«Ах, я сама, наверно, виновата, что нет любви хорошей у меня…»
Вот-вот! Именно это и ответили мне пять минут назад мои заветные двенадцатисторонние гадальные косточки, когда я задала им — оракулам моей судьбы — конкретный, без обиняков, вопрос: в чем причина моей затянувшейся (на целых полчаса!) хандры? На трех костях выпала комбинация: 15+25+6. Что означает, если мне не изменяет память (а она мне не изменяет, можно сказать, никогда): «У вас нет единственно любимого. Внимательно пересмотрите свою жизнь и измените отношение к происходящему. Будьте доброй и любите Бога больше, чем материальные блага».
Господи, прости меня, грешную! Нам, сыщикам, больше подходит другой принцип: на Бога надейся, а сам не плошай! И вообще: слишком уж какой-то умозрительный путь к «единственно любимому» мне предлагается! Хотелось бы что-нибудь попонятней, а главное — покороче…
Кто знает: быть может, я в эту ночь и осталась бы до конца верной жанру «страдания одинокой женщины» и в духе этого жанра даже всплакнула бы на груди у подушки—«девичьей подружки». Но…
Зазвонил телефон.
Он затрезвонил резко, противно, нахально поправ мои философические раздумья. От возмущения я не сразу сняла трубку. Пусть тот, на другом конце провода, прочувствует всю глубину своего морального падения.
— Алло!!!
— Ради Бога, простите за столь поздний звонок. Добрый вечер. Вернее, уже глубокая ночь… — Слышавшийся в трубке баритон был бы, несомненно, приятен, если бы его обладатель не был так взволнован. Перед тем как набрать мой номер, этот мужчина уж точно не разглядывал луну. — Я говорю с частным детективом Ивановой?
— Верно, вы попали не в службу точного времени, но могу вам сообщить, что сейчас час ноль шесть. Не рановато ли для деловых звонков?
— Еще раз простите, я никогда не посмел бы, если б не чрезвычайные обстоятельства… Ради всего святого, прошу вас, не вешайте трубку, выслушайте меня!
Не вешать трубку? Да я и не собиралась! Кажется, пора простить беднягу — видать, у него и вправду крупные неприятности.
— Не волнуйтесь, я вас внимательно слушаю. — Мой голос заметно потеплел. — Я все равно не спала.
— Спасибо, я постараюсь не отнять у вас много времени. — Баритон на другом конце провода благодарно встрепенулся. — Моя фамилия Бутковский, Олег Николаевич Бутковский, но вряд ли вам что-то скажет мое имя. Я предприниматель, у меня собственное дело…
Скромный человек, это хорошо. Другой бы на его месте сказал: «Вам, конечно, знакомо мое имя» — и был бы, кстати, совершенно прав. Разве только какой-нибудь совсем безнадежный лох в Тарасове не слышал про Олега Бутковского и его дело. Свою производственно-коммерческую фирму «Бутон» — ныне процветающее предприятие со множеством филиалов и с миллиардными оборотами — он начинал лет семь-восемь назад с обычного ларька на окраине города. Всего, чего добился этот человек, он добился своими руками и своей же головой. Во всяком случае, так твердила молва. Не менее известна была его репутация честного бизнесмена. За его фирмой — опять же по утверждениям знающих людей — не стояли никакие теневые структуры. Генеральный директор «Бутона» не водил дружбы с мафией. (Я бы выразилась осторожнее: Бутковский ограничивал свои отношения с мафией необходимым минимумом, ибо еще классик сказал — нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.)
Словом, Олег Николаевич Бутковский мог бы служить прекрасным примером настоящего — без всяких кавычек — нового русского. Если бы не одно маленькое «но»: явная принадлежность к другой — тоже, без сомнения, великой, но все же не русской — нации.
Еще я знала о нем следующее: ему под шестьдесят, но он в отличной форме, увлекается конным спортом, прекрасно образован, интеллигентен. Вдовец по первому браку, несколько лет назад снова женился на некой юной особе — говорят, сногсшибательной красоты. То ли бывшей фотомодели, то ли актрисе, словом, что-то в этом роде. Типичный случай… Правда, слышала я и то, что брак этот, вопреки досужим предсказаниям, получился во всех отношениях счастливым.
Всей этой информации с лихвой хватило мне, чтобы ответить:
— Я наслышана о вас, Олег Николаевич. Так какая же беда заставила вас обратиться ко мне?
Честно говоря, казалось совершенно невероятным, что у такого человека вообще может стрястить какая-либо беда, более крупная, чем, скажем, неожиданная поломка факса в офисе. Но с забарахлившими факсами не обращаются к частным детективам, да еще посреди ночи!
— Я… У меня пропал сын.
— Как — пропал?!
— Исчез сегодня днем… то есть теперь уже — вчера. Факты говорят о том, что это похищение. — Бутковский произнес эту фразу почти спокойно, но я услышала, каких неимоверных усилий ему это стоило.
