– У некоторых, по крайней мере, есть чувство юмора, – заметил Брукс, тормозя у светофора.
Ранда не сразу понял, что он имел в виду. Через улицу, наискосок от них, кто-то испортил афишу кинотеатра. Фильм назывался «Избавление»[7], а ниже краской из баллончика было приписано «…от Никсона!».
Сначала Ранда хихикнул, но эти признаки брожения умов только усугубили его тревоги. Мысль о том, что общество не в состоянии позаботиться само о себе, не могла не внушать беспокойства. А если придется столкнуться с еще более серьезной угрозой? С катаклизмом всепланетного масштаба? Хотелось бы верить, что человечество способно выстоять.
Ах как хотелось бы верить…
– О’кей, пускай. Пуская вешают лозунги, идут на марши… Но если вдруг на самом деле наступит полная задница?.. Что тогда?
Брукс молча повел машину дальше. Сидя на пассажирском сиденье, Ранда крепко прижимал к груди портфель. Неумолимое будущее, а вместе с ним и его цель – истинная цель всей его жизни – приближались с каждой минутой.
* * *Казалось, жгучее полуденное солнце готово превратить здание Конгресса в угли. Обычно, оказавшись здесь, Ранда не жалел времени – он непременно остановился бы, чтобы восхититься величественной архитектурой и проникнуться атмосферой этого места, самого сердца любимой страны. Но не на этот раз. Срочная надобность гнала вперед, да еще волнение и нервы сыграли злую шутку с желудком.
Не надо было есть те оладьи на завтрак…
Спеша на назначенную встречу, Ранда почти бежал вверх по широким ступеням, и Бруксу пришлось попотеть, чтобы не отстать. Ранда знал, что молодой человек здесь впервые, и хотел бы дать ему время освоиться, но времени не было.
– В Вашингтоне такое творится, что и не вообразить, – говорил Ранда на ходу. – Политики между собой все в контрах. А если бы и не это, у ребят с Капитолийского холма все равно связаны руки. Им даны указания резать бюджет, а денег на инфраструктуру и основные потребности и так нет. И вокруг этого столько шума, что они могут не оценить важности нашего проекта.
– Так, может, сейчас не лучшее время для просьб? – спросил Брукс.
Ранда остановился, не дойдя трех ступенек до верха лестницы, и бросил на молодого спутника испепеляющий взгляд.
– Ну… мы же не «инфраструктура» и не… «основные потребности», – пояснил тот.
– Выживание, – отрезал Ранда. – Это основная потребность или нет? «Монарх» на грани закрытия, Брукс. Мы банкроты. Когда же еще просить, если не сейчас?
Ранда вошел в здание Конгресса. Брукс последовал за ним, и огромный вестибюль как будто принял их в мягкие, прохладные объятия. Но, как ни приятно было укрыться от палящего солнца, Ранда был слишком сосредоточен на цели визита, чтобы радоваться этому.
Они пересекли вестибюль. Дорогу Ранда помнил наизусть. Пройдя по широкому коридору и повернув налево, они оказались в комнате поменьше, перед широкой и высокой стойкой. Здесь Брукс занервничал и вновь принялся высказывать те самые сомнения, от которых Ранда пытался избавиться последние несколько дней.
– Я не уверен в наших материалах, – заговорил он. – В смысле, наши материалы уж очень разрозненны, и…
Ранда открыл было рот, чтобы назвать их имена женщине за стойкой, но тут его внимание привлек мерцавший в углу экран телевизора.
– Я бы за день привел их в порядок и даже переплел… – продолжал Брукс, но Ранда поднял руку, призывая его помолчать.
На телеэкране появилось лицо Никсона. Кто-то из персонала заметил это и прибавил звук.
– …перемирие под международным контролем[8] начнется в семь часов вечера в эту субботу, – сказал президент с экрана.
– У нас нет ни единого лишнего дня, – возразил Ранда.
Он постучал по стойке, привлекая внимание секретарши, кашлянул и улыбнулся со всем обаянием, на какое был способен:
– Здравствуйте. Билл Ранда, к сенатору Уиллису.
Женщина за стойкой молчала, переводя взгляд с Ранды на Брукса и обратно.
– Что-то не так? – спросил Ранда.
– Ах, мистер Ранда, я думала… Видите ли, сэр, мы пытались перенести назначенную на сегодня встречу…
Дверь за ее спиной отворилась, она осеклась, оглянулась, и плечи ее тут же безнадежно поникли. Похоже, она решила, что на этом ее карьера здесь кончена.
