– Какие цветы? – удивился я.
– Ты просто неисправим. Это же ю-би-лей! – Макс пальцем постучал по моему лбу. – Ладно, не куксись, прорвемся. Тогда сперва на рынок, а уж оттуда к твоему боссу. Успеем. Только адрес точный мне в навигатор сбрось, ага?
– Да, сэр, есть, сэр, разрешите исполнять? – довольно угрюмо буркнул я. Порой Максова забота бывает несколько… через край. Первое время меня это даже напрягало. Теперь привык. Он ведь все это говорит и делает без малейшей задней мысли. Макс – человек без двойного дна, и к тому же человек действия. Он абсолютно искренен и в словах, и в поступках. Нет, это не означает, что он всем подряд лепит правду-матку, с чувством такта у него все нормально. Но уж если он что-то говорит или делает, в этом не найдешь никаких тайных смыслов. Все напрямик.
Макс – классический экстраверт. С людьми сходится невероятно легко, но близких друзей у него при этом – раз-два и обчелся. Собственно, именно раз-два. Поначалу я удивлялся, но довольно быстро понял: мало кто может терпеть рядом с собой, скажем так, идеальность. Как, говорят, очень красивым женщинам бывает трудно найти настоящую любовь, так и с Максом. У него даже постоянной девушки нет, хотя вообще-то дамы вешаются на него буквально гроздьями. Нет-нет, ориентация у него абсолютно традиционная, романы случаются регулярно. Но все – скоротечные, неделя-две – и все. Сам он, кстати, такое положение вещей воспринимает совершенно спокойно: мол, значит, время еще не пришло, чего нервничать? Когда-нибудь появится Та, Которая… а пока – в жизни масса интересного. Несмотря на всю свою общительность, Макс отлично чувствует себя в своем собственном обществе – наедине с собой ему, похоже, не просто легко, а вполне интересно.
И вот мы наконец уселись в старенький «Мерседес Гелендваген», который Макс называет «кубиком» и говорит о нем как о живом существе – как, должно быть, всадник говорит о своей лошади.
Включив навигатор, Макс внимательно просмотрел предстоящий маршрут, но «автопилот» отключил. Он предпочитает водить по старинке, собственноручно, без компьютерных «костылей». Во-первых, потому что, как он сам говорит, несмотря на весь технический прогресс, а то и благодаря ему, от дурака на дороге никто не застрахован, ибо меньше их отнюдь не стало. А во‑вторых, его собственная реакция… да, мне иногда кажется, что и не хуже, чем у кого бы то ни было. Благодаря профессии Макса «кубик» внесен в базу дорожной полиции, так что на сомнительные маневры посмотрят сквозь пальцы: он же спасатель, значит, так было надо, и не будет никаких проблем. Впрочем, о чем я? Какие могут быть проблемы при такой реакции и мастерском вождении?
Я, признаться, очень люблю ездить с Максом. Сегодня езда – по крайней мере в пределах города (да и на загородных автоматизированных трассах тоже) – превратилась в тоскливо-унылую тягомотину. Но в машине Макса почему-то чувствуешь себя удивительно свободным. Эдаким диким ковбоем посреди прерий. Да и сам угловатый «Гелендваген» посреди нынешних зализанных «автокапель» выглядит нарочито брутально. В общем, что-то вроде вольного байкерства, только вместо мотоцикла – мощный комфортабельный (ну, более-менее) автомобиль.
На рынке Макс выбрал букет тяжелых темно-бордовых роз. Смотрелся он как-то очень солидно, по-мужски, к тому же выглядел совершенно очевидно юбилейным. Честно говоря, не знаю, откуда взялось это впечатление, ибо ничего не понимаю в цветах и прочих декоративностях. Но что есть, то есть: розы выглядели удивительно уместными.
Глянув на часы, Макс свернул с еле ползущей (интересно, а вообще без пробок города бывают?) магистрали и неправдоподобно быстро проскочил какими-то лишь ему ведомыми переулками к холму, на котором разлегся Академгородок. Попетляв по его тихим улочкам, мы подъехали к усадьбе моего руководителя. Собственно, это был обычнейший коттедж, окруженный небольшим, не слишком ухоженным садом. Но с чьей-то легкой руки его шутливо называли «усадьбой». Впрочем, шутки шутками, но академик Александр Кмоторович – это уже не шутки, это более чем серьезно. Серьезность – точнее, почтение к тем, кто, как когда-то говорили, «находится на переднем крае науки», – разлита, кажется, в самом воздухе Университетского городка. Но не давит, а умиротворяет, рождая чувство покоя и даже уюта.
