– На время.
Белокурая тяжело вздохнула.
Мужские брюки едва доходили ей до щиколоток, рукава пальто были коротки, рубашка вылезала из-за пояса, а ботинки оказались слишком велики, но, как ни странно, нелепый наряд добавил девушке шарма. Она окончательно успокоилась, порозовела, и в ее глазах заблестели огоньки. Одевшись, она стала чувствовать себя членом общества, пусть даже и небольшого.
– Но почему мы забыли все, а не только катастрофу?
– Потому что память на аптекарских весах не взвесишь.
– Радуйся, что хоть что-то осталось, – бросила нахалка.
– А что осталось? – возмутилась белокурая. – Я помню только то, что я женщина.
– А Герметикон? А нынешнюю дату? А свой родной мир?
– Что даст дата? – поинтересовался рыжий.
– Если ты ее помнишь, значит, забыл не все, – объяснила нахалка. – И значит, ты вернешься.
– Куда?
– К себе.
Потерпев неудачу в противостоянии с лысым, обладательница брючного костюма не растерялась и стала следить за тем, чтобы ее замечания были продуманными и взвешенными. Этот факт, вкупе с «фирменной» язвительностью, заставлял собеседников прислушиваться к мнению девушки и постепенно вывел ее в число главных заводил компании.
Кроме того, нахалка была ослепительно красива: густые светло-русые волосы, узкое, «породистое» лицо, высокие скулы, огромные зеленые глаза, аккуратный рот с чуть припухлыми, четко очерченными губами – чертами девушка напоминала сказочную принцессу, во имя которой свершались и будут свершаться грандиозные подвиги. И нет ничего удивительного в том, что мужчины охотно поддерживали с ней беседу.
– А когда мы вернемся?
– Когда придет время.
– Я помню о Герметиконе, но понятия не имею, какой из его миров – мой, – грустно усмехнулся рыжий.
– Линга. – Лысый прикоснулся к груди и объяснил: – На мне медальон Доброго Маркуса.
– Мне кажется, я с Кааты, – задумчиво произнесла белокурая. – Но я могу ошибаться.
Когда очередной шок прошел, рыжий, проявив завидное здравомыслие, велел поискать по карманам документы, но бумаг ни у кого не оказалось. Женщины, по всей видимости, предпочитали сумочки, а мужчины – портмоне. Вместо них были обнаружены: плитка жевательного табака – у тыквоголового спорки, три пакетика с подозрительным порошком – в доставшемся белокурой пальто, пистолет и универсальный ключ – у рыжего. Карманы лысого и нахалки оказались пустыми, как замыслы неудачника, а на платье синеволосой их вообще не было. Тыквоголовый спорки, хлопнув себя по лбу, предложил поиграть в ассоциации, надеясь, что какое-нибудь слово станет «ключом», однако затея ни к чему не привела. Нахалка заявила, что идея бредовая, лысый ее поддержал, синеволосая продолжала плакать, и лишь рыжий с белокурой почти десять минут перебрасывались со спорки словами, но зацепиться ни за что не удалось.
Полный провал.
В итоге они вновь собрались в кружок.
– Мы не знаем, кто мы, мы не знаем, где мы, – подвела печальный итог нахалка. – Остается надеяться, что о нас не забыли. Цеппели просто так не пропадают.
– В Пустоте – пропадают.
– Ты оптимистичен.
– Скорее прагматичен. – Лысый покачал головой. – Мы потерпели катастрофу в Пустоте, а значит, нас могло выбросить куда угодно.
– На ту планету, на которую летели, – проворчал рыжий. – Это же очевидно.
– Если вспомнить Тринадцатую Астрологическую экспедицию, то совсем не очевидно, – не согласился лысый. – Но даже предположив, что мы находимся на нужной нам планете, остается вопрос: в каком месте? Сферопорт может оказаться за соседней горой, а может – за тысячу лиг отсюда. И вся эта тысяча лиг представляет собой незаселенные земли.
– Такое возможно? – прошептала синеволосая.
– Вполне, – поморщился тыквоголовый. – Густонаселенных планет мало, а на остальных полно неосвоенных континентов.
На которые никогда не залетают цеппели.
Перспектива навсегда остаться в незнакомом мире заставила синеволосую вздрогнуть. Она тоскливо оглядела мужчин и поинтересовалась:
– Что же нам делать?
– Идти, – хмуро ответил лысый.
– Куда?
– А почему предлагает он? – окрысился рыжий. – Почему наш лысый спутник…
– Если ты еще раз назовешь меня лысым, я тебя убью, – ровно произнес тот.
Очень ровно, очень спокойно, но с такой уверенностью, что рыжий осекся.
– Какой грозный, – хихикнула нахалка. И прищурилась: – Ты что-нибудь имеешь против этого прозвища?
– Я вообще против прозвищ.
