– Если кого-нибудь интересует мое мнение, – поджав губы, произнесла миссис Баскет, – то я не стала бы говорить о несчастной любви. Разврат – это сколько угодно. Ножовщик – вам знакомо это слово? За два дня до исчезновения в замок приходил ножовщик. Обычно Джон сам точит ножи, хотя дворецкому и не полагается это делать, но тут эта вертихвостка похватала все ножи, что нашлись на кухне, и помчалась якобы точить их. Мне тогда пришлось заплатить три шиллинга. О чем уж эта парочка сговаривалась, не могу сказать, но через два дня девица исчезла, не поставив никого в известность и не взяв расчета. Я, конечно, сообщила в полицию, это мой долг, и я его исполнила, но уверена, если проверить бродячих мастеровых, Джоана отыщется очень быстро.
– Великолепно! – восхитился Сэмюэль Трауб. – Я непременно использую ваш материал в третьем из очерков. Ножовщика все считают цыганом, но на самом деле – он испанский гранд, благородный гидальго, сраженный красотой юной Джоаны…
– Не такая уж она красавица, – вставила миссис Баскет.
– Оставьте, кого интересует скучная проза? Главное – привлечь клиентов, а для этого я готов красавицу выставить жабой, а жабу превратить в красавицу. Не читали подобных сказок? В них явно чувствуется рука газетного репортера. Итак, прекрасная Джоана приходит на свидание, и тут является призрак, весь в клубах пара… ну там что-нибудь придумаю, чтобы читательницы рыдали в голос. Время есть, третий очерк обещан читателям через неделю.
– Вы успеете к сроку?
– Я был бы плохим репортером, если бы задерживал материалы.
– Я хотела сказать, что, хотя мы и живем в провинции, веяния прогресса нам не чужды. В замке имеется пневматическая почта, которой вы можете пользоваться. Меньше чем за двое суток цилиндр с вашим посланием доберется хоть до Америки, хоть до Китая.
– У пневмопочты есть свои недостатки. Случается, цилиндр истирается в трубе, и вложенная в него корреспонденция погибает. К тому же не во всех странах достаточно ответственно относятся к пересылке почты. Особенно отвратительно обстоят дела в Турции. Давление сжатого воздуха на турецких участках пневмосистемы всегда меньше установленного, в результате чего зарубежная корреспонденция попадает не к адресату, а в Стамбул. А оттуда если что и возвращают, то непременно вскрытым и с большим опозданием. Когда-нибудь положение будет исправлено, но боюсь, ждать этого прекрасного времени еще очень долго.
– Я не знала, – потрясенно прошептала миссис Баскет.
– Конечно, вы живете в Британии, на родине культуры и прогресса, но остальной мир еще очень дик. Поэтому мы в Америке поневоле являемся консерваторами. Я привез с собой беспроволочный телеграф. Вещь старая, но надежная, как прабабушкин утюг.
– Постойте, но ведь ваше послание может перехватить и прочесть кто-то посторонний!
– Пусть перехватывает, прочесть он ничего не сможет. Мой аппарат автоматически шифрует текст, причем код меняется ежедневно, так что расшифровать его совершенно невозможно. Лучшим специалистом по шифрам в Северо-Американских Штатах был Аб Слени. Возможно, вы слышали это имя, он был не только замечательным криптологом, но и самым опасным бандитом в Чикаго. Его изловили и приговорили к электрическому стулу, но обещали помилование, если он в течение месяца сумеет прочесть хотя бы одно из моих сообщений.
– И что же?
– Он не смог прочитать ни строчки и спустя месяц был электрифицирован. Его последние слова были: «Проклятый шифр! Лучше гореть в аду, чем разгадывать его!»
– Какой ужас – смерть от электричества!
– Смерть – вообще неприятная штука, неважно, от петли, как с древних времен принято казнить в Соединенном Королевстве, на электрическом стуле, изобретенном нашим гением Эдисоном, или, как требуют нынешние гуманисты, от действия перегретого пара. Ведь это значит сварить человека заживо! Однако не будем о грустном. Я благодарю вас за содержательную беседу и прошу позволения откланяться. Я хотел еще зайти в библиотеку, а потом опросить своих помощников, которые сейчас рыщут по окрестностям, выискивая, что еще может привлечь туристов в ваш тихий край.
– Последний вопрос, сэр Сэмюэль. Этот ваш готтентот, он не опасен? Мне кажется, он каннибал, и было бы опрометчиво позволить ему свободно разгуливать среди мирных жителей.
– Успокойтесь, миссис Баскет. Томми – не африканец, он родом с Гаити и получил неплохое образование. Он вполне цивилизованный дикарь, насколько вообще может быть цивилизован представитель хамической расы.