Со времен своего строительства (более ста лет назад, на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков) Академгородок каким-то чудом сохранил свой почти первозданный облик, уцелев в прокатившихся над ним двух мировых и паре-тройке гражданских войн. Здесь всегда жили люди науки и искусства – серьезного искусства, я имею в виду. Дома не поражают роскошью, но, как и их хозяева, внушают уважение. И дом Александра Кмоторовича такой же.
Хотя самого дома в глубине обнесенного краснокирпичным забором сада было почти не видно. Действительно, девятнадцатый век или начало двадцатого: зеленые ворота с аркой и коваными створками в модном тогда стиле модерн. Если бы не выглядывающая из-под арки камера слежения да фотодатчики по нижней границе ворот, можно было подумать, что наш «кубик» – это машина времени, переместившая нас прямиком в те времена, когда эрц-герцог Фердинанд только собирался ехать в Сараево, а Гаврило Принцип еще примеривался к покупке пистолета, выстрел из которого взорвал мир.
– Феликс, ты не ошибся со временем? – Макс, с интересом разглядывающий ворота и окружавший нас академически тихий пейзаж, слегка нахмурился. – Как-то тут тихо. Тут одних машин толпа должна скопиться. Все-таки на юбилее академика…
– …Будут только самые близкие люди, – подхватил я. – Это, так сказать, внутренний праздник. Практически только родня – хотя семья у Кмоторовича немаленькая – и пара-тройка друзей и коллег.
– И среди них Феликс Зарянич по персональному приглашению? – Макс присвистнул. – Старик, все еще круче, чем я думал. Я начинаю гордиться тем, что знаком с тобой. Твой статус, похоже, возносится в заоблачные выси.
– Главное – не свалиться оттуда в ближайшее время, – сдержанно, не слишком стремясь подхватывать предложенную шутку, ответил я, вылезая из машины. – Чем выше летаешь, тем больнее падать, как говорит отец Александр в своих воскресных проповедях.
– Да ладно, – улыбнулся Макс. – Привыкай. В котором часу тебя забрать из этого царства ученых мужей?
– У тебя что, своих дел нет? – Я действительно не ожидал, что он пожелает и домой меня отвезти, сюда доставил – и спасибо.
– Не слишком много. – Он махнул рукой. – Сейчас махну в клинику, узнаю у Ойгена про график и результаты текущих обследований. А потом свободен как птица.
Ойген – еще один друг Макса. Или не совсем друг? Не знаю. Лично я с ним пока еще не знаком, да, признаться, и не хочется: Ойген работает у Льва Ройзельмана – выдающегося ученого и столь же выдающегося в своей непримиримости противника моего шефа. И отношения какие-то странные. В том смысле, что я не понимаю, откуда бы там взяться дружбе. Макс участвует в каком-то туманном эксперименте, связанном с исследованием скрытых резервов человеческого организма (по-моему, его «суперменство» отчасти оттуда), а Ойген – его куратор. Вроде бы чисто деловые отношения, но тем не менее они регулярно выбираются на несколько дней в горы – вдвоем. Нет-нет, это точно не любовные эпизоды однополого романа. Хотя бы потому, что Макс настойчиво агитирует меня присоединиться к этим походам: а то, говорит, торчишь в городе, как сушеный таракан. Он действительно убежден, что вылазки на природу прочищают мозги и вообще прибавляют сил, и, пожалуй, прав. Раза два я выбирался с Максом в парк на выходные – и действительно, после этих мини-походов и голова вроде бы становится яснее, и бодрость появляется. В общем, он практически уговорил меня присоединиться к их с Ойгеном компании. «Уговорил» – это не потому, что мне в этой идее что-то не нравится, просто я человек распорядка и на любые перемены раскачиваюсь долго. Стремительные решения – это вообще не мое. Вот как сейчас: вроде пустяковый вопрос – заехать ли за мной и когда, – а я уже в сомнениях. С минуту колебался, пока ответил:
– Нет, не стоит. После всех торжеств я, может, еще к Рите заеду.
– А-а-а… – Макс понимающе улыбнулся. – Ну, тогда бывай. Много не пей и обязательно закусывай. – Напутствовав меня таким странным образом, он сорвал машину с места, и только его и видели. Интересно: это шутка такая примитивная была или он серьезно говорил?
02.09.2042. Академгородок.
Усадьба Алекса. Феликс
Макс уехал, а я остался торчать у ворот с букетом наперевес. Торчать – потому что при ближайшем рассмотрении на этих самых воротах не обнаружилось ни кнопки звонка, ни хоть какого-нибудь устройства, с помощью которого можно было бы дать знать хозяевам о прибытии к их порогу гостя. Или это я такой «ненаходчивый»?