– Это мне известно, – кивнув, согласился Трауб. – Но, как выразился один древний философ, все течет, все изменяется... Да-да, герр Шнайдер! Сегодня у налоговой полиции к вам нет никаких вопросов, а завтра они могут появиться. И не только у налоговой полиции, но и у самой обыкновенной, и, быть может, даже у Интерпола... Вам это никогда не приходило в голову?
– Нет, не приходило. Зато прямо сейчас мне пришло в голову кое-что другое, – Пауль Шнайдер встал и гордо выпрямился. – Вы не догадываетесь что?
– Догадываюсь, – сказал Трауб и небрежным движением сунул в карман лежавший на столе ключ от входной двери. – Поверьте, герр Шнайдер, это неудачная мысль.
Пауль на мгновение оторопел от такой неприкрытой, ленивой и снисходительной наглости, но это длилось недолго: он родился и вырос в свободной, цивилизованной стране и в полной мере обладал чувством собственного достоинства.
– Немедленно выпустите меня отсюда! – металлическим голосом приказал он. – Это насилие! Я вызову полицию!
– Интересно было бы узнать, как вы намерены это сделать, – все так же снисходительно заявил герр Трауб, который, как уже начал подозревать Пауль, вовсе таковым не являлся. – Перестаньте орать, Шнайдер, и сядьте. Нам с вами предстоит долгий и содержательный разговор. Что же касается полиции, то я очень сомневаюсь, что вы согласитесь добровольно посвятить ее в некоторые подробности своей биографии.
– В моей биографии нет ничего, чего я мог бы стыдиться! – заявил австриец. – Откройте дверь, или я ее выломаю!
– Как? – поинтересовался сидевший за столом Эрнста Трауба человек. – Она открывается вовнутрь, а инструментов у вас нет...
– На шум сбежится половина здания, – запальчиво объявил Шнайдер, – и вам не поздоровится!
– Прежде всего не поздоровится вам, – заверил его собеседник. Он запустил руку куда-то под стол и, вынув оттуда, продемонстрировал огромный черный пистолет самого зловещего вида. – Сядьте, Шнайдер, сядьте!
Прозвучавший в его голосе резкий приказной тон включил внутри Пауля механизм послушания, о существовании которого тот даже не подозревал. Этот механизм, являвшийся продуктом многовековой истории в высшей степени дисциплинированной и некогда весьма воинственной австрийской нации, включился в самый неподходящий момент, и, вместо того чтобы броситься бежать и во все горло звать на помощь, Пауль Шнайдер послушно опустился в кресло для посетителей.
– Это другое дело, – благодушно произнес лже-Трауб, кладя свой жуткий пистолет поверх раскрытой папки, прямо на заманчивые картинки с видами аккуратных белых домиков. Затем он снял очки и, положив их рядом с пистолетом, внимательно уставился прямо в глаза Паулю прищуренными темными глазами. – Значит, вам нечего скрывать от полиции? Вы уверены?
– Не понимаю, какое вам до этого дело, – сказал Шнайдер, невольно отводя взгляд.
– Вопросы здесь задаю я, – сообщил незнакомец. За стеной опять послышались глухие удары и мычание, но он, казалось, этого не услышал. – Давайте поговорим о вашем побочном заработке в мировой электронной сети. Я имею в виду те веселые картинки, которые вы время от времени получаете по электронной почте и за очень приличное вознаграждение размещаете на сайтах соответствующего содержания.
– Это что, противозаконно? – огрызнулся Шнайдер.
– О, ни в коей мере! Это ведь не детская порнография и не сцены насилия, так что с этой стороны все в полном порядке. Но, дорогой герр Шнайдер, даже такой болван, как вы, должен понимать, что никто в этом печальном мире не расстается с деньгами просто так! Особенно с такими солидными... А?
– Я не потерплю оскорблений! – сообщил австриец, которому очень не понравилось слово "болван".
– Еще как потерпите, – возразил незнакомец. – К тому же это не оскорбление, а простая констатация факта: вы болван, наживший крупные неприятности из-за собственной жадности. Домик ему захотелось... – он прибавил какое-то короткое, энергичное слово на незнакомом языке, похоже ругательство. – Но ваши личные неприятности – ничто по сравнению с теми бедствиями, которые вы, герр Пауль, обрушили на головы ни в чем не повинных людей – женщин, детей, стариков...
Как ни странно, даже после этих слов Шнайдеру первым делом пришла на ум некая финансовая афера, в которой он принял невольное участие. Какое-нибудь ложное банкротство, крупный банковский крах, оставивший без сбережений сотни, а может быть, и тысячи вкладчиков...
