– Да нет, – буркнул Хикки, устало садясь прямо на грязный пол, – ну такого же не может быть!
Не снимая перчаток, он вытянул из кармана сигарету, уныло раскурил ее и поднял голову.
– А!..
Хикки стиснул сигарету зубами, вскочил на ноги и резво подбежал ко второму слева контейнеру. Так и есть – но заметить это можно было только снизу – нерадивый пломбировщик недожал свои «клещи», и уходящий в глубь контейнера тросик свободно болтался в зеленой, полупрозрачной пластиковой пломбе. Хищно ощерившись, Махтхольф потянул за него, и тросик без натуги вышел из пломбы. Второй конец был дожат на совесть, но теперь это не имело никакого значения…
Хикки встал на цыпочки, уперся плечом и приподнял крышку контейнера – ровно настолько, чтобы заглянуть вовнутрь.
– О, Мейн Готт, – прошептал он, вдруг вспомнив язык предков.
Поспешно вернув тросик на его законное место, Хикки бесшумно выскользнул из трюма и поспешил в свою каюту.
Глава 2.
День второй, утро.В коммерческом флоте существовало, конечно, некое подобие устава, но в нем никак не оговаривался бортовой распорядок для свободных от несения вахты – считалось, что они находятся вроде как вне службы. Поэтому завтрак происходил хаотически. Хикки прибыл в кают-компанию ровно в восемь утра по бортовому и с некоторым удивлением обнаружил, что там уже сидят. Сидят, жуют… и приветствуют его вялыми взмахами вилок. Он не придумал ничего умнее, как пробурчать пару слов и отправиться к автомату раздачи.
Взяв свой поднос, Хикки забился в угол и навострил уши. Ему было интересно, о чем болтают по-утреннему снулые члены его экипажа.
Болтали в основном ни о чем. О бабах, о том, кто сколько оторвал в последней ходке, о каких-то неведомых ему героях-контрабандистах и прочей чепухе. К тому моменту, когда Хикки добрался до кофе, в кают-компанию вошел позевывающий крепыш в кожаной жилетке.
Публика за двумя сдвинутыми столиками приветствовала его сдержанным гудением. Крепыш обвел зальчик скучающим взглядом, корректно кивнул Хикки и, выдернув поднос из пасти автомата, сел на заранее подставленный стул.
Хикки допил кофе и поднялся.
– Приятного аппетита, господа, – сказал он, выходя.
«Будь я проклят, – мысленно застонал он, двигаясь по коридору. – Что же случилось с моей памятью, а?»
Практически весь его архив остался на Авроре и сейчас ничем не мог помочь своему хозяину. Память подводила, да и, в общем-то, не стоило на нее особенно надеяться – Хикки никогда не держал в голове мелочи, кроме, конечно, самых интересных. Сейчас ему остро не хватало именно что мелочи, мелочи, зацепившись за которую, он смог бы прорисовать цепочку наиболее вероятных неприятностей, ожидавших его в ближайшем будущем.
В каюте Хикки раздраженно глотнул виски и плюхнулся в старенькое просиженное кресло. До девяти – времени докладов – оставалось почти полчаса. Он вонзил в приемную щель терминала один из дисков, врученных ему менеджером при вылете, и нетерпеливо заклацал сенсорами, отыскивая нужный том. Через несколько секунд на экране появилось загорелое лицо мужчины средних лет.
– Адриан Бакли, – прочел Хикки. – Ну уж да уж, конечно же. Ты такой же Бакли, как я балетмейстер. Но, черт возьми, кто же ты?
Мастер Бакли занимал в экипаже должность техника-механика двигательных систем. Хикки готов был поклясться, что видел это лицо на экранах – но кому оно принадлежало, вспомнить не мог. Одно он знал совершенно точно: под личиной механика-моториста скрывался тип, не раз проходивший по оперативным сводкам Службы Безопасности. Разумеется, в ориентировках он выглядел не так. Но Хикки еще не забыл то, чему его учили в Академии и хорошо умел смотреть сквозь грим и даже легкую пластику. Глаза, он видел эти внимательные черные глаза!
Хикки раздраженно хрюкнул и отключил терминал.
Выслушав доклады, он разодрал хрусткую упаковку лимонного печенья, задумчиво покрутил в пальцах любимую бутылочку и вдруг, словно решившись, рывком встал и распахнул командирский сейф. Навигационные справочники находились в идеальном порядке, разложенные по секторам и направлениям. Хикки нетерпеливо запустил нужный ему том и зашевелился в кресле, глядя, как перед его лицом вырастает трехмерная голографическая картинка, сопровождаемая рядами цифр и формул.
– Какой поворот? – спросил он сам себя и привычно поднес к губам горлышко бутылки. – Какой, черт тебя подери?