В дверях стоял сенатор Эл Уиллис – высокий, загорелый, седой. Некоторые сказали бы, толстый, но за его полнотой скрывалась недюжинная сила, и Ранда, как никто другой, знал, что с ним не стоит шутки шутить. Сенатор был зол и возбужден – лицо покраснело, губы сжаты. Казалось, он и не заметил Ранду и Брукса: взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Но рассеянность сенатора не смутила Ранду. Переступив с ноги на ногу, он громко кашлянул. Заметив его, сенатор Уиллис замер.
– О господи, – сказал он.
– Эл! – воскликнул Ранда, широко улыбнувшись. – Прекрасно выглядишь.
Несколько секунд Уиллис смотрел на Ранду и Брукса… и просто забыл об их существовании. Эта его манера всегда приводила Ранду в замешательство – сенатор как бы занимал собой все помещение, сколько бы людей там ни находилось, и от одного его взгляда или слова все вокруг чувствовали себя какой-то мелочью, не более трех дюймов ростом. Сенатор молча протянул к секретарше руку. Та точно знала, что он нее требуется, – пошарив в ящике стола, она нашла упаковку «Ролэйдс»[9] и вложила ее в руку босса.
– Ранда, ты разве не получил мое письмо? – спросил Уиллис, вытряхивая в ладонь несколько таблеток и отправляя их в рот. – О переносе встречи?
Говоря, сенатор продолжал рассматривать упаковку лекарства, словно таблетки интересовали его гораздо больше, чем люди, стоящие перед ним в каких-то пятнадцати футах. Если он намеревался обезоружить их, то почти преуспел.
– В пятый раз? – спросил Ранда. – Прости. Наверное, я его пропустил.
Уиллис ответил на его сарказм резким взглядом. Он не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне, но именно такой реакции и добивался Ранда.
– Сенатор, если бы не срочность, меня бы здесь не было, – сказал он. – Я знаю, что у вас хлопот полон рот, но уделите немного вашего драгоценного времени нашему маленькому, но очень важному делу.
Вместо ответа Уиллис лишь перенес пассивную агрессию на другой объект. Повернувшись к Бруксу, он смерил его взглядом:
– А это еще кто?
– Хьюстон Брукс, мой коллега, специалист по вопросам полой Земли.
Брукс сделал шаг вперед, наклонился над стойкой и протянул через нее руку с самодовольной улыбкой на лице. Ранда вздохнул про себя. Как он еще молод… Общению с людьми вроде сенатора Уиллиса ему еще учиться и учиться…
Уиллис даже не взглянул на Брукса, и тот так и остался неуклюже стоять с протянутой рукой. После неловкой заминки он шагнул назад и посмотрел на секретаршу. Та мимолетно улыбнулась.
– И сколько ему, пятнадцать? – спросил Уиллис.
– На самом деле мне двадцать два, – сказал Брукс. – Только закончил Йельский университет. Сейчас на стажировке.
Он оглянулся на Ранду в поисках поддержки, но тот только вздохнул и покачал головой. Все шло не так, совершенно не по плану. Ранда знал, что сенатор готов на все, лишь бы избежать встречи – в последний раз он ясно видел его спину в конце коридора, как раз когда секретарша на голубом глазу уверяла, будто он на конференции в Канаде, – однако упорство должно было оправдать себя. А Брукс вел себя как наивный юнец из какого-нибудь телесериала, что давало Уиллису все поводы выставить вон их обоих.
Но зато наивность Брукса, похоже, произвела впечатление на секретаршу. Она подчеркнуто избегала смотреть на него, а он даже и не знал, что это значит, что все ее внимание сосредоточено на нем.
Да, учиться ему еще и учиться.
– Прошу тебя, Эл, – сказал Ранда. – Ради старых добрых времен.
Сенатор тяжело вздохнул. Действительно, у них имелось общее прошлое, и сейчас оно на миг легло всем своим весом на широкие плечи сенатора. В последнее время эти двое общались лишь изредка, но они вместе учились в колледже, играли в футбол в одной команде, пили в одних и тех же барах и танцевали на одних и тех же вечеринках. Правда, всего год. Потом семья Ранды переехала в Южную Америку, и его тоже повлекла за собой экзотика Амазонки. Но ни один из них не мог отрицать всего, что они пережили вместе за этот год, и Ранда точно знал, что в глубине души сенатор, как и он сам, хранит о тех временах самые теплые воспоминания.
Однако одними этими воспоминаниями дело не ограничивалось. Были и другие – вызывающие стыд и чувство вины, а может, даже страх. Прежде Ранда ни разу не упоминал этих острых моментов их прошлого – ни словом, ни даже намеком. Но сенатор Уиллис знал, что они здесь, висят над головой, как спелые плоды, которые можно и сорвать, если возникнет нужда. Правда, возникнуть она могла только у Ранды. Его репутации откровения об употреблении наркотиков и участии в декадентских оргиях уже не могли бы повредить.