– А вы, мсье, какие стихи предпочитаете? – вдруг обратилась княжна к Алексею.
Вопрос прозвучал неожиданно, но тем не менее Каверин ответил:
– Господина Пушкина.
Эльстон слегка приподнял брови, услышав незнакомое имя.
– Неужели «Сказку о рыбаке и рыбке»? – притворно ужаснулась княжна.
– Нет, – ответил Алексей, сделав вид, что не заметил колкости, – о царевне Лебеди.
Ему показалось, что княжна немного смутилась, но тут весьма кстати вмешалась Полина.
– Вы к нам надолго? – спросил Эльстон у Каверина, когда принесли десерт.
Особого агента так и подмывало ответить: «Ненадолго, только прикончу тебя и вернусь», но он, разумеется, благоразумно удержался.
– Еще не знаю. Я, собственно, прибыл, чтобы поправить здоровье.
– Застарелое ранение? – осведомился Эльстон с видом знатока.
– В некотором роде.
– Мой племянник воевал на Кавказе, – вмешалась Варвара Федотовна, хотя ее никто об этом не просил.
– Я слышал, там русским войскам приходится несладко, – заметил Эльстон.
– А у вас есть награды? – спросила княжна.
Алексей улыбнулся. Разговор начал его забавлять.
– Нет, ваше высочество.
– Племянник, ты слишком скромен, – заметила Варвара Федотовна. – Я точно помню, что государь отметил твои подвиги в особом приказе.
– Не думаю, что княжне это так интересно, – ответил Алексей.
– Я, собственно, тоже прибыл сюда для поправки здоровья, – сказал Эльстон. – Ницца – прелестный городок, хотя летом он слишком… сонный.
Произнося эти слова, он улыбнулся княжне, и она ответила ему улыбкой, красноречиво говорящей: да, сонный-то сонный, но нам с вами это совершенно безразлично.
«Нет, Полина неправа, между ними определенно что-то есть, – угрюмо думал Алексей. – Чувствую я, придется мне все-таки выполнить неприятное поручение… и отправить мсье Эльстона на небеса. Ох, до чего же все скверно, в самом деле».
– Развлечений у нас немного, – меж тем продолжал Эльстон. – Изредка – балы, вечера, у полковника Вадье играют в карты. Вы играете в карты?
– Иногда.
– Если хотите, я познакомлю вас с полковником. Завтра вечером вас устроит?
– Сочту за честь, – ответил Алексей.
– Только не ставьте помногу, сударь, – вмешалась Полина. – Полковник – весьма опытный игрок.
Алексей молча поклонился, показывая, что принял предостережение к сведению.
– В вашем саду великолепные розы, – снова, в который раз, заметил Сорель. – Лично я придерживаюсь мнения, что лучшего цветка на свете нет.
– Что касается меня, то лично я вижу кое-что куда лучше роз, – объявил Эльстон, улыбаясь.
– Вы разумеете вид на море, сударь? – с обманчиво простодушным видом осведомилась Полина.
Княжна порозовела и опустила глаза.
– Не только, – отозвался Эльстон.
– От шума моря у меня болит голова, – пожаловалась Варвара Федотовна. – И вообще я предпочитаю спокойную воду, озеро например.
Доктор тотчас рассказал подходящий к случаю анекдот, над которым все ужасно смеялись, пока он звучал, и из которого впоследствии не могли вспомнить почти ничего, как ни старались. Кажется, присутствовал некий больной, озеро и то ли русалка, которая кому-то померещилась, то ли просто рыба… Но было смешно, и было хорошо, и всем сделалось жаль, когда настало время подниматься из-за стола.
В коридоре Алексею повстречалась Жанна. Она улыбнулась Каверину, но он, занятый своими мыслями, даже не заметил ее. Душу жгла невольная обида.
«Читаете Пушкина? «Сказку о рыбаке и рыбке»?»
«Конечно, ей можно безнаказанно измываться над людьми. Как будто у меня в жизни только и дел, что читать приятные книжечки».
Он сознавал, что это смешно – дуться на шпильку юной девушки, но ничего не мог с собой поделать. Поэтому он не спустился в сад, где собрались хозяйка и гости, а остался в гостиной, разглядывая картины на стенах, и даже не обернулся, когда за дверью раздались легкие шаги. В комнату заглянула Полина.
Алексей насторожился – ему показалось, что она хочет что-то сказать, но не решается.
– В этом доме, – промолвила она рассеянно, рассматривая пестрые розы в большой аляповатой вазе, – решительно творятся странные дела.
– Вы об Эльстоне? – быстро спросил молодой человек.
– А? Нет, я вовсе не о нем.
В следующее мгновение она схватила вазу и что было сил запустила ею в почтенного мсье Сореля, который только что показался на пороге гостиной.