Хикки отставил виски и медленно крутнул трэкболл, заставляя изображение раздвинуться в глубину. Отвлекая, за его спиной требовательно взвыл сигнал входной двери. Хикки вздернулся, коротким движением проверил, легко ли выходит из кобуры бластер, и выбрался из кресла.
Перед высоким комингсом каюты стояла Ирэн Валери, облаченная в узкие серые брюки и легкую блузку.
– Можно мне войти? – поинтересовалась она, глядя на командира сверху вниз.
Хикки пожевал губами, размышляя.
– А зачем?
– Вы!.. – девушка вспыхнула, и он увидел, как задрожали от обиды ее длинные пушистые ресницы. – Я!..
– Заходите, – перебил ее Хикки. – Простите мою невежливость… я думал о своем, и никак не ожидал вашего визита.
Ему понравилась непосредственность ее реакции.
Ирэн решительно вошла в каюту и с любопытством завертела головой, оглядывая убогое жилище своего командира. Хикки незаметно ухмыльнулся, отметив про себя ту хозяйственность, что скользила во взоре его нежданной гостьи – скорее всего, хозяйственность подсознательную. Ирэн относилась к породе женщин, с пеленок знавших, что и как брать от этой жизни.
– Виски будете?
– Виски? – девушка несколько опешила. – Да… а ничего другого у вас нет?
– Коньяк я пью только на шариках. На борту я пью виски. Присаживайтесь, я сейчас.
Из рубки Хикки вернулся с парой высоких стаканов, печеньем и любимой соской.
– Льда у меня нет, – объявил он. – Холодильник работает, но знаете… мне почему-то все время холодно. Это все ранения, чтоб их черти взяли. Во мне слишком много всяких дырок, и через них уходит тепло. Я мерзну даже под пуховым одеялом.
Большие глаза Ирэн сочуственно повлажнели.
– Я не знала, – виновата улыбнулась она. – Я пришла просто потому, что мне совершенно нечем заняться. Вот я и решила заскочить к вам поболтать. В конце концов, я ведь не знаю тут никого, кроме вас…
Хикки неожиданно заржал. Мысль о том, что его первый пилот воспринимает его в качестве подружки, рассмешила полковника Махтхольфа настолько, что он не мог уняться в течение целой минуты.
– Простите, – извинился Хикки, смахивая слезы. – Простите, ради Бога, это я так, вспомнил кое-что… давайте, за знакомство.
– Мы, кажется, уже знакомы.
– А, какая разница. Кстати, а у кого вы летали раньше? Я имею в виду не Флот, а коммерческую службу.
– Я работала в одной крупной компании на Орегоне. Потом у них начались какие-то непонятные неприятности с прокуратурой, и меня быстренько сократили. Пришлось перебираться на Аврору. На Авроре я мыкалась почти полгода – то там, то сям… вот, попала сюда. А вы что, с Авроры родом?
– Увы, – Хикки поморщился и бросил в рот печенье. – Только давайте не будем говорить о моей семье, хорошо? Мне не очень приятна эта тема. Тем более, что я вернулся домой вовсе не из-за того, что мне некуда было деться.
– У вас была жена? – неожиданно спросила Ирэн.
Хикки дернулся. Несколько секунд он смотрел на ее красиво очерченный рот, выдававший темпераментную натуру хозяйки, и раздумывал, что ей ответить. Она казалась ему неглупой, и – он почему-то ощущал это с особенной остротой – недостойной его лжи.
– Мою мать звали Амалия Вишневская, – негромко произнес он. – А жену – Магдаленн Цорн-Шварценберг оф Кассандана.
Ирэн со стуком опустила свой стакан на стол. Она хорошо знала, о чем идет речь. В тот день, когда ударно-штурмовой легион «Валгалла» принял на себя страшный удар атакующих клиньев леггах в зоне Восточной Петли, флагман нес штандарт Имперского Инспектора ВКС Амалии Вишневской. А командовала легионом полковник Цорн-Шварценберг. Флагманский линкор «Крусейдер» вел огонь до тех пор, пока не опустели его пеналы и погреба, пока были живы в башнях его комендоры. Потом он пошел на таран… во флотских штабах любили говорить, что стальное чудовище, врубившееся своей многокилометровой тушей в центр атакующей колонны, потрясло этих жаб настолько, что неизбежная война сразу отодвинулась далеко в будущее. Трехсотлетняя история имперского Флота, полная крови, слез, смертей, полная безумной ярости, надсадного рева моторов и грохота орудий, знала тараны обреченных кораблей – когда командир, понимая, что живыми уже не вернуться, направлял свой пылающий меч на противника – но она не знала случаев тарана линкором, и тем более – приказа на таран, отданного женщиной-командиром. Женщиной, которая еще не имела детей… Никто не знал, кто отдал именно этот приказ (считалось все же, что командир), но во Флоте появились два новых легиона, названные именами двух женщин – Амалии Вишневской и Магдаленн Цорн-Шварценберг.