– А я по шпалам, опять по шпалам, иду домой по привычке…
Глава третья Путь
Что такое путь? Не жизненный путь – это уж слишком глобально и может завести мысли чёрт знает куда. Обычное перемещение из пункта А в пункт Б. Каждый может подтвердить, что такая дорога всегда насыщена событиями. Например, человек едет на поезде. В его купе – совершенно незнакомые люди, но уже вскоре они начинают общаться, сходятся в чём-то общем или, наоборот, спорят о чём-то совсем разном для них. Проводник ходит по купе и предлагает чай – это ведь тоже событие, не бог весть какое, но событие. Встреча в задымлённом тамбуре, ссора в вагоне-ресторане, соблазнение попутчиц – всё это насыщает процесс перемещения в пространстве, делая его интересным и запоминающимся. А ведь это только часть пути, на котором может случиться множество других событий, обыденных и экстраординарных.
Путь Вилена из пункта А в пункт Б был скучен. Пустой, умерший мир. Ночные хищники, боящиеся огня и при этом не опасающиеся человека с автоматом, что говорило о том, что они никогда не видели подобного оружия. Брошенные города и деревни навевали тоску, в такие моменты хотелось найти цистерну спирта и поселиться в палатке рядом с ней. Вилен всё чаще разговаривал сам с собой, правда, пока он ещё замечал это за собой. Вот, когда подобные монологи станут нормой, его уже точно нельзя будет назвать нормальным человеком.
Первую ночь он провёл в разграбленном вагоне подорванного поезда. Палатку разбирать не стал, крыша вагона хоть и прохудилась, но ещё могла послужить защитой. Ильич развёл костёр в дырявом ведре, которое установил на два кирпича, непонятно зачем лежавших в вагоне. На ночь закрыл дверь, оставив небольшую щёлку. Спальник был великолепен – не кровать, конечно, но и спину с утра не ломит.
Волоколамск он миновал в полдень, лишь бросив быстрый взгляд на город, от которого на память останется заметный шрам на ноге. Кстати, он почти не беспокоил, за неделю рана хорошо поджила. Ильич раз в день делал перевязку, всё больше убеждаясь, что никаких серьёзных последствий это ранение иметь не будет.
К вечеру шестого дня пути он вышел к Москве. Там, где железная дорога пересекала МКАД, он с неё сошёл. Теперь нужно было пройти чуть больше пятидесяти километров по окружной и выйти на шоссе Энтузиастов. Дальше – прямая дорога на Владимир. Можно было, конечно, сделать «финт ушами» и пройти Москву насквозь, существенно сократив путь, но… уж слишком коротким он мог оказаться. Знаний о новом мире хватало, чтобы понять – далеко не всегда самый короткий путь ведёт к цели. Здесь он чаще всего вёл в могилу.
Как и в сказке, вариантов опять было два: направо, в обход почти всей Москвы, и налево. Эта дорога была существенно короче, но Вилену очень не нравилась красная дымка прямо над Химками, которая тянулась в сторону Москвы, перерезая дорогу. Чутьё разведчика твердило ему, используя истерические нотки: «Туда нельзя, там смерть!» Подумав, Ильич решил: лучше потерять день, чем потерять жизнь.
Вилен смотрел на заходящее солнце, огромное, кроваво-красное. Казалось, что руины города кровоточат. Картина свершившегося апокалипсиса раскинулась перед ним во всей своей красе и беспощадности: опрокинутые взрывной волной дома – видимо, они так и падали от центра к краю, словно домино. Брошенные автомобили, некоторые искорёжены до неузнаваемости, и в них до сих пор, вцепившись в руль, сидели скелеты, безмолвные свидетели трагедии, случившейся тридцать лет назад. Пройдёт ещё лет сто, и природа скроет эти уродливые шрамы истории. Руины зарастут травой, частично уйдя под землю, и не останется даже следа от одного из самых больших городов, построенных людьми.
Вилен усмехнулся. Этот город он никогда не любил. Возможно, раньше он был прекрасен, и в нём жили хорошие люди, но – за последние двадцать лет всё изменилось. Город стал мерзкой пиявкой, сосущей кровь из остальной страны. Чувства жителей причудливо смешивались в шейкере мегаполиса, выдавая уникальный коктейль из ненависти, цинизма, жажды наживы, жестокости и равнодушия. Современный Содом. Как там говорил один из древнеримских сенаторов – «Карфаген должен быть разрушен»?
И вот теперь город был разрушен. Отчего-то Вилен испытывал дикий восторг, совершенно необъяснимый, захлестнувший его целиком, словно он сделал это всё сам, своими руками. Преданный чиновниками и генералами человек стоял на остатках развалившейся дорожной развязки, любуясь полотном великого художника, кисть которого одним мазком превратила суету мирскую в покой и запустение. Исчезла из души боль, и наступила гармония.
