Как его обозвали-то? Арцымагнус, блин, Крестьянович… Улыбаясь толпе, Леонид хмыкнул. По-русски, вишь, говорить наловчился. Та-ак… А не с тем ли немцем его спутали, который в подвале… в подземелье остался? Да так и есть. А что, ежели тот вскорости выберется? Это что же, выходит, он, Леонид Федорович, самозванец? Пусть поневоле, но все-таки.
Арцыбашев посмурнел лицом. Что во времена Ивана Грозного делали с самозванцами, он себе представлял прекрасно: «первым делом – на кол посадить, а уж опосля…» Черт, как-то надо спасаться, что-то думать. Хотя что тут и думать-то? В подвал пробираться, улучив момент. Не сейчас, позже…
Странно, но то, что он сейчас очутился вдруг в шестнадцатом веке, молодого человека ничуть не смущало. В животе, правда, холодело – времечко-то лихое! Да и царь Иван Васильевич – тот еще деспот. Все так…
Однако если можно было попасть в тысяча девятьсот восемьдесят первый год, то почему нельзя в шестнадцатом веке оказаться? Выбраться отсюда поскорей – всего-то и дел… Да, еще бы хорошо убедиться, что все это не инсценировка, не историческая реконструкция.
Не, не реконструкция. Вон, народ какой… истовый. Так не сыграешь. Бежать! Бежать отсюда скорей. При первой же возможности.
Обойдя Успенский собор, рында, а следом за ним и Лёня с опричниками, зашагали в сторону Никольской башни, возле которой виднелись какие-то узорчатые хоромы, сложенные из крепких бревен. У резного крыльца стояли двое часовых в пластинчатых, с кольчужными рукавами и подолом, бронях и с алебардами-бердышами на плечах. Насколько помнил Арцыбашев, брони такие назывались бахтерцами.
При виде «королевича» воины поспешно посторонились. Рында с опричниками на крыльцо не пошли – встали рядом с караульными и поклонились.
– Тута тебя ждать и будут, – доходчиво пояснил рында. – А я, господине, на службу пошел.
Поднявшись на крыльцо, Арцыбашев в задумчивости замедлил шаг. Куда теперь идти-то? Где выделенные ему покои? Спросить у опричников – мол, подзабыл? Не-ет, с этим мордами лучше лишний раз не общаться, лучше у кого другого спросить. Должна же здесь быть дворня, слуги…
– О, майи герр! – едва не сбив Леонида с ног, на крыльцо выскочил лохматый мальчишка, одетый вполне по-европейски – в узкие штаны-чулки с небольшими буфами, желтую кожаную жилетку и серовато-белую, похоже давно не стиранную, сорочку с заштопанными рукавами. Все серенькое, невзрачненькое, грязноватое…
– О, майи герр, ваше высочество… – парень говорил по-немецки. – А я вас везде ищу! Я почистил ваше платье, ваше высочество, и до блеска надраил башмаки, и накрахмалил брыжи, и… но тут явились московские варвары, принесли свою варварскую одежду… очень дорогую, майи герр, но весьма неудобную.
– Веди в комнаты, – вспомнив немецкий, распорядился беглец. – Показывай одежду.
– Да-да, майи герр, да-да! – парнишка радостно улыбался, узкое лицо его сияло, казалось, самой искренней радостью… впрочем, под левым глазом растекался вчерашний синяк.
– Забыл сказать, только что заходил герр Андреас Стчелкалов, канцлер, напомнил, чтобы вы были обязательно в их одежде, мол, так принято… и будет приятно кесарю.
Мальчишка трещал по-немецки без умолку, словно сорока, однако, к своему изумлению, Арцыбашев почти все понимал. А что не понимал, то угадывал.
– Вот, майн герр! Я даже не знаю, как все это надевать! Ой… а на вас-то что за кафтан? Вроде вы не в этом выходили… Ого! Вы вылечили свой глаз, господин?! Так что совсем незаметно… О, эти русские – настоящие колдуны! Я тут услышал…
– Меньше болтай! – сурово осадил Лёня. – Давай, помогай одеваться.
– Яволь, майн герр! – парнишка поспешно вытянулся, в больших светло-серых глазах его явно промелькнул страх.
Посередине просторной, со слюдяным окном и изразцовой печью, горницы, куда следом за юным слугой вошел Арцыбашев, стоял огромный, обитый железными полосами сундук с распахнутой крышкой. В сундуке же…
В сундуке же чего только не было! Полотняные и шерстяные штаны, вышитая по подолу и вороту рубаха, длинная, голубого шелка, курточка, называемая зипун, тяжелый парчовый кафтан, щедро усыпанный жемчугом, еще что-то типа широкого распашного плаща с рукавами – ферязь, затканная золотом. Еще – сапоги, кушаки, пояса, шапки… И в довершение ко всему этому великолепию совершенно роскошная подбитая соболями шуба. Точно такая же, какую грозный царь жаловал «хороняке и смертному прыщу» Якину в знаменитом фильме Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Да-да, точно такая же.
