«Ну не глупо ли так волноваться!» — прикусила она губу, застыв у двери, через которую уже начали выходить в зал вновь прибывшие. Она натянула на лицо непринужденную улыбку, но уже через секунду уголки ее губ обвисли. Она сделала еще одну попытку, но и на этот раз хорошей улыбки не получилось. От чрезмерного усилия улыбка вышла донельзя неестественной, приобретя какой-то страдальчески комичный оттенок. В общем, явилась жалким подобием того голливудского оскала, который сумела выработать Эльвира Левицки. Чувство испепеляющего презрения к самой себе прожгло сердце Вероники. Она опустила голову, глядя под ноги входящим.
— Вероника! — услышала она суховатый женский голос с едва уловимыми надрывно-пафосными нотками. — Вероника!
С ударением на букве «о».
Вероника подняла голову и встретилась взглядом с высокой подтянутой блондинкой, облаченной в элегантный темно-зеленый костюм. Ярко накрашенные губы улыбались, глаза — тоже. От их уголков к вискам бежало по две довольно глубоких морщины. В правой руке у дамы был изящный несессер, на плече висела маленькая сумочка.
— Мама! — услышала Вероника свой сдавленно-счастливый голос.
Она не успела толком разглядеть лицо матери, как оказалась у той в объятиях.
— Господи! — сладко простонала Эльвира. — Как я рада тебя видеть!
— Я тоже, — Вероника немного отстранилась.
У нее щипало глаза от слез, в горле стоял ватный ком. Экзотический аромат Эльвириных духов затруднял дыхание подобно душной тропической ночи. Когда Вероника подняла глаза, то увидела, что постаревшее, но все еще красивое лицо матери мокро от слез, и ей стало нестерпимо жаль их обеих.
* * *В одно из воскресений сентября, после обеда, мне позвонил школьный приятель Коля Лапидус. Фамилия у него такая — Лапидус. Я как раз размышляла, сидя перед экраном телевизора, не выйти ли мне куда-нибудь прошвырнуться. Погоды стояли хорошие, и я подумывала, не прогуляться ли по набережной великой русской реки, дабы насладиться последними теплыми лучами и подышать свежим воздухом.
Убавив громкость телевизора, я положила пульт дистанционного управления рядом с собой и сняла трубку, гадая, кто бы это мог беспокоить меня в воскресенье.
— Алло, — я уже приготовилась услышать голос какого-нибудь очередного клиента, горевшего желанием найти убийцу своего родственника, но узнала Колю.
— Иванова, — радостно произнес он, — хорошо, что я тебя застал.
Когда-то у меня с Колей был скоротечный роман. Мы расстались друзьями, после этого Лапидус пару раз женился и оба раза неудачно, поэтому, помня о наших давних отношениях, изредка позванивал мне, чтобы поделиться своими горестями, проще говоря, поплакаться в жилетку. В юности он был подающим надежды скульптором, мыслящим неформально, но, закончив академию в Питере, стал рьяным академистом. Выбиться в большие скульпторы ему так и не удалось, но пристроился он неплохо: ваял памятники новоявленным русским богачам. С ангелочками и дубовыми венками. А так как гибли они в своих разборках просто пачками, заказов у Лапидуса хватало. Не скажу, чтобы я очень обрадовалась его звонку, но и не расстроилась.
— Чего тебе, Лапидус? — меланхолично поинтересовалась я.
— Татьяна Александровна, я тебя официально приглашаю… — начал Лапидус, но я перебила его:
— Коля, к чему такие церемонии? Говори проще.
— Ладно, Таня, — покорно согласился Лапидус, — можно и без церемоний. У меня есть пригласительный на выставку. Пойдешь?
Коля был разносторонней личностью, интересовался искусством, поэтому его предложение меня не удивило. Скорее для проформы я поинтересовалась:
— Надеюсь, это не реализм? Этого добра хватает и в жизни.
— Обижаешь, Иванова, — вовсе не обидевшись, произнес Коля, — знаменитая художница Эльвира Левицки, между прочим — наша землячка.
Как раз за обедом я листала местную прессу, чтобы быть в курсе городских событий, и заметила маленькое объявление, в котором говорилось, что после большого перерыва в Тарасов со своими работами прибыла известная на Западе художница-модернистка. Ее работы выставлялись в крупнейших галереях Европы и Америки, и вот теперь, добившись успеха за рубежом, она возвращается в родной Тарасов. Было, правда, непонятно, навсегда ли знаменитая художница решила вернуться или это только короткий визит? Впрочем, это было не так важно.
— Тогда уговорил, — быстро согласилась я.
— Я и не сомневался, — самонадеянно заявил Коля, — собирайся, я скоро за тобой заеду.