– Ничего другого предложить не могу. Ты будешь Грозным. А ты – Рыжим.
– Других забот нет? – хмуро поинтересовался тыквоголовый прежде, чем Рыжий возмутился.
– Мы должны как-то обращаться друг к другу, – поддержала нахалку белокурая. – Ты, например, будешь Тыквой.
Обладательница брючного костюма рассмеялась. А в следующий миг услышала:
– В таком случае, говорливую назовем Привередой, а длинную – Свечкой.
Высокая девушка с копной коротких белокурых волос и впрямь напоминала свечу.
– Ну и пусть.
– А я против!
– А тебя никто не спрашивает, Привереда. – Тыква покосился на третью девушку. – С тобой все ясно, плакса, ты будешь Кугой.
Все синеволосые спорки происходили из этого мира.
– Вот и познакомились, – подытожил Грозный, пресекая возможное продолжение темы. – А теперь…
– И все-таки я не понимаю, почему он командует?
– Потому что я здесь самый умный, – без лишней скромности объяснил Грозный.
– С чего ты взял?
– Я в этом убежден.
Свечка громко рассмеялась. Привереда фыркнула, но вновь нападать на лысого поостереглась. Оба спорки восприняли заявление Грозного без эмоций.
А он, почти без паузы, продолжил:
– Прежде чем перейти к делам, хочу предложить еще одно важное правило: если кто-нибудь что-нибудь припомнит, пусть даже ерунду, не важную на первый взгляд мелочь, он должен о ней рассказать. Вполне возможно, что вместе мы справимся с амнезией быстрее.
– Я не против, – хмыкнул Тыква.
– Будет зависеть от того, что я вспомню, – предупредила Привереда.
– А у тебя есть чем поделиться? – осведомилась Свечка у лысого. – Если так, подай пример.
Поскольку он сам предложил правило, отступать было нельзя, и Грозный спокойно произнес:
– У меня есть ощущение, что с моей одеждой что-то не так.
Все дружно уставились на цепарский костюм лысого.
– Она тебе велика?
– В самый раз.
– Тогда в чем дело?
– Она неправильная. – Грозный скептически оглядел потертую цапу и грубые штаны. – Чужая.
– В Пустоте тебя переодели?
– Не думаю, – улыбнулся мужчина. – Но одежда кажется мне странной.
– А мне кажутся странными твои украшения, – грубовато произнес Рыжий.
– Какие? – не понял Грозный.
– Те, что прикрыты рукавами.
Грозный задумчиво приподнял бровь, но, к удивлению остальных, промолчал.
– А что у него под рукавами? – не утерпела Привереда.
– Пусть он покажет, – предложил Рыжий.
Грозный, не дожидаясь просьбы, усмехнулся, и медленно подтянул левый рукав цапы, продемонстрировав окружающим поврежденное запястье.
– Синяк? – удивилась Привереда.
– Следы от наручников, – уточнил Рыжий.
– Хня! – не сдержался Тыква.
Куга ойкнула, а Свечка оценивающе посмотрела на Грозного:
– Ты преступник?
– Понятия не имею.
– У тебя следы от наручников, а у меня пистолет в кобуре, – продолжил Рыжий. – Тебе не кажется, что мы как-то связаны?
– Вы оба бандиты? – наивно поинтересовалась Куга.
– Он бандит, – рявкнул Рыжий. – А я его сопровождал.
– Почему ты произвел себя в полицейские? – медленно спросил Тыква. – Возможно, Куга права: вы из одной шайки.
– Тогда почему он был в наручниках?
– Грозного везли на суд, а ты пытался его выручить.
– Идиотизм!
– А вот я согласна считать Рыжего полицейским, – неожиданно заявила Привереда. – Достаточно оценить его манеры и дешевые тряпки. С другой стороны, Грозный – настоящий воин Омута.
– Девочкам нравятся плохие мальчики?
– Девочкам не нравятся уроды.
Рыжий ощерился:
– Не стоит говорить такие вещи при Тыкве.
– Полегче, конопатый, девушка имела в виду твой внутренний мир.
– Спасибо, Тыква, – с чувством произнесла Привереда. – Я знала, что ты меня поймешь.
– Полагаю, пора заканчивать с оскорблениями, – громко сказал Грозный. – Нам есть что обсудить.
– Ты бы помолчал.
– Ты бы тоже, – отрезал Грозный. – Когда все вспомним, тогда и будешь выдвигать обвинения.
– Можно и так, – согласился Рыжий. – Но подчиняться тебе я не стану – потертости от браслетов мешают.
– Грозный с нами в одной лодке, – заметила Свечка.
Ей отчаянно не хотелось признавать лысого бандитом. В конце концов, он был единственным, кто отнесся к ней по-человечески.
– Ты уверена? А если он все вспомнил и хочет нас использовать?
– Как?