– О, майн герр! – сверкнув глазами, восхищенно присвистнул слуга. – Это сколько же все это стоит?! Думаю, никак не меньше двух сотен талеров! Даже – три сотни! Мое жалованье за двадцать пять лет! Ах, как вас ценит император Руси, как все здесь вас уважают, майн герр… и не только здесь, но и по всей Ливонии… А когда вы станете королем…
– Что-что? – перебирая подарки, хмуро переспросил Арцыбашев.
Мальчишка потупился:
– Просто осмелюсь напомнить, ваше высочество, вы сами вчера говорили, что, мол, будете платить мне по-королевски. Целых два талера в месяц, майн герр!
– Обещал – сделаю, – истинно по-королевски ухмыльнулся беглец. Мало того что беглец, а теперь еще и самозванец!
– О, майн герр… Ваше высочество…
Рухнув на колени, парнишка принялся целовать Арцыбашеву руку. Из глаз его катились крупные, как град, слезы.
– О, господин мой… Ваше высочество… Ваше величество… не знаю, как и благодарить вас, как…
– Не реви, утомил уже! – по-русски возмутился Лёня. – И поднимись наконец с колен… Я кому сказал? Живо! Руку, блин, всю обсопливил. Напомни, как я тебя обычно звал-то?
– Как вам было угодно, ваше высочество. Балбес, свинья, ротозей, разиня и, это… изверг рода человеческого, – быстро перечислил слуга.
Арцыбашев покачал головой:
– Ныне буду звать тебя по-королевски – по имени. Напомни, как?
– Э-э… Петер, ваше высочество.
– Вот что, Петер, помогать мне не надо – переоденусь и сам. Где остальные слуги?
– Остальные? – мальчишка забавно наморщил нос. – Осмелюсь доложить, у вас один слуга – я. Остальные – стражники, воины. Ландскнехты, майн герр.
– Ах вот как, значит. Ландскнехты…
Леонид одевался по принципу матрешки. Джинсы с кедами оставил свои, а вот вместо футболки натянул рубашку, поверх нее – зипун, затем кафтан, на него ферязь. Кроме парчового кафтана, вся остальная одежка оказалась на удивление легкой и довольно свободной, по крайней мере никаких неудобств молодой человек не чувствовал. А вот шубу и меховую шапку решил не надевать – лето все-таки.
– Господи-и-ин… – ахнул Петер. – Вы – истинный король! Да что там король… Император! Русский кесарь не пожалеет, что связался с вами, а не со старым проходимцем Кеттлером. Ой, я хотел сказать…
В дверь постучали, и слуга поспешно кинулся открывать.
– Здравствуйте, герр Магнус. Как спали?
Вошедший – чем-то озабоченный мужчина лет сорока пяти – был одет довольно строго, а по меркам шестнадцатого века, даже по-деловому: в узкий и длинный кафтан добротного темно-зеленого сукна почти безо всяких украшений, кроме шитого золотом пояса. На поясе были привешены яшмовая чернильница, гусиное перо и серебряная ложка. Темная, с едва заметной проседью борода, аккуратная стрижка. Не лишенное притягательности лицо визитера отличалось живостью, серые, глубоко посаженные глаза светились недюжинным умом.
– Канцлер… – повернувшись, запоздало сообщил Петер.
– Идемте, – русский вельможа говорил по-немецки с сильным акцентом, но все-таки говорил. – Русский наряд, герр Магнус, вам весьма к лицу.
* * *Царь Иван Васильевич встретил Арцыбашева как родного. То есть, конечно, не встретил – как и положено великому государю, он явился к пиршественному столу чуть позже, когда многочисленные гости – бояре, думные дьяки и прочие – уже успели почувствовать недюжинный аппетит.
Когда вошел царь, все поспешно встали и поклонились, а какой-то патлатый боярин даже бросился на колени, и государь походя отпихнул его сапогом.
Высокий, чуть сутуловатый, с красивым, несколько вытянутым лицом и горящим взором, Иван Грозный внешне производил впечатление вполне вменяемого человека, на кровожадного тирана ничуть не похожего. Разве что немного устало выглядел, бледновато. Да и в глазах – этакие желтоватые склеры.
Леонид сидел рядом с царем, по левую руку, как брат! С чего б такой почет неизвестному королевичу? Небось, задумал царь-батюшка устроить какой-нибудь династический брак. Какую-нибудь княжну за Магнуса выдать, что ли… Если симпатичная, то…
Уже после третьего тоста Арцыбашев почувствовал, что захмелел, хоть и пили-то не водку, а что-то медовое, градусов под тридцать – слабенькое. Правда, щедро мешали с импортным вином – мальвазеей с романеею. Да и не стопочки были – кубки! Пару таких опростать – под стол можно свалиться запросто. Некоторые так и делали, чем сильно потешали царя, время от времени возвращавшегося к беседе с королевичем посредством маячившего за спиной переводчика-толмача.