— Пока, Лапидус, — я положила трубку.
Сколько времени нужно на сборы частному детективу, которого кормят не только голова, но и ноги? Правильно, немного. А если учесть, что этот детектив — женщина? Да еще с идеальной фигурой и незаурядным лицом, благородство черт которого намекало на незаурядный интеллект, питающий это самое лицо глубинным светом? Чуть больше. Короче говоря, когда минут через сорок в прихожей раздался нетерпеливый звонок, мне оставалось только надеть узкую короткую юбку, блузку и жакетик и поправить макияж, так, мелкие штришки. Накинув халатик, я поспешила к двери.
— Привет, — Лапидус шагнул в прихожую и по-дружески чмокнул меня в щеку.
Он выглядел похудевшим, что шло ему, лицо было покрыто ровным бронзовым загаром, который хорошо оттенялся кремовой сорочкой, видневшейся из-под пиджака его оливкового костюма.
— Проходи на кухню, — пригласила я Колю, — я уже почти готова.
Ему пришлось прождать полчаса, но он сам виноват. Я никак не могла предположить, что он явится в костюме оливкового цвета. Мой недавно приобретенный костюмчик цвета индиго, в котором я собиралась выйти, никак с ним не вязался. Пришлось заново перебирать весь гардероб, на что я угрохала изрядное количество времени. Наконец, я остановилась на темно-розовом жакете, такой же юбке и розово-серой шелковой блузке. Надев туфли на высоком каблуке, я посмотрела на себя в зеркало. Я выглядела совершенно неотразимо. Это подняло и без того прекрасное настроение, и вскоре я в полном блеске предстала перед Лапидусом.
— О-ля-ля, Иванова, — на французский манер восхитился он, — ты затмишь саму виновницу торжества.
— А что, она собирается тоже присутствовать?
— Да, — кивнул Коля, поднимаясь с табурета, — ведь сегодня открытие, и вообще на вернисаже всегда бывает избранный круг приглашенных, фуршет и так далее.
— Тогда не будем задерживаться, — озабоченно произнесла я, — а то придем к шапочному разбору.
Так как на выставке предполагалась выпивка, Лапидус предусмотрительно оставил машину на стоянке. Я иногда позволяла себе садиться за руль слегка подшофе, но без необходимости предпочитала не рисковать. Мы прекрасно добрались на такси, тем более что выставочный зал музея располагался совсем недалеко от моего дома. По дороге Коля, который сидел рядом со мной на заднем сиденье, все пытался положить руку на мое колено, но я безжалостно пресекала эти его попытки.
— Как тебе удалось получить пригласительный, — попыталась я его отвлечь, — ведь, как я понимаю, сегодня выставка будет открыта не для всех?
— У меня приятель — журналист местной газеты, — пыхтя ответил Лапидус, — должен был идти он, но его срочно отправили в командировку, вот он и отдал свой пригласительный мне. А вообще, Иванова, оставила бы ты свои детективные замашки хотя бы на время.
— Не могу, Коля, — усмехнулась я, — это уже стало моей натурой.
— Да, — вздохнул Николай, — от тебя ничего не скроешь, даже если сильно постараться. Тяжело придется твоему будущему мужу.
— Не расстраивайся, — успокоила я его с улыбкой, — тебе это не грозит.
— Я вообще больше никогда не женюсь, — Лапидус сделал вид, что обиделся, — хватит с меня.
— У тебя всего два штампа в паспорте, — рассмеялась я, — можно сказать, все впереди. У меня, например, есть один знакомый, так у него было семь официальных жен, в разное время, разумеется, и со всеми он был счастлив.
Коля только молча вздохнул в ответ на мои слова.
* * *Металлоискателя у стоявшего на входе в выставочный зал милиционера в бронежилете не было, поэтому он только заглянул мне в сумочку, не рискнув обыскивать. Я мило ему улыбнулась, и вскоре, поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, мы уже входили в помещение, где собственно и была организована выставка. Народу было относительно немного, но в основном это были люди в городе довольно известные. Я узнала кое-кого из журналистов; какие-то мужчины с пивными животами, скорее всего депутаты, несколько женщин в безвкусных платьях, видимо, жены этих самых депутатов, о чем-то негромко переговаривались, держа в руках бокалы с шампанским. В двух молодых людях с барсетками в руках я определила представителей разбогатевших за годы постперестроечной смуты дельцов. Оба были в пиджаках малинового цвета. Один из них был настолько крупный, что под ручку барсетки пролезали только три его пальца. В конце зала я заметила еще одного человека в малиновом пиджаке, но, к моему удивлению, этот лысоватый мужчина оказался солистом нашего оперного театра.