Вилен поправил рюкзак – он жутко устал за последние часы дороги. Груз за спиной с каждой минутой становился тяжелее, ноги, натруженные переходом, гудели.
– Нужно немедленно найти место для отдыха, – сказал Вилен шепотом, страшась разбудить руины.
В глубине квартала раздался крик, заставивший Ильича вздрогнуть. Крик не был человеческим. И птицы так не кричат, и звери… Вилен присел за насквозь проржавевшим остовом микроавтобуса. За четыре дня дороги ему дважды пришлось отбиваться от крыс размером с больших толстых котов, килограммов по десять весом. Один раз напали птицы, видимо вороны. Правда, теперь эти вороны были одного размера с аистом. Огромные, чёрные, с длинным, немного загнутым клювом, которым очень удобно пробивать различные предметы, включая человеческую голову. Стая оказалась небольшой – пять птиц. Они устроили настоящую воздушную карусель, словно немецкие «Ю-87». Стая некоторое время кружила над Виленом, затем одна из птиц стремительно пикировала, а следом шли остальные. Безоружный человек был бы обречён. Несмотря на свои размеры, птицы оказались стремительными и вёрткими. Первую атаку Вилен проморгал, он был просто не знаком с подобной тактикой. Спасло лишь то, что парень услышал за спиной хлопанье крыльев и упал на землю, пропуская атакующих над собой. А вот второй заход закончился для стаи плохо. Спикировать-то птицы спикировали, но вышли из этого пике только две из них. Вилен, упав на колено, дал пару длинных очередей, и трое «аистов» рухнули вниз. Пара оставшихся свечой взмыла в темнеющее небо и стремительно унеслась прочь, крича, словно чайки.
Птички оказались очень занимательными: их перья были не совсем перьями. Ильич раньше увлекался охотой и мог поспорить на что угодно, что нормальные птицы «такого не носят». Во-первых, он порезался, пытаясь выдернуть перо, пришлось лезть в рюкзак за перчатками. Выдернув одно из перьев длиной около тридцати сантиметров и внимательно осмотрев добычу, он пришёл к выводу, что ничего привычного в этом пере не осталось. Бородки были твёрдыми и острыми, как бритва, и более всего напоминали какое-то синтетическое вещество. При этом перо прекрасно гнулось. Вилен ради интереса даже попробовал срезать им тоненькую веточку с куста, росшего прямо из железнодорожного полотна. Получилось даже легче, чем ножом. Глядя на срезанную ветку, он инстинктивно провёл рукой по шее. Теперь тактика летающих «штурмовиков» была ясна: либо пробить голову жертвы клювом, либо просто срезать её к чертовой матери гигантской бритвой.
Вилен снова выглянул из-за микроавтобуса. В небе и на земле – ничего подозрительного. Но уже минут десять у разведчика было стойкое ощущение, что за ним наблюдают. Ильич гордился своей способностью чувствовать взгляды и различать их. Полезная способность – скольких девушек он соблазнил, поймав брошенный на него в автобусе заинтересованный взгляд. Но лучше всего ценность этого дара ощущалась именно в моменты опасности, как сейчас. Он был готов ручаться, что неизвестный наблюдатель потерял его из вида и теперь усиленно ищет. За время, проведённое в этом мире, Вилен пришёл к одному выводу – человек здесь не царь природы, а пища. Добыча. Да, большая, опасная, но всё-таки – добыча, а значит, нужно покрепче сжимать в руках автомат и держаться от обитателей этого мира подальше.
Перебежками, от одной искореженной груды штампованного железа к другой, он стал уходить в сторону намеченного ранее маршрута. МКАД за десятки лет, прошедших с последнего ремонта, заросла высокой травой. Асфальта почти не осталось, что было только на руку, дёрн хорошо маскировал передвижения человека, иначе бы его легко обнаружили по гулкому звуку ударов подошв об асфальт. Рюкзак после каждого броска становился всё тяжелее. Шутка ли, почти шестьдесят килограммов за плечами? Добегая до очередного укрытия, Вилен останавливался на минуту, приводя хриплое дыхание в порядок, и несся дальше, ища место понадёжнее.
Примерно через километр он остановился. Чужой взгляд пропал, чувство опасности ушло. Но оставаться и тем более ночевать рядом с мёртвым городом, который, как оказалось, очень даже живой, было смертельно опасно. А двигаться ночью по окружной дороге – ещё опаснее. Теперь оставалось решить, что выбрать: забиться в какую-нибудь дыру, где его запросто зажмут, а потом сожрут, или же – красться в потёмках в сторону нижегородской трассы. В отдыхе Вилен нуждался отчаянно, он уже пожалел о том, что не остановился километрах в десяти от Москвы, в глухом лесу. Тогда желание увидеть бывшую столицу перевесило. Это оказалось ошибкой. Теперь её уже не исправишь. В этот раз нужно было принять правильное решение. Ошибка может стать для него роковой.