Маркиз де Мортемар, про которого говорили, что он почти принц, оказался больше похож на мясника: жирный, как отъевшийся на желудях боров, с заплывшими глазами и широким приплюснутым носом. Хороши были только густые рыжие кудри с отливом в благородное золото.
Трудно было бы найти людей, менее схожих друг с другом, чем гость и хозяин. Гуго де Вержи, тонкий, как хлыст, ловко орудовал вилкой, расправляясь с утиной грудкой. Маркиз ел как простолюдин: без церемоний схватив баранью ногу, впивался в нее кривыми желтыми зубами, отдирал кусок и небрежно утирал рукавом стекающий по подбородку жир.
Граф редко смеялся – лишь время от времени молча скалился, что должно было означать улыбку. Маркиз де Мортемар оглушительно хохотал, и от его смеха вино дрожало в бокалах. Гуго подзывал слугу изящным жестом маленькой белой кисти. У маркиза де Мортемара ладони и запястья были красные, крепкие: руки кузнеца, а не господина.
Зато когда Николь оказалась неподалеку от маркиза, выяснилось, что от него пахнет тонкими духами. Даже терпкий запах вин не мог заглушить нежный цветочный аромат.
А вино лилось рекой. Де Мортемар пил за десятерых, не пьянея. Граф подносил к губам кубок – и ставил на место, едва пригубив. Он зорко следил за тем, что творилось вокруг. Николь несколько раз ловила на себе его пристальный взгляд.
Ей уже давно не приходилось прислуживать за столом, но утром оказалось, что одна из двух девушек, которым предстояло исполнять эту почетную обязанность, заболела. Вторая то и дело принималась рыдать от страха, и даже щедрые оплеухи Бернадетты не исправили дела.
Тогда послали за Николь.
– Если хочешь, чтобы я забыла последнюю выходку твоего дружка, делай что говорят, – проворчала Бернадетта. – Будешь прислуживать юным госпожам. Остальное не твоя забота.
Про себя старуха подумала, что расторопная девчонка справится за двоих. Как говаривала бабка, одна пчела лучше пригоршни мух.
– Да не вздумай глазеть по сторонам! С кухни пришлют троих помощников. Если что забудешь, смотри на них.
Но разве до помощников было Николь! Хоть Бернадетта и велела ей не отвлекаться, девочка успевала посматривать и на графа с хозяйкой, и на прожорливого гостя.
Она заметила, как заблестели глаза маркиза, стоило ему увидеть старшую дочь графа.
Элен только исполнилось шестнадцать, и все вокруг твердили, что второй такой красавицы не найти в целой Франции. От отца она унаследовала кожу матовой белизны, синие глаза под черными, как перо ворона, бровями, и мелкие, очень ровные и блестящие зубки. От матери – осанку королевы и улыбку, полную значительности.
Правда, улыбалась она редко. В отличие от ребячливой Беатрис, Элен как будто родилась с выражением надменного спокойствия на лице. Казалось, ничто не может вывести ее из себя.
Никто лучше Николь не знал, как обманчиво это выражение. За несколько лет службы она так и не научилась предсказывать вспышки гнева своей хозяйки. Ледяная королева, что мечет иглы сосулек в нерадивых подданных – вот кого напоминала в ярости Элен де Вержи.
В супруги ей был выбран Шарль, сын барона Анри де Суи. Брак сулил выгоду обоим семействам, обещая принести одному – новые земли, другому – поддержку при дворе.
Будущего мужа Элен не видела ни разу в жизни, но жених и невеста обменялись портретами. С картины застенчиво улыбался красивый хрупкий юноша лет семнадцати. Беатрис посмеивалась над сестрой, твердя, что ждет не дождется свадьбы – тогда-то они узнают, как сильно художник польстил жениху.
Для торжественного ужина Элен выбрала синее платье, подчеркивающее нежность ее кожи. Вырез лифа открывал лилейно-белую грудь и узкую тень ложбинки, в которую стекала жемчужная капля на серебряной цепочке.
– Ваши дочери очаровательны, – не преминул заметить гость, обращаясь к графине. – Их присутствие украсило бы и королевский двор.
И надолго задержал взгляд на Элен.
Та сидела, скромно опустив глаза. Жан Лоран де Мортемар облизнул губы и громогласно потребовал еще вина.
В очередной раз вбежав в кухню с подносом, Николь едва не столкнулась с лекарем. Венсан Бонне отливал из каждой бутыли по ложке вина, добавлял несколько капель из темного пузырька и тщательно принюхивался. Рядом с ним неотступно держались двое из свиты маркиза.
С Жаном Лораном де Мортемаром прибыло всего шесть человек. Сам маркиз – в карете, а его маленький отряд – верхом, под предводительством костлявого бородатого мужчины, наводившего страх на Николь. Маркиз обращался к нему «Андрэ».