– Ну, что вы уставились на меня, как свинья на ветчину? – с презрением спросил незнакомец. – Вы, европеец, гражданин свободной, цивилизованной, демократической страны, стали прямым пособником исламских террористов! Валяйте бегите жаловаться на меня в полицию! Вы будете очень удивлены, когда ваш приход оформят как явку с повинной... Или вы мне сейчас скажете, что не знали, на кого работали?!
Шнайдер почувствовал примерно то же, что и человек, внезапно сбитый с ног и упавший лицом в зловонную лужу. На какое-то время он оцепенел, лишившись способности не только говорить и двигаться, но даже и думать. Потом в мозгу у него будто лопнул какой-то нарыв, и мысли, вырвавшись на свободу, понеслись с сумасшедшей скоростью.
Первая была такая: "Вот так влип!", вторая – "Мой бог, какой ужас!" Третья касалась аккуратного белого домика, с мечтой о котором, кажется, можно было попрощаться, а когда вернулось спокойствие, возникла трезвая и холодная мысль: "Никто ничего не докажет".
Пауль Шнайдер понимал, что эта мысль не делает ему чести, но, доннерветтер, ничего более конструктивного в голову ему сейчас не приходило. В конце концов, он действительно ничего не знал, и обратного не докажет никакой суд. Если судить за подобные вещи, можно упечь за решетку кого угодно, от официального Интернет-провайдера, обеспечивающего доступ в мировую сеть всем желающим, в том числе и педофилам, и террористам, до какого-нибудь фрезеровщика, всю свою жизнь вытачивающего затворы для пистолетов и даже не задумывающегося о том, кто и в кого будет из этих пистолетов стрелять.
Потом он посмотрел на своего собеседника, и мысли его немедленно приняли иную, не столь оптимистичную окраску. Незнакомец опять нацепил свои очки, и черные линзы холодно, недружелюбно поблескивали в свете настольной лампы. Можно было только догадываться, кто он такой и на кого работает. Зловещий черный пистолет в сочетании с незнакомым акцентом и разговорами об исламском терроризме наводил на весьма печальные размышления; Паулю очень некстати вспомнилось то немногое, что он знал о методах работы израильской разведки Моссад, и он похолодел. Ну конечно! Если бы незнакомца в темных очках заботила такая чепуха, как сбор доказательств и соблюдение тонкостей юридической процедуры, он повел бы себя совсем не так.
Вот, например, как он тут очутился? Никакой он не Трауб, и это явно не его кабинет. Каким образом он узнал, что Пауль будет здесь сегодня вечером? Что сделал с настоящим Траубом?
Ответы были очевидными, и они подразумевали такой стиль действий, с каким Пауль Шнайдер в реальной жизни еще не сталкивался. Что-то подобное он видел только на экране телевизора и, помнится, всегда горячо одобрял решительные поступки героев, которые убивали негодяев направо и налево без суда и следствия. А уж худших негодяев, чем современные террористы, просто невозможно себе вообразить!
Вот в этом-то и заключался весь ужас его положения. Подумав, Пауль понял, что слова незнакомца о пособничестве террористам звучат куда более логично, чем его собственные предположения о каких-то финансовых махинациях. Скорее всего картинки, которые он размещал на разных сайтах, содержали в себе некие закодированные послания. Действия Пауля Шнайдера объективно выглядели как самое настоящее пособничество и даже соучастие в совершении террористических актов, отсюда и слова про женщин, стариков и детей... И что в сложившейся ситуации предпримет этот решительный малый, этот темноволосый иностранец, обращающийся с огромным черным пистолетом так непринужденно, будто орудует зубочисткой? Обратится в суд?
– О майн либер готт! – пролепетал Пауль Шнайдер, чувствуя, что бледнеет.
"Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Это вам не мусульманин", – весело подумал Глеб и вкрадчиво произнес:
– Итак?..
Глава 4
Фройляйн Марта Дитц, личный секретарь агента по торговле недвижимостью Эрнста Трауба, загнала свой похожий на сверкающую елочную игрушку крошечный "фиат" на стоянку перед подъездом конторы, заглушила двигатель и дисциплинированно затянула ручной тормоз. Ее тонкие, почти неразличимые из-за полного отсутствия косметики губы недовольно поджались, когда она увидела на соседнем парковочном месте длинный темно-зеленый "ровер" своего шефа. Получалось, что Трауб уже в конторе, и это не вызвало у фройляйн Дитц никакого энтузиазма, поскольку означало, что с самого утра у нее будет невпроворот работы и что спокойно выпить традиционную чашечку кофе перед началом трудового дня ей вряд ли удастся.