Завещание волка - Андрей Дышев

Андрей ДЫШЕВ ЗАВЕЩАНИЕ ВОЛКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ КОЛУМБИЯ. ВЕРХОВЬЕ РЕКИ ИНИРИДА

Врач затянул манжетку и принялся качать резиновую грушу. Августино Карлос почувствовал, как грубая ткань защемила его тонкую, легкоранимую кожу, и поморщился.

– Не надо, – сказал он.

Узколицый, с черной клиновидной бородкой врач качнул головой и послушно стянул манжетку. Затем он поднял с травы провонявший лекарствами чемоданчик, щелкнул замками и замер в позе слуги.

«Нет, это не врач, – подумал Августино. – Он смотрит на меня, как официант, и ждет, что я ему скажу».

А что мог сказать старый человек, сидящий в инвалидной коляске и чувствующий приближение смерти? Что очень устал? Что его знобит даже в сильную жару? Что он смотрит на суету окружающих его слуг, как на суету муравьев, которые строят свой муравейник на берегу реки и не догадываются о надвигающемся муссонном половодье?

Августино вяло махнул рукой и прикрыл глаза. Он не слышал, как врач удалился. Пора прекращать этот глупый ежедневный моцион. Смерть не остановишь. Смешно делать вид, будто он собирается жить вечно. Это раньше он был уверен, что деньги могут все, что они обладают безграничной властью и силой.

Он смотрел в прошлое и видел себя суетливым человечком почему-то с короткими ножками и огромным массивным носом. Таких обычно рисуют в мультфильмах. Земной шар – блестящий голубой мячик – медленно плывет в пустоте, а по нему бегает коротышка с большим носом…

Августино открыл глаза и тряхнул головой. Это видение было невыносимо. Он посмотрел на свой роскошный белый особняк, фасад которого проглядывал сквозь ровный строй пальм, и вдруг с отчетливой ясностью понял, что он ему не принадлежит. Ни особняк, ни парк, ни оранжевый с белыми полосами самолет, ни целая армия охранников и обслуживающего персонала ему не принадлежали. Потому что он покидал этот мир и ничего не мог взять с собой. Мысль эта была настолько мучительной, что Августино тихо застонал и прикусил губу. Перед ним немедленно выросла фигура бронзоволицего слуги с подносом. На подносе стоял стакан с соком.

Вот так. Чувства лучше не проявлять. Эта свора вышколенных слуг реагировала на малейший звук. На их лицах было всегда одно и то же подобострастное выражение. Одна и та же маска. Все вокруг лживо. Они ждут его смерти. У них текут слюни в ожидании огромного пирога.

– Пошел вон, – тихо произнес Августино.

Слуга поклонился, будто почуял благодарность, и торопливо пошел по лужайке, которую окружали овальные, похожие на гигантские зеленые яйца кусты. Ничего человеческого. Робот. Неужели он не испытывает никаких чувств? Неужели ему не хочется грубо ответить: «Когда же ты отдашь богу душу, старая дряхлая сволочь? Когда же тебя черти окунут в кипящую смолу?»

Звонкий детский смех заставил Августино вскинуть голову и посмотреть на альпийскую горку, ощетинившуюся разнокалиберными кактусами и украшенную декоративным водопадом. По шлифованным камням прыгала пятилетняя Клементина, его единственная внучка и наследница. Она была в желтом хлопчатобумажном комбинезоне, разрисованном цветами и зайцами. Размахивая битой для гольфа, девочка пыталась ударить надувной шарик, на котором кто-то из нянек нарисовал смешную улыбающуюся физиономию.

Августино почувствовал, как защемило сердце. У него не было слов, какими он мог бы выразить свою любовь к девочке и всю глубину своей тоски. Он медленно уходил из этого мира, а она оставалась. Оставалась совершенно одна, в окружении жестоких и тупых людей, которые думали, что они вечны на земле и что деньги могут сделать все. Ее мать Валери погибла несколько лет назад на пароме «Пярну», когда перевозила из Эстонии в Швецию очередную партию кокаина. А отец Клементины…

Августино нахмурился, вялым движением рук поправил на коленях плед. Где сейчас этот бойкий русский парень, который в то знойное лето смог пешком пройти через сельву, миновать несколько эшелонов охраны и ворваться в кабинет Августино? Чудак! Самоубийца! Как говорят русские, совершенно отвязанный человек. «Крэзи» на американском сленге. Августино столько лет враждовал с ним, что успел полюбить его, невзирая на бесконечную разницу между ними. Если бы этот парень был сейчас рядом, в числе самых преданных помощников, то Августино ушел бы в мир иной с чистой душой. Этому парню можно было бы отдать Клементину с ее колоссальным состоянием. А всей этой дьявольской фабрикой с плантациями коки и химическими лабораториями пусть давится свита лизоблюдов. Но самое ужасное заключалось в том, что этот парень находился не только на другом конце света…

Шарик плавно опустился на колени Августино. Старик взял его и осторожно приподнял, глядя на нарисованную улыбку. Его глаза повлажнели, а душа размякла, словно тесто. Так с ним случалось всегда, когда он прикасался к игрушкам и всяким другим предметам, согретым руками девочки.