* * *Представитель хамической расы в это время находился в городе Дарлингтоне, одном из административных центров графства Дарем. Томми собирался войти в контору архивариуса, но городской архивариус Джеральд Тюбинг собственной персоной стоял в дверях, загораживая вход, и медленно наливался лиловой краской негодования.
– Ты хоть понимаешь, куда явился? – гневно вопрошал хранитель семейных тайн.
– Да, сэр, – отвечал Томми, прижимая к груди уже не шляпную коробку, но самую шляпу, оказавшуюся копией хозяйской.
– Мне доверены документы, касающиеся частной жизни самых уважаемых семейств графства. Никто посторонний не имеет права читать их без письменного решения суда. Тебе понятно?
– Да, сэр.
– И после этого ты требуешь, чтобы я допустил тебя в архив?
– Да, сэр, – подтвердил темнокожий Томми и надел шляпу. – Это очень нужно.
– В таком случае идем, – произнес Тюбинг, отступая в сторону. – Сюда, пожалуйста.
– Благодарю, сэр, – сказал Томми, входя.
Шляпы он не снял.
* * *– Не знаю, что за джин такой, а по-нашему это можжевеловая водка. У меня еще в поставце имбирная есть, но мы ее пить не будем, а то передеремся все. Имбирная злость пробуждает.
– Мистер Митч, я предлагаю выпить за королеву!
– За королеву? Что же, дама достойная, можно выпить. За здоровье королевы Виктории – гип-гип ура!
– Ура!!! – сотрясая стены замка, рявкнули три английских глотки.
– Одного не пойму, – рыжебородый потряс головой, прочищая уши, – то ли у меня от можжевеловой в глазах троится, то ли еще что, но вот вас трое, а все как по одной мерке сшиты, и всех зовут Джонами. Как вас различать, скажите на милость?
– Джон Стил – садовник!
– Джон Хок – конюх!
– Джон Брукс – истопник!
– А я – просто Кузьмич, мастер на все руки.
– Куз Митч, – хором повторили англичане.
– Вот что, Джончики, – начал Кузьмич, разливая из баклажки остатки можжевеловки, – не могли бы вы мне помочь? Мне хозяин велел по окрестностям побродить, присмотреть, что тут есть такого, чтобы иностранные бездельники клюнули. Вот, скажем, позади ограды прудок заросший, очень романтическое место. Может, там лет сто назад какая-нибудь барышня сдуру утопилась…
– Там народу утопло – не пересчитать, – авторитетно произнес истопник, – но барышень среди них не было, все больше здоровые мужики. Это не пруд, а остатки крепостного рва, а замок в осаде бывал, особенно при Эдуарде Четвертом. Лет пятнадцать тому чистили ров, так и железной трухи довольно достали, и костей. На кладбище их нельзя, утопленников, так их на Гэльской пустоши закопали, там теперь крест на камне выбит.
– От, это славно! За этим меня хозяин и посылал! Как пиво стану варить, вам первым налью. А в самом доме что есть? Домина-то большой, весь каменный и старый. Казематы, подвалы небось имеются. Темница какая завалящая.
– Раньше, может, и было, а сейчас – откуда? В подвалах – мое хозяйство: котельная, бойлерная, угольный бункер. Винный погреб остался, так он уже сколько лет пустует.
– У меня бы не пустовал.
– Так то вы, мистер Митч. А наша хозяйка, во-первых, женщина, и, во-вторых, Баскет она только по мужу. При покойном Джоне Баскете, ее супруге, винный подвал был приятнейшим местом в графстве. Джон Баскет любил и умел жить, это кто угодно подтвердит. В ту пору подземный ход не обваливался. Со всего Баскетвиля смазливые барышни туда наведывались.
– Ух ты! Что за ход-то?
– Да ну, там болтовни больше, чем дела, – недовольно произнес Джон Брукс.
– Не скажи, – Джон Хок был не согласен с тезкой. – Это про большой ход никто не знает, если и был такой, то осыпался сто лет назад. А тот, что из винного подвала ведет в ротонду, – целехонек. Я сам мальчишкой по нему лазал.
– Был мальчишкой, а теперь у тебя усы на грудь свисают, – возразил садовник. – Мальчишкой и я лазал, только с того времени я ума нажил, а ты – нет. В ротонде пол начал проваливаться, так я выход из подземного хода засыпал. Теперь не проваливается.
– А в подвале от этой норы в стене трещина пошла, – заметил Джон Брукс, – пришлось стену укреплять. Я бы и самый вход в вашу нору замуровал, но хозяйка не велела.
– Вы, я вижу, весь замок перестроили, а мне и невдомек, – произнес Джон Конюх.
– А кто кирпич возил?
– Мало ли что я возил! Мне скажут, я и тебя свезу хоть на Гэльскую пустошь, да там и прикопаю…