Ему хотелось поселиться именно в центре, в гуще событий, в «муравейнике», чтобы даже ночью слышать гул мегаполиса, постоянно ощущать биение жизни. Об особняке на Рублевке он и слышать не хотел – не для того срывался с насиженных мест, чтобы поменять одну деревню на другую. Общество соседей мало интересовало Леонида, а свежего воздуха он по горло наелся в родных пенатах.
– Все чисто, можно входить! – доложил появившийся в дверном проеме телохранитель.
Голубев, а следом за ним и остальные охранники двинулись в квартиру. Замыкала шествие Олеся, снова вернувшаяся к роли гида.
Предполагаемое московское жилье встретило их прохладой и тишиной. Шаги звучали в пустом пространстве неестественно громко, а голоса отдавались эхом где-то под высокими лепными потолками.
– Квартира, как вы и хотели, сто сорок два метра. – Голос у Олеси был низкий и приятный. – Прихожая-холл, четыре комнаты, ванная и кухня…
Голубев с интересом осматривался. Если уж человек в пятьдесят семь лет решается начать новую жизнь, выбирать жилье следует особенно тщательно.
Квартира понравилась ему с первого взгляда. Просторная, уютная, несмотря на недавно сделанный современный ремонт, каким-то непостижимым образом сохраняла дух старины. Впрочем, к чести того, кто приводил это помещение в порядок, следовало отметить, что сделал он это осмотрительно, так как понимал, что новый хозяин переменит здесь все.
– Вот тут, направо, самая большая комната, тридцать восемь метров, она отлично подойдет для столовой… – вела экскурсию Олеся. – Здесь можно даже устраивать небольшие приемы, человек на двенадцать-пятнадцать.
Леонид усмехнулся про себя. Какие приемы, солнышко, какие гости? Бизнесмен Голубев в роли радушного хозяина – это абсурд, ему проще представить себя штурмующим горные вершины или опускающимся с аквалангом на дно моря, что было его давнишней мечтой. Общительностью он никогда не отличался. Смолоду был застенчив, стеснителен, особенно с девушками. Оттого и женился поздно. Более того, эта неловкость с противоположным полом отчасти сохранилась до сих пор. Он так и не научился нужным образом вести себя с женщинами, перед сдержанными робел, а настойчивых боялся как огня. Оттого и продолжал носить обручальное кольцо – на всякий случай, хотя после развода прошло уже восемнадцать лет. Жену он, как ему казалось, любил, но сохранить семью не сумел – никакая женщина, даже такая мудрая и терпеливая, как Валечка, не сможет смириться с тем, что муж совершенно не обращает на нее внимания, почти не разговаривает с ней, практически не бывает дома и двадцать четыре часа в сутки думает только о работе. Тогда-то ему казалось, что он делает все правильно и существует именно так, как и должен существовать… Но только спустя много лет, и то не сам, а с помощью друга Георгия, Леонид осознал, что долгие годы просто-напросто прятался в свое Дело, как устрица в раковину, отгораживаясь створками от остальной жизни. После развода его личная жизнь не сложилась. Была еще одна любовь, пожалуй, даже большая, но из нее не вышло ничего хорошего…
– Обратите внимание на колонны и лепнину на потолке – все старинное, только, разумеется, отреставрированное. – Тонкая ручка с дизайнерским маникюром взметнулась вверх. – Как и паркет, это мореный дуб, ему больше ста лет, но он в отличном состоянии.
«А девочка действительно очень мила… Может, предложить ей встретиться, потом, когда все эти квартирные хлопоты закончатся? А что? Я человек свободный, как Жорка выражается, холостой-незарегистрированный, имею право… Интересно, она согласится?»
– Теперь попрошу сюда. Это тихая комната, окна выходят в сад – посмотрите, какой приятный вид, летом тут все буквально утопает в зелени, и шума почти не слышно… На ваше усмотрение тут можно будет сделать кабинет, гостиную или библиотеку.
– Камин работает? – поинтересовался Голубев, легонько постучав заостренным носком туфли по ажурной решетке.
– Да, мы недавно проверяли. Вот даже кочерга осталась. – Олеся изящно склонилась над очагом и зачем-то поворошила остатки пепла. Короткая кожаная курточка слегка задралась, и Леонид невольно задержал взгляд на ее бедрах, обтянутых черными брючками. Ему очень понравилось, что пояс брюк доходил у девушки до самой талии – современную моду на штаны с коротким и широким верхом, которые при малейшем движении чуть ли не полностью открывали ягодицы и трусы-стринги, Голубев не выносил.
– Теперь пройдемте к дальним комнатам. Любую из них вы можете сделать спальней…
Две оставшиеся комнаты были поменьше, окна тоже выходили в сад. Определенно ему нравилась эта квартира!
– Лично я предпочла бы для спальни вот эту, а в соседней устроила бы гардеробную, – продолжала Олеся. – Она побольше, и там сохранилось великолепное старинное зеркало.
– Зеркало? – переспросил Леонид, чуть поморщившись. С недавних пор он стал с неприязнью относиться к зеркалам – слишком уж безжалостно они напоминали то, о чем думать вообще бы не хотелось…
«Ну, хорошо, ухаживания, рестораны, цветы, подарки – это все понятно. А что будет, когда, по Жоркиному выражению, дело дойдет до дела? Боюсь, как бы ни была она хороша, с ней с первого раза тоже может не получиться… И как она тогда себя поведет? Открыто выразит недовольство? Промолчит, но скорчит гримаску? Или начнет утешать и подбадривать – ничего, мол, со всеми бывает?»
– Да. Дизайнеры его оставили, потому что оно очень хорошо сохранилось, хотя ему тоже больше ста, а то и ста пятидесяти лет. Помните, я вам уже рассказывала, что этот дом был выстроен в середине девятнадцатого века князем Загоскиным, двоюродным дядей когда-то очень известного, а сейчас забытого писателя? Но позже князь разорился, его имущество пошло с молотка, особняк стал переходить от одних хозяев к другим…
Эта дежурная лекция уже начала утомлять Леонида. Он сам отворил дверь в последнюю комнату, вошел – и тут же замер на месте. «Бог ты мой, да это же… Я?!»
Навстречу ему из противоположной стены шагнул… он сам. Но только не нынешний Леонид Голубев в возрасте под шестьдесят, крупный промышленник, владелец огромного холдинга, шикарно одетый, в стильных очках, обрюзгший, с морщинами, поредевшими седыми волосами и выпирающим животом, а тот Леня, которым он был более четверти века назад – худой, с пышной шевелюрой и застенчивой улыбкой, в джинсах «Леви Страус» и в тонкой ярко-синей синтетической водолазке, Валечка называла ее цвет васильковым. Точно, эту водолазку подарила Валя на тридцатилетие, они тогда еще только-только поженились! А джинсы привез из-за границы дядя Саша, друг отца… И вот этот самый Леня, в этих самых новеньких джинсах и водолазке, которые давно уже где-то сгнили, теперь открывал дверь в стене напротив и входил в комнату с выражением любопытства на свежем молодом лице. Выражением, которое, впрочем, тут же сменилось удивле-нием и даже ужасом.
– Едрена мать! – ахнул Голубев.
Встревоженная охрана тотчас кинулась к нему.
Олеся попыталась их успокоить:
– Извините, я еще не успела предупредить… Это зеркало, о котором я говорила. Оно расположено напротив двери. А Леонид Николаевич просто не ожидал его увидеть…
Зеркало. Это действительно было зеркало, огромное, занимавшее чуть ли не полстены, обрамленное резной дубовой рамой, широкой, в две ладони, как на старинных картинах. И тот, кто померещился Голубеву в зеркале, был просто отражением, но отражением, словно переносящим его владельца на четверть века назад. «Черт, этого же не может быть! Я что, схожу с ума?»
Голубев зажмурился и прислонился к стене.
– Что с вами, Леонид Николаевич?
– Вам плохо?
– Вызвать врача?
– Блин, тут даже присесть некуда!..
Он открыл глаза и сделал успокаивающий жест.
– Тихо, ребята, все нормально!
Повернулся к девушке и проговорил, извиняясь:
– Голова слегка закружилась. В мои годы, знаете ли, это бывает… Давление, сосуды не в порядке… Вы, Олесечка, даст бог, еще долго с этим не столкнетесь… Вам ведь года двадцать три?
– Двадцать четыре.
– Ну, вот видите… В вашем возрасте люди еще не понимают, что значит слово «здоровье»…
Леонид говорил и говорил, пытаясь отвлечься на пустую болтовню, а сам все не решался вновь взглянуть в зеркало – что-то отразится в нем на этот раз?..
– Вам правда лучше? Может, все-таки врача? – Тревога и участие на ее лице казались искренними.
– Не беспокойтесь.
И он все-таки отважился. Сгруппировался внутренне, точно перед прыжком в холодную воду… и снова заглянул в зеркало.
Он увидел комнату, полуоткрытую дверь, дубовый паркет, лепнину на потолке, белые тисненые обои и выходящее в сад старинной формы окно. Увидел столпившихся охранников и тоненькую фигурку Олеси, повернутую к зеркалу в три четверти оборота. А в центре этой композиции он снова увидел самого себя – но уже сегодняшнего, со всеми современными атрибутами, включая очки, залысины и серый костюм, сшитый на заказ в Лондоне.