— Какие факты, Олег Николаевич?
— Прежде всего записка. Антон — это мой сын, ему недавно исполнилось четыре годика — был с Гришей, нашим водителем. Григорий должен был… Ну, в общем, получилось так, что он оставил мальчика одного на несколько минут. В вестибюле детской поликлиники. А когда вернулся за ребенком, его там не оказалось. Конечно, никто ничего не видел. Григорий долго искал Антона повсюду, заглянул в каждую подворотню, в подъезды… Впрочем, Антоша никогда не ушел бы просто так, он послушный мальчик, а с Григорием они вообще друзья… Ну вот, а когда Гриша вернулся наконец к машине, на лобовом стекле, за «дворником», он нашел эту самую записку. Вот она, дословно: «Мальчик у нас. Если вам дорога его жизнь — не обращайтесь в милицию. В субботу ждите дальнейших указаний на даче, с вами свяжутся».
— На даче?
— Да, именно так там написано. Может быть, они хотят получить дополнительные гарантии моего молчания, не знаю. Хотя при желании я могу позвонить в милицию и с дачи… Но об этом, конечно, не может быть и речи. Я хочу получить своего сына живым! В общем, в семь утра мы с женой едем в Усть-Кушум. Вот почему, Татьяна Александровна, я рискнул побеспокоить вас среди ночи. Я хотел просить вас…
Голос его сорвался, и Бутковскому не сразу удалось с ним совладать. Я решила хоть немного помочь моему ночному собеседнику и вставила реплику:
— Мы сэкономим время, если будем обходиться без моего отчества. Просто Татьяна. Так о чем вы хотите просить меня, Олег Николаевич?
— Сам не знаю… О помощи. Хотя бы о вашем совете! Вы профессионал, вам должно быть виднее, что можно сделать в такой ситуации. Раньше мне приходилось слышать о вас от моих знакомых, которым вы помогли. Если надо, я могу назвать фамилии. Я даже записал тогда ваш телефон — на всякий случай. Ну, вот он мне и пригодился… Алло, вы меня слышите?
Теперь молчание наступило на моем конце провода. Я думала.
— Да, Олег Николаевич, я вас слышу. Боюсь, вы действительно попали в беду. И если это так, наша дальнейшая беседа по телефону становится небезопасной. Вы могли бы приехать ко мне прямо сейчас, желательно вместе с вашей супругой?
— Конечно! Мы сможем быть у вас минут через двадцать. Адрес я знаю.
— Вот и отлично, договорились. И не забудьте захватить ту самую записку. И фотографию малыша, конечно.
— Разумеется. Спасибо, Татьяна Алекс… Спасибо, Таня!
В трубке послышались короткие гудки. Я медленно положила ее на рычаг.
Странная история. Странная и — тревожная. Что это — банальный киднеппинг? Если только похищение ребенка можно назвать банальным… Сердце противно сжалось от какого-то смутного предчувствия. Что за черт, день сегодня, что ли, неблагоприятный? Или это полная луна виновата? Я вдруг отчетливо увидела одинокого маленького мальчика в больничном вестибюле. Невинный заложник каких-то страшных, грязных взрослых игр. Был мальчик — и нет мальчика. «Да был ли мальчик-то?..» — всплыло в памяти. Откуда это? Ах да, из «Клима Самгина»… Тьфу-тьфу, вспомнится же такое не к месту!
Скорее инстинктивно, чем осознанно, я потянулась к замшевому мешочку с костями. Вопрос, по которому я хотела проконсультироваться у судьбы, гнездился во мне где-то на уровне подсознания.
22+28+12. Так и есть! Поистине «черные» символы: страдания и бедствия…
Не завидую я вам, Олег Николаевич Бутковский. Или… или мне придется в корне менять свое отношение к гаданию как одному из способов нахождения истины.
* * *В половине второго я услышала звук поднимающегося лифта и вышла на лестничную площадку встретить ночных визитеров.
Несмотря на более чем тридцатилетнюю разницу в возрасте, они были действительно красивой парой. Вот только счастливыми сейчас не выглядели. Мадам Бутковская, по имени Наталия (муж, представляя ее, сделал особое ударение на этом «аристократическом» окончании, что заставило меня фыркнуть про себя), была и вправду хороша собой. Но все же не настолько, чтобы слагать об этом легенды. (Это я отметила не без облегчения — тоже, естественно, про себя.) Яркая брюнетка с большими зелеными глазами, изящной линией носа и крупным чувственным ртом, она в этот час семейной печали не стала кощунствовать, употребляя косметику. Впрочем, следов пролитых слез на ее лице я тоже не увидела. Что касается фигуры, то пышная грудь, ноги «от зубов» и примерно мой рост — это все, что я смогла определить под джинсами (конечно, очень дорогими) и каким-то длинным свободным блузоном. А почему бы, в самом деле, и не джинсы? Ведь не на светский же раут она собиралась!