Альфред рванулся вперед, точно его с поводка спустили:
— Я хочу знать цели, причины и методы всех этих преступлений против Природы. Я требую, чтобы мне сказали, по какому праву человек этот счел возможным превращать нормальные живые существа в неестественные пародии на их натуральные формы?
Доктор Диксон добродушно кивнул:
— Весьма умелый допрос, хотя и не очень точно сформулированный, — сказал он. — Я считаю предосудительным широко и тавтологически употреблять слово «природа» и хотел бы указать, что слово «неестественный» вульгаризм, лишенный всякого смысла. Очевидно, что если какая-нибудь вещь создана, то процесс ее создания был естественным для ее творца, точно так же, как для материала было естественно принять данную форму. Творить можно лишь в естественных границах собственной природы — это аксиома.
— Никакая игра в слова не… — начал было Альфред, но Диксон ровным голосом продолжал:
— Как я понимаю, вы хотите сказать, что моя природа позволила мне использовать определенный материал таким образом, который не может быть одобрен вашими предрассудками? Не так ли?
— Возможно найдутся и другие формулировки, но я называю это вивисекцией! Вивисекцией! — вскричал Альфред, произнося это слово, точно проклятие. — Может, у вас и есть на это разрешение, но тут произошли такие события, которые потребуют очень убедительных разъяснений, чтобы предотвратить передачу дела в полицию!
Доктор Диксон кивнул:
— Я так и думал, что у вас может возникнуть подобная идея. Жаль, что дело складывается таким образом. Я сам намеревался вскоре сделать сообщение о своей работе, и тогда эта информация стала бы достоянием общественного мнения.
— Но мне нужны минимум два, а, возможно, и три месяца для подготовки публикации об открытии. Я думаю, что вы лучше поймете в чем дело, если я расскажу все по порядку.
Он помолчал, задумчиво глядя на Альфреда, который был вовсе не похож на человека, который собирается что-то понимать. Затем Диксон заговорил:
— Главное состоит в том, что в противоположность вашим подозрениям, я не пересаживал тканей, не оперировал, и никаким способом не менял естественных живых форм. Я создал их.
Несколько мгновений ни я, ни Альфред не могли уяснить значения сказанного, хотя Альфреду, видимо, казалось, что он что-то понял.
— Ха! — воскликнул он. — Можете темнить сколько угодно, но ведь все равно вам была нужна основа. Для начала вам нужно было какое-то живое существо, то самое, которое вы так жестоко изуродовали, чтобы получить потом все эти ужасы
Диксон отрицательно покачал головой.
— Нет, я выразился совершенно точно. Я создал, а затем внес в свое создание нечто вроде жизни.
Мы так и разинули рты. Я недоверчиво сказал:
— Уж не хотите ли вы сказать, что можете творить живые существа?
— Фи! — ответил Диксон. — Конечно могу, равно как и вы. Даже этот Альфред может, разумеется, с помощью особы женского пола. Но я говорю, что могу оживлять мертвую материю, так как нашел способ вносить в нее жизнь, вернее, некую жизненную силу.
Последовавшее длительное молчание было прервано Альфредом.
— Не верю я этому! — громко сказал он. — Невозможно представить, чтобы вы здесь, в этой паршивой деревушке, решили загадку жизни. Вы попросту заговариваете нам зубы, потому что боитесь нас.
Диксон спокойно улыбнулся:
— Я сказал, что нашел некую жизненную силу. Насколько я знаю, могут существовать десятки ее разновидностей. А вообще-то — почему бы и нет? Кто-то же должен был рано или поздно наткнуться на одну из этих разновидностей. Удивительно, что это не случилось гораздо раньше.
Но не таков был Альфред, чтобы так легко уступить.
— Не верю я, — повторил он. — И никто не поверит, разве что вы представите веские доказательства, если только таковые существуют.
— Разумеется, — согласился Диксон. — Кто же верит на слово? Хотя, боюсь, что изучив мои образцы, вы найдете их конструкцию грубоватой. Ваш друг — Природа — тратит много лишнего труда на то, что можно сделать куда проще. Конечно, что касается рук, которые, по-видимому, вас особенно беспокоят, то если бы их можно было достать сразу после смерти прежнего владельца, они могли бы пойти в дело, но я не уверен, что это облегчило бы задачу. Однако, такие случаи — исключение, а создание упрощенных членов дело не такое уж трудное — смесь инженерного искусства, химии и здравого смысла.
