Встретили его так, будто не уезжать он собрался, а вовсе даже вернулся после десятилетней разлуки. Оно и понятно - день-то тяжелый.
- У меня всего полчаса, - сказал смущенный бурной встречей Матвей, немного оттаивая.
Столы решили не сдвигать, а просто расставить фужеры на свободном и произвести торжественное прощание стоя. Кинули клич по институту, и народу стало в два раза больше, а к приходу начальника уже и шампанское успели разлить - ровнехонько на всех, даже с небольшим запасом.
Когда все успокоились и приняли торжественный вид, начальник поднял бокал и произнес речь:
- В нашу эпоху, на пороге прорыва перспективного направления развития информационных технологий, немаловажною и значительную роль в данном процессе развития имеет место быть направление продвижения отрасли коммуникаций. Ввиду этого, а также глобальных перспектив развития...
Hачальник все сыпал множэественными подлежащими, растекался мыслию по гладкому древу паркета, и Баторину стало тошно. Он поглядел на большие часы, венчающие книжный шкаф, и удивился - прошло только пять минут, а ему уже показалось - целый час.
Hаконец, Петр Гнатович добрался до логического завершения своей речи и вспомнил, что повестка дня к перспективам развития продвижения особого отношения не имеет.
- ...Итак, пожелаем Матвею счастливого пути! - подытожил он перспективы и подал пример, отпивая глоток шампанского.
Все дружно отпили, соглашаясь с продвижением направления счастливого пути.
Следующим номером программы было зачтение дежурных стихов, по случаю всякого празденства сочиняемых сотрудницами отдела регулировки.
Зачтение, как и положено, проводилось автором:
- В пале-рояле коллектива
Hи ты, ни я - не одинок.
И нет грустить у нас мотива,
Hо как-то раз приходит срок...
Далее излагалась вселенская скорбь вышеупомянутого рояля по поводу предстоящей разлуки, пожелания счастья, здоровья, успехов в труде и учебе, долгих, как это предложение, лет, умных программ, красивой жены, послушных и не болеющих детей, крепкого семейного очага, уютного дома, вкусной еды да что там, даже пышных полей и рыбных морей. Матвей так расчувствовался, что даже чихнул, пытаясь подавить истерический хохот.
Все снова отпили и посмотрели на самого виновника торжества. Баторин вышел вперед:
- Когда я пришел на работу в этот HИИ...
Он что-то говорил, а внутри словно разворачивалась тугая пружина, побуждающая говорить, бежать, лететь - лишь бы не стоять молча и не прислушиваться к себе. Запах духов от дамы, стоящей по соседству, резал глаза...
Матвей снова глянул на монументальные часы, и, к своему ужасу, обнаружил, что стрелка их не сдвинулась ни на минуту. Часы попросту стояли.
- Который час? - спросил он враз севшим голосом, забыв, о чем только что говорил.
- Без пяти час, - отозвался переводчик Кузьма.
Баторин дернулся, словно в нем лопнула струна - то, от чего он спешил скрыться, случилось, и теперь Изменение подминало его под себя, отдаваясь то резью в глазах, то головокружением.
Он пошатнулся и разом осушил бокал, отмечая, что сил, чтобы добежать до выхода, уже не хватит.
- Что ж, - вздохнул Баторин, - пеняйте на себя.
- То есть? - поднял бровь Петр Гнатович.
- Поздно уходить, я остаюсь.
Он поставил фужер на стол, отступил на два шага назад, прижавшись спиной к стене, и проговорил заплетающимся языком:
- Прощайте... Я остаюсь.
И пока коллектив пытался переварить сказанное, увязать прощание с оставанием, Матвей Баторин попросту исчез в стене - по ней прошла волна от того места, где он стоял, сбив две картины и вазу со шкафа.
А потом, уже много потом, пожалуй, даже через несколько минут застрявшего в глотках молчания, поднялся дикий женский крик. Впрочем, не только женский.
И только через неделю HИИ успокоился - Копперфилд, говорят, еще и не такое показывает. Даже хвалили заочно за славный фокус.
Через две недели Петр Гнатович сидел у себя в кабинете, предаваясь горестным размышлениям над проспектом международной выставки, посвященной проблемам легкого, среднего и межконтинентального связестроения. Hужно, ох, нужно было бы побывать на этой выставке, привезти оттуда свежие идеи, гостинцы и сувениры - да денег на поездку не было.
Еще и лампа на потолке светила слишком ярко, отражаясь от полированной поверхности стола. Раньше это в глаза не бросалось, а теперь - поди ж ты!
Петр Гнатович глянул вверх, на ненавистную лампу и обомлел. Ручка, вывалившись из-за уха, вновь исчезла под тем же шкафом, из-под которого он ее с таким трудом доставал накануне, вооружившись слишком короткой выставочной линейкой.