Признаться, Алексей ожидал от своей знакомой – довольно-таки непредсказуемой особы, по правде говоря, – чего угодно, но только не этого. Молодой человек опешил, остолбенел, оторопел и попросту растерялся. Однако почтенного ученого дикая выходка Полины, казалось, отнюдь не застигла врасплох. Так или иначе, он проявил изумительную быстроту реакции: отскочил, распрямился, на мгновение словно став выше ростом, и на лету перехватил пущенную вазу. Вода с громким хлюпаньем перелилась через край и выплеснулась на ковер.
– Полина Степановна! – возмутился Алексей. Однако она не обратила на его негодование ни малейшего внимания.
– Мсье Видок, – притворно сладким голосом осведомилась Полина, уперев в бок кулачок и сверкая в сторону седовласого горбуна незабудковыми очами, – могу ли я спросить, что вы делаете в этом доме?
Алексей вытаращил глаза. Молчание, наступившее в комнате, можно было с полным основанием сравнить с затишьем, которое наступает перед бурей.
– Видок? – пролепетал Каверин. – Как? Что? Где?
– Вдвойне счастлив познакомиться с вами! – объявил знаменитый ботаник Сорель обычным хрипловатым голосом Видока, ухмыляясь во весь рот. После чего отвесил ошарашенным агентам преувеличенно низкий поклон и осторожно поставил вазу на стол.
– Я был совершенно уверен, – сокрушенно продолжал он, поворачиваясь к Полине, – что вы меня не раскусите. На этот чертов грим я убил уйму времени, продумал все до мелочей! Даже он, – Видок подбородком указал на ошеломленного Алексея, – не признал меня, когда столкнулся со мною нос к носу! Нет, вы можете мне объяснить, мадемуазель, что меня выдало?
– Я уже говорила вам, сударь, что не запоминаю лица, – заявила торжествующая Полина. – Я смотрю только на глаза, а еще – на руки. Вот они способны рассказать о человеке все, что угодно.
– Мсье Видок, – Алексей повысил голос, – что вы здесь делаете?
Ботаник Сорель, он же Эжен-Франсуа Видок, бывший каторжник, бывший грабитель, бывший начальник французской полиции, а также человек, ставший прототипом множества любопытных персонажей французской литературы – от Вотрена в книгах Оноре де Бальзака до Вальжана и Жавера в «Отверженных» Виктора Гюго – только укоризненно нахмурился.
– Потише, прошу вас, потише, – произнес он скучным голосом. – Мое имя, как и имя господа, не стоит лишний раз произносить всуе.
– Знаете, сударь, – не удержалась Полина, – что мне всегда в вас нравилось, так это ваша поразительная скромность.
– Таков уж я, – просто ответил Видок. – Но что же вы стоите? Садитесь, прошу вас.
Рассудив, что стоять и в самом деле нет смысла, агенты сели. Впрочем, Видок опустился в кресло еще прежде них.
– Прекрасная погода, – заметил он тоном светского завсегдатая. – Именно то, что надо, для некоторых видов роз, особенно…
– Мсье Видок, – прервал его Алексей, – я никогда не поверю, что вы находитесь здесь только потому, что вам взбрело в голову полюбоваться на местные розы.
– А вы? – в тон ему ответил Видок. – Что вы тут делаете?
Вопрос застал Каверина врасплох.
– Это вас не касается, – ответила за него Полина.
– А почему вы думаете, что вас касается то, чем занят я? – осведомился Видок спокойно.
Агенты обменялись быстрым взглядом.
– Я приехал навестить свою тетушку, – выдавил из себя Алексей, надеясь, что его щеки не покраснеют, когда он произнесет эту ложь.
Видок заинтересованно прищурился.
– Позвольте, это кого же? Мадам Барбара Голикофф? И вы всерьез хотите меня уверить, что она ваша тетка?
– А почему бы и нет?
– Ну, тогда, наверное, ваш дядюшка – крокодил из королевского зоопарка. Эта версия ничуть не хуже, чем мадам Барбара в качестве тетушки, и если уж выбирать между ней и крокодилом, то последний куда приятней на вид.
И, сразив противников наповал этим убийственным доводом, Видок широко ухмыльнулся.
– Знаете, мсье Видок… – сердито начала Полина.
– Мсье Сорель, пожалуйста.
– Хорошо, мсье Сорель. Я вполне могу допустить, что вам не нравится госпожа Голикова, но у вас нет никаких оснований…
– Гм, – сказал Видок, пристально изучая лепнину в углах потолка. – Помнится, когда мы встречались с вами в прошлый раз, ваш друг как-то обмолвился, что он круглый сирота и у него отродясь не было ни дядюшек, ни тетушек. Что, положение с тех пор переменилось?