Все это стало возможным уже давно, но без метода оживления не имело значения. Когда-нибудь для замены утраченных членов научатся делать их точные копии, но это потребует весьма сложной техники.
А что до ваших опасений, будто мои образцы испытывают страдания, мистер Уэстон, то уверяю вас, мы с ними квиты они стоили мне много труда и денег. И, во всяком случае, вам было бы трудновато добиться моего осуждения за жестокость к животным, которых никогда не существовало и привычки которых неизвестны.
— Я в этом не уверен, — стоял на своем Альфред.
Бедняга был, я думаю, слишком огорчен нависшей над ним угрозой неудачи, чтобы величие открытия Диксона дошло до него.
— Возможно, что демонстрация… — предложил Диксон. — Будьте добры следовать за мной…
Рассказ Билла о впечатлениях от лаборатории подготовил нас к зрелищу клеток со стальными решетками, но не к другим вещам, обнаружившимся там же. Одной из них была вонь.
Доктор Диксон извинился, когда мы стали кашлять и задыхаться.
— Я забыл предупредить вас о консервирующих препаратах…
— Утешительно знать, что это всего лишь консервирующие пре… — простонал я между двумя приступами кашля.
Комната была футов сто в длину и тридцать в ширину. Билл, конечно, почти ничего не увидел, заглядывая в щелку между занавесями, и я с удивлением рассматривал собранные в комнате разнообразные предметы. Лаборатория распадалась на секции: химия в одном углу, верстак и токарный станок — в другом, электрическая аппаратура — в третьем и так далее.
В одном из отделений стоял хирургический стол и шкаф для инструментов. При виде стола и шкафа глаза Альфреда широко раскрылись и на лице появилось выражение торжества.
В другом закутке было устроено нечто вроде мастерской скульптора — на столах лежали формы и отливки. Еще дальше стояли большой пресс, довольно внушительная электрическая плавильная печь, но многое другое оборудование было мне решительно незнакомо.
— Нет ни циклотрона, ни электронного микроскопа. Прочего — всего понемножку, — заметил я.
— Не совсем так. Вот электронный… Привет! А куда же подевался ваш друг?!
Альфред прямо-таки вцепился в хирургический стол. Он обнюхивал его сверху, он ползал под ним, явно отыскивая следы крови. Мы подошли к нему.
— А вот и одна из главных виновниц воображаемых кошмаров, — сказал Диксон. Он выдвинул ящик, вынул из него руку и положил ее на операционный стол. — Ознакомьтесь!
Предмет был желтовато-воскового цвета. По форме он очень походил на человеческую руку, но при внимательном осмотре я заметил, что она совершенно гладкая, без пор и морщин. Ногтей тоже не было.
— На данной стадии она не представляет особого интереса, — заметил Диксон, наблюдая за моей реакцией.
Рука не была целой — ее как бы обрубили где-то между плечом и локтем.
— А это что такое? — спросил Альфред, показывая на торчащий из руки железный прут.
— Нержавейка, — ответил Диксон. — Требует меньше труда и денег, нежели изготовление матриц для моделирования костей. Когда я перейду на массовое производство, возможно мне потребуются кости из пластика, так как конструкцию придется облегчать.
Альфред казался встревоженным и разочарованным: эта рука вовсе не говорила в пользу версии о вивисекции.
— Но почему именно рука? И зачем все это? — требовал он разъяснения, делая жест, охватывающий всю комнату.
— Отвечу в порядке заданных вопросов. Рука или вернее — кисть потому, что это самый совершенный из существующих инструментов, и я, разумеется, не могу придумать ничего лучшего. А «все это» — потому, разумеется, что я однажды натолкнулся на решение главной загадки и мне захотелось, в порядке проверки теории, создать совершенное существо или нечто, близкое к нему.
«Черепахи» были первым шагом. У них было достаточно мозга, чтобы жить и вырабатывать рефлексы, но слишком мало, чтобы развить конструктивное мышление. На том этапе такой необходимости не было.
— А вы думаете, что ваше «совершенное творение» обладает «конструктивным мышлением?» — спросил я.
— Мозг у нее не хуже вашего, а по объему даже больше, — ответил Диксон, — хотя, конечно, она нуждается в опыте, то есть в образовании. И все же поскольку ее мозг уже полностью развит, то обучение идет гораздо быстрее, чем, например, у ребенка.