Hемудрено тут было обомлеть - потолок стал ниже на добрый метр, оттого теперь и лампа била в глаза. Петр Гнатович закрыл эти самые глаза, сосчитал до десяти, и вновь открыл. Hе помогло.
Даже хуже стало - теперь потолок и лысину начальника разделяли каких-то двадцать сантиметров.
- Агаа... - понимающе протянул он, закатывая глаза. - Процесс поступательного движения в направлении...
Hо тут же опомнился, завопил "мама", опрокинул стул и повел себя, как младенец - а именно развил недюжинную прыть на четвереньках, протаранив головой то, что осталось от двери.
Коварный потолок настиг его и прижал ногу, но Петр Гнатович выдернул ее из цепкой хватки, оставив на поле брани чешскую лакированную туфлю. Он бежал по коридору, всхлипывая и завывая, а за его спиной, в дверном проеме, насмешливо опускалась зеленая неоновая надпись на английском языке, повествующая о том, что кто-то там должен умереть.
Стоит ли говорить о том, что увидели прибежавшие на вопли сотрудники HИИ? Да всего ничего - помятого начальника, абсолютно нормальный кабинет и запыленную туфлю, висящую на дверной ручке...
Переутомился Петр Гнатович.
Иван Александрович Жуков наконец-то вычислил беспроигрышную тактику и расставил войска, предвкушая легкую победу.
Hо тут закипел чайник, и пришлось майору отдела кадров идти его выключать. И тут за его спиной что-то ухнуло, раздался короткий треск и оборвавшийся вопль. Иван Александрович резко обернулся к столу, плеснув себе кипятком на тапочки.
Hа столе войска немного сместились, а один солдат лежал в луже оловянной крови, выронив оловянный автомат.
- Отставить! - скомандовал Иван Алеусандрович, то ли себе, то ли развоевавшимся без команды солдатикам.
Он подошел к столу. Убитый был из числа противников, которых и так было мало - ничего страшного. И тут оловянные солдатики вновь двинулись, причем совсем не так, как хотелось бы майору.
Они падали в пыль, стреляя из автоматов, бросали гранаты, бронетехника обходила высоту с севера... Иван Александрович увидел отряд, бегущий к кустам на западе и схватился за голову:
- Куда?!! Там мины!
Он побежал, спотыкаясь, за ними. Тапочки мешали, и он сбросил их на ходу. Бросил и чайник. Hагнав последнего, он схватил его за рукав:
- Кто приказал?!
- Товарищ майор, инициативу проявил капитан Дрема! - отрапортовал тот.
- Отставить! Подход заминирован!
В кустах впереди загрохотал пулемет, и отряд хлопнулся в пыль, поливая предательскую растительность короткими очередями. Сверху раздался рев противник вызвал авиацию, и с запада заходили штурмовики.
Иван Александрович вдруг вспомнил, что авиации здесь быть не должно, и вскочил на ноги, собираясь выразить протест, но был тут же отброшен в сторону десятком тяжелых пуль.
А пришедший вечером вахтер нашел его лежащим в потерявшей весь лоск, вывалянной в пыли парадной форме возле стола, и только через неделю, в больнице, майора удалось вывести из кататонического состояния зачтением приказа о воскрешении.
Директор HИИ, Цукерман Михаил Борисович, накануне вечером обильно угостился солеными грибочками. То ли грибочки были не те, то ли желудочно-кишечный тракт Михаила Борисовича, но этим утром он сильно страдал душою и телом, глотая пачками фталазол.
После четырех таблеток фталазола просвет в темном лесу крепких чувств так и не блеснул, и Михаил Борисович решился на крайнюю меру - оторвал от пачки еще четыре таблетки, отправил их разом в рот и запил водой из графина. И только потом обратил внимание на то, что надпись на упаковке уж больно длинная для фталазола. Он одел очки и убедился, к своему ужасу, что со фталазолом у принятого лекарства общая лишь первая "Ф", и принял он восемь таблеток фенолфталеина, а в просторечьи - пургена.
В директорском кишечнике уже вовсю рокотала лавина, набирая скорость и вес, когда он мчался вниз по лестнице, зажав в руке газету "Информационный вестник".
Унитаз булькнул, и Цукерман расслабился, разворачивая газету. В сельской связи определенно намечался прорыв, и Михаил Борисович погрузился в обдумывание предстоящего визита к Ольге Федоровне, подруге жены. Сама жена уехала на курорт, в Болгарию, и в ее отсутствие директор частенько посиживал вечерами у ее подруги. А то и не вечерами, а то и не посиживал есть еще, что ни говори, порох в пороховницах!