Другой, в полинявших джинсах, увешан побрякушками.
У всех троих смуглая, с медным отливом кожа.
Это все те же вездесущие цыгане, разница лишь в том, что во Франции их зовут «жиган», а здесь — «джипси».
Они ждут с невозмутимостью индейцев.
И тут в пейзаже замечается какое-то движение. Еще ничего не слышно, в воздухе разносятся лишь звуки дудки, но у горизонта на путях показывается поезд.
Грохоча, он быстро приближается, и гудок локомотива на время заглушает мелодию.
Пока поезд плавно замедляет ход, въезжая на станцию, и останавливается, растянувшись вдоль перрона, цыгане не двигаются со своих мест. Они следят за дверями вагонов, оглядывая весь состав от головы до хвоста, явно ожидая кого-то, кто должен сойти. Но никто не сходит.
По крайней мере на ту сторону, где они стоят.
С противоположной стороны открывается одна-единственная дверца. Чья-то рука выбрасывает на пути чемодан и пиджак, затем появляется мужчина.
Ему лет тридцать, и у него вид затравленного зверя. Это Тони Кардо.
Едва он успевает спрыгнуть на насыпь и нагнуться, чтобы поднять чемодан, как перед его глазами со щелчком выскакивает лезвие ножа.
Тут оказывается еще двое цыган. Тот, у которого в руке нож, одет побогаче: штаны из черного бархата, расшитый жилет, в ухе золотое кольцо. Второй держит руку на кармане заношенной куртки. Нетрудно догадаться, что сквозь ткань он наставляет на Тони револьвер.
Цыган с ножом спрашивает — Антуан Кардо?
Тот мотает головой — впрочем, недостаточно убедительно.
Кончиком лезвия цыган приоткрывает у Тони рубашку грудь забинтована, на повязке пятно высохшей крови.
— Наши нью-йоркские братья сработали неудачно. Но здесь завершается твой долгий путь, Тони.
— Выслушайте меня. Это был несчастный случай! Это признал даже суд!
— У нас разные законы, Тони. Мужайся, пошли.
Тони инстинктивно пятится, но его придерживает другой цыган. Те трое, что были с другой стороны, стоят теперь здесь, у головы поезда. За ними, на насыпи, огромный лимузин. На дверце у него нарисована стилизованная желто-розовая маргаритка.
— Пошли. Не вынуждай меня делать это здесь, — повторяет цыган с ножом.
Тони порывается подобрать с земли чемодан и пиджак, но цыган останавливает его.
— Вещи тебе больше не понадобятся.
Стиснутый с боков стражами, Тони шагает к голове поезда.
В эту минуту состав трогается. В окнах проплывают лица ни о чем не подозревающих пассажиров.
Дверь, из которой спускался Тони, по-прежнему открытая, поравнялась с ним. Неожиданно для цыган он вырывается и запрыгивает в вагон.
Пересечь тамбур, рвануть на себя противоположную дверь и выскочить из нее — все это заняло считанные секунды Тони кубарем скатывается по насыпи и в траве вскакивает на ноги.
Вокруг, насколько хватает глаз, простираются поля и леса.
Поставив все на карту, он не оглядывается, а опрометью бежит по прерии. Мчится во весь дух, перемахивает через изгородь, за которой луг идет под уклон.
Наконец, едва не падая с ног, входит под багряную листву леса.
Спустя какое-то время он уже шагает по обочине автострады в сорока милях от Монреаля, отчаянно жестикулируя, безуспешно пытается остановить какую-нибудь из проносящихся мимо автомашин. В конце концов притормаживает тяжелый грузовик — ровно настолько, чтобы Тони успел открыть дверцу и заскочить в кабину.
Чемодан и пиджак Тони с размаху брошены на землю у ног мужчины с ножом. Цыган, усыпанный драгоценностями, гневно восклицает на родном языке:
— Нас пятеро! Пятеро! И он от нас удрал!
— Нас не пятеро. Нас десятки, нас сотни, нас тысячи!
Подхватив чемодан Тони, цыган распахивает его и вываливает содержимое на землю.
Ну, чего ждете?
Остальные принимаются методично уничтожать пожитки беглеца.