Клементина кинула биту на траву, с размаху шлепнула ладонью по шарику и присела у коляски.

– Гуно, – сказала она, на свой лад сократив его имя. – Почему ты опять грустный?

Она положила голову на колени старика и стала водить пальцем по замысловатому рисунку на пледе. Августино даже дышать перестал. Осторожно, будто боясь спугнуть редкой красоты птицу, он коснулся темных, блестящих на солнце волос девочки. Но она уже забыла про дедушку. Она увидела шарик, который увлек за собой легкий ветер, и вспомнила о своей игре.

«Они убьют ее, – подумал он с ужасом, глядя на то, как Клементина гоняет битой по газону шарик. – У меня нет другого выхода. Только он сможет уберечь ее…»

Эта мысль была навязчивой и не давала ему покоя уже несколько месяцев. Он опустил руки, взялся за гладкие хромированные ободья колес и не без усилий провернул их. С каждым днем ему становилось все тяжелее вращать колеса, и он с покорностью и даже с интересом наблюдал, как быстро силы покидают его. Теперь его вдруг обуял страх. Августино стиснул зубы и надавил на ободья с еще большей силой. Он катился по лужайке, доказывая самому себе, что еще силен, что может передвигаться без посторонней помощи, что смерть не настолько близка, чтобы начать читать отходную молитву.

На его лбу выступили капли пота, сердце едва не выпрыгивало из груди, а он все крутил и крутил колеса, заставляя коляску резво катиться к дому. Клементина восприняла это как призыв к игре, оставила шарик и легко догнала коляску.

– Ага! – восторженно крикнула она. – Хочешь наперегонки?!

Она бежала впереди его, танцуя и кружась. Августино видел только ее, и ему казалось, что он отстает, что девочка неумолимо отдаляется. Тонкие колеса крутились все быстрее, трава шелестела на спицах, старик задыхался…

И тут одно колесо наехало на бордюр дорожки. Коляска подскочила и перевернулась. Августино упал на дорожку.

– Гуно, миленький! – с испугом крикнула Клементина и прижала ладони к щекам.

К нему уже бежали со всех сторон. Августино сделал попытку приподняться, но перед глазами все плыло и заливалось матовой пеленой.

Двое охранников, которые подбежали первыми, подняли легкого, почти невесомого Августино и посадили в коляску.

– Дедушка… – тихо поскуливала Клементина.

Ему было очень жалко ее. Он смотрел на ее слезы и качал головой. Он ненавидел себя за то, что невольно заставил внучку плакать. Врач уже бежал по газону вместе со своим чемоданчиком. Подлетев к Августино, он кинул на траву чемоданчик, открыл его и стал торопливо подворачивать рукава рубашки.

– Всем отойти! – крикнул он. – Положите его на траву и отойдите!

Он не разобрался, в чем была причина переполоха. Он решил, что Августино умирает, и мобилизовал все свое лицемерие.

– Ничего не надо, – тихо ответил Августино и протянул руки к Клементине. Девочка, напуганная суетой взрослых, всхлипнула и несмело приблизилась к старику.

– Уйдите все. И позовите ко мне Мэнгри, – добавил Августино.

Сорокалетний негр Мэнгри, уволенный несколько лет назад из ВМС США за аморальную связь с подростком, руководил личной охраной Августино. Ожидая, пока он подойдет, старик взял Клементину за руку и посмотрел в ее необыкновенные для колумбийцев голубые глаза.

– Ты помнишь, я рассказывал тебе про твоего отца? – спросил он.

– Помню, – кивнула девочка и пальцами изобразила человечка, который шел по костлявой руке Августино. – Он храбрый и красивый. А волосы у него светлые, как у янки. Зато глаза мои! И живет он где-то далеко-далеко…

– Ты правда помнишь его лицо?

– Правда, Гуно. Я даже с закрытыми глазами его помню.

Фотография русского парня хранилась в большой книге сказок Андерсена, которую девочке по вечерам читала гувернантка из Лондона.

Августино почувствовал, как у него вдруг онемел язык. Маленький человечек, созданный пальчиками девочки, дошел до локтя Гуно и стал возвращаться обратно. Как спросить? А вдруг она не захочет с ним встречаться? Вдруг она испугается его?