Увидев гостей, Николь с первого взгляда поняла, что простыми слугами здесь и не пахнет. Приехавшие держались особняком, ни с кем из местных без лишней надобности не заговаривали. Под неброскими плащами каждый из них прятал на поясе короткий меч.
Николь от природы была наблюдательна: она отметила и мечи, и военную выправку, и уверенную посадку в седле. Шестеро слуг – совсем немного для дальнего путешествия, но шестеро воинов – не так уж мало.
– Забирайте, – кратко скомандовал лекарь, кивнув на бутылки.
– Ты уверен? – один из сопровождающих впервые разомкнул губы. – Проверил на совесть? Лучше повтори еще раз.
Венсан Бонне задержал на нем тяжелый взгляд.
– Этого достаточно.
Несколько секунд двое мужчин смотрели друг на друга. В кухне, только что заполненной криками, шарканьем шагов и звяканьем блюд, внезапно воцарилась нехорошая тишина.
Слуга маркиза сдался первым.
– Коли хозяину будет плохо от вина, тебе несдобровать, – процедил он.
Лекарь не удостоил его ответом. Быстро прошел мимо Николь и, кажется, даже не заметил маленькую запыхавшуюся горничную. Ее улыбка, намекавшая на их общую тайну, пропала зря.
– А ну не стой! – подтолкнул ее сзади повар. – Хватай пирог и бегом тащи на стол. Да шевелись же! – прикрикнул он, видя, что Николь провожает Бонне взглядом. – Или ждешь, что он клизму тебе вставит? Ах-ха-ха!
Вокруг загоготали. Девочка вспыхнула, схватила поднос и метнулась прочь.
Венсана Бонне не зря прозвали молчуном. Он из той породы людей, которых мало что может вывести из себя. И ты никогда не знаешь, когда и от чего случится взрыв.
Лишь однажды Николь видела, как он злится.
В тот день к нему пришла Матильда. Она задыхалась, еле переставляя толстые, как бревна, ноги. Прежде, чем лекарь успел сказать хоть слово, Матильда бухнулась перед ним на колени и заплакала.
Видит бог, Николь вовсе не хотела подглядывать! Она всего лишь прибежала за сладкими пастилками для Элен (от них дыхание становится ароматное, будто съела корзину фиалок) и заглянула в окошко. А там такое!
Венсан постоял, без выражения глядя на рыдающую женщину, а затем достал что-то из ящика и протянул ей.
Когда Матильда ушла, размазывая слезы по отекшему лицу, лекарь застыл посреди комнаты. И вдруг с размаху обрушил на стол сжатый кулак.
Дубовая столешница вздрогнула и застонала, жалобно звякнули бесчисленные склянки и пробирки, а Бонне только зашипел от боли сквозь сжатые зубы и уставился в окно.
Тут-то перепуганная Николь и попалась ему на глаза.
Все побаивались Венсана. Во-первых, чужак. Во-вторых, молчун. В-третьих, на лекаря мало похож.
Лекарь – он какой? Щуплый да лысый, с выпуклыми, как у стрекозы, глазами.
Именно так выглядел прежний.
Венсан Бонне жилист, как морской канат. Щеки у него впалые, глаза глубоко посажены, нос перебит и скривлен набок, словно на нем черти плясали. А лысины, которая, как известно, есть признак любого ученого человека, у Бонне даже не намечается: волос густой, жесткий, той масти, которую в Вержи называют волчьей. Черный, значит, с обильной проседью.
– Госпожа Элен ждет… – пролепетала Николь, пробравшись бочком в его жилище. – Лакомство, что вы готовите для нее, месье.
Лекарь молча подвинул на край стола жестяную коробочку. Николь проворно сцапала ее – и скорее к двери. Но у самого выхода что-то заставило ее обернуться.
Венсан Бонне стоял, опираясь обеими руками о край стола и низко наклонив голову, словно на шее у него висело ярмо.
– Эта женщина не может больше рожать, – глуховато проговорил он. – Следующий ребенок убил бы ее. Я дал ей… ладно, ты все равно не поймешь. Но детей у нее теперь не будет. И можешь пойти и донести вашему священнику, что я совершил страшный грех.
Николь остановилась. Помолчала, и вдруг неожиданно для самой себя сказала:
– Когда Матильда родила восьмое дитя, повитуха заявила, что если она зачнет в ближайший год, роды убьют ее. Ее муж, Хромой Ганс, слышал это. Но Матильда все равно вскоре понесла.
Лекарь ничем не показал, что слышит слова маленькой служанки.
– Когда она рожала, то кричала так, что взбесились лошади в конюшне. Она чудом осталась жива. Младенец прожил только до утра. Это случилось незадолго до того, как вы появились здесь, месье.
Венсан Бонне по-прежнему молчал. А Николь уже не могла остановиться: