— Что это? — прохрипел Фафхрд, тщетно пытаясь подняться, хлюпая разбитым носом.
— Не знаю, — ответствовал Мышелов.
Видимо, сказанное Мышеловом вполне удовлетворило Северянина, и он остался сидеть на полу, привалясь спиной к стене и зачарованно наблюдая за странными процессами, происходящими с печкой.
Сковорода несколько раз со звоном подпрыгнула. Обуглившиеся куски тыквы взлетели в воздух, да так и остались висеть, будто скрепленные невидимыми нитями детали некой марионетки.
— Насколько я понимаю, — выдавил из себя озадаченный Мышелов, — сон мой оказался вещим. Колдовство на этом проклятом острове действительно присутствует. Теперь осталось только подождать ятаганы и зеленые бородавки.
Однако, ни того, ни другого не появилось. Случилось нечто совсем иное. Дым сгустился так, что, казалось, его можно было черпать пригоршней, как кисель. Потом он стал менять цвет с грязно-бурого на оранжево-желтый. Затем этот огромный сгусток начал принимать вполне конкретные очертания и формы. Не прошло и минуты, как на совершенно обалдевших приятелей мрачно смотрело жуткого вида существо. Оно имело огромный, невероятно широкий мужской торс. Вместо кожи торс покрывали, будто чешуя, большие тыквенные семечки. Голова монстра напоминала сплюснутую с двух сторон тыкву, украшенную лопоухими ушами, большим, безобразным ртом с торчащими наружу клыками, а также двумя круглыми, будто пробитыми острым круглым предметом, глазами. Две черные, пустые впадины уставились на притихших приятелей. Руки чудовища больше всего походили на огромные узловатые корни и заканчивались широкой ладонью с тремя длинными пальцами, каждый из которых венчался кривым желтым когтем. Ног чудовища друзья сначала не разглядели, так как конечности до колен находились в печке. Но неожиданно печка, как гнилой орех, раскололась, рассыпалась по камешку, и в отблеске пламени приятели увидели, что демон опирается на два одеревеневших, толстенных стебля. Подошвами ног демону служили два больших, непомерно толстых и мясистых тыквенных листа.
В лачуге от рассыпавшихся углей и разлетевшихся в разные стороны головней должен был вспыхнуть самый натуральный пожар. Но этого не произошло. Демон открыл свою безобразную пасть и издал звук, напоминающий нечто среднее между шипением и свистом. Огонь тут же погас, угли потухли, головни подернулись пеплом. Затем демон распрямился во весь свой рост, и крыша ветхой лачуги с легким хрустом слетела, как слетает от ветра шляпа с головы бесцельно слоняющегося по городу зеваки. Солнечный свет на мгновение ослепил привыкших уже к полумраку приятелей. Мышелов, сам не сознавая, как это получилось, оказался сидящим рядом с Фафхрдом.
Демон опять открыл пасть и торжествующе зарычал, подняв к небу руки-корни:
— Свободен! Опять свободен! Клянусь силами Ада, это самый прекрасный день в моей долгой жизни!
Он заворочался, несколько раз переступил своими ногами-стеблями, своротив мимоходом одну из стен лачуги.
Мышелов первым преодолел оцепенение. Отыскав взглядом лежащий среди потухших углей и обломков досок Скальпель, Мышелов решил завести отвлекающий разговор с демоном:
— Нельзя ли поинтересоваться, о какой свободе вы только что говорили, — вкрадчивым голосом спросил Мышелов, продвинувшись при этом чуть-чуть вперед.
Демон опустил руки и снова вперил свой темный взгляд в двух друзей.
— О, человечек! Ты хочешь узнать, почему вместо долгожданного обеда появился такой крепкий парень, как я?
— Было бы любопытно послушать, — отозвался Мышелов. Приостановив свои поползновения, он незаметно ткнул Северянина в бок. От резкого толчка Фафхрд вернулся к действительности. И действительность была явно не из самых приятных, если не сказать хуже.