На мой взгляд, загадка тут — что так возбудило Коконе, но пока что я решил эту мысль оставить при себе.
Но, похоже, мое поведение разозлило ее еще больше; она прижала меня спиной к стенке коридора, издавая низкое ворчание.
— Эээ… прости.
— Почему ты извиняешься?!
— Э? …Я… я извиняюсь.
— Нет, правда, почему ты извиняешься?!
Коконе придвинулась еще ближе; мое изумление все росло.
— Или, может, ты хочешь извиниться?! Может, ты хочешь все отменить извинением?! Тебе не кажется, что это жестоко?! Н-ну ладно… это, вообще-то, меня избавляет…
— П-погоди… ты о чем вообще?
Мы говорим на разных языках, совсем как это было только что.
…Э? Постойте-ка. Только не говорите мне –
— И почему же до тебя все никак не дойдет?! Я про… я про… ну…
Ее лицо запунцовело еще больше, до самых ушей.
Если это то, что я думаю, то я не желаю это слышать. Коконе, однако, убедилась, что никого поблизости нет, и прошептала мне на ухо:
— Я говорю про… т в о е в ч е р а ш н е е п р и з н а н и е п о т е л е ф о н у.
Что?.. Я ей признался?
Я потерял дар речи. Коконе неотрывно смотрела на меня снизу вверх.
— Ну… я…
Не знаю, как именно она интерпретировала мое поведение, но она опустила глаза. Какое-то время она шевелила губами молча, но все же начала говорить.
— Прости… Я, я не знаю, как реагировать… В смысле… Я относилась к тебе как к другу и все время думала, что ты тоже… и потом… он, конечно, тут ни при чем, но все же… есть Дайя…
Она сжала кулак, словно набираясь смелости, и подняла на меня глаза.
— …Подожди, пожалуйста. Не знаю, когда я смогу дать ответ, но, пожалуйста, подожди до этого времени. …Прости.
Похоже, она реально страдала — от осознания этого мое сердце едва не разорвалось. Это было не мое признание! Я хотел так сказать, но попытка подобного объяснения была бы абсолютно лишена смысла. Я никак не могу ей рассказать.
Мое страдальческое выражение лица Коконе поняла по-своему и смотрела на меня с несчастным видом — примерно как я на нее.
Потом она развернулась и бегом отправилась обратно в класс.
Я подождал, пока она не скроется из виду, и пробормотал:
— Я тоже отношусь к тебе как к другу!
Я сжал кулак.
Тут мне в голову пришла одна мысль. Я достал свой мобильник и проверил исходящие звонки. …И почему я не заметил, когда смотрел в прошлый раз? Звонок от 1 мая, 1:29.
Под именем «Мария Отонаси» значилось имя «Коконе Кирино».
1 мая (пятница) 11:00
Что ж, посмотрим, как все пройдет.
1 мая (пятница) 12:00
Первым, что я услышал, был женский плач.
Лицо Дайи было прямо перед моим, он смотрел в упор. Что вообще происходит?
Что это?
В глазах Дайи плескался гнев, его ни с чем нельзя было спутать. На кого он направлен? Никаких сомнений. В этих глазах отражался не кто иной, как я. Иными словами, он смотрел на меня, как на врага.
Потом, с запозданием, накатила боль. Болело рядом со щеками и ртом. И обе руки тоже.
Дайя сидел на мне верхом, держа за запястья.
Наконец-то мне удалось понять ситуацию.
Мы в музыкальном классе. Предположительно у нас сейчас третий урок, история, но сейчас я в музыкальном классе — сюда мы должны были перейти только на четвертом уроке. На моей форме кровь. Чья? …Скорей всего, моя. Ведь у меня и сейчас во рту привкус железа. Похоже, у меня кровь течет изо рта после удара Дайи.
Что случилось… что, черт побери, случилось?!
— Дайя… что…
— Заткнись, Кадзу. Если вякнешь что-то сверх того, что уже сказал, я тебе пасть разобью.
В глазах у него — серьезная враждебность. Похоже, он не преувеличивает; готов спорить, он правда прибегнет к насилию, если я ляпну что-нибудь лишнее.
Что же это за ночной кошмар?
Но если бы это был ночной кошмар, боль не была бы такой сильной и настоящей.
Значит, это все происходит наяву.
Плач все не прекращается. …А кто плачет?
Я повернул голову на звук.
Плакала Коконе.
Первое, что я ощутил, — понимание. Да. Вот почему она не остановила Дайю, когда дело дошло до такого. Дальше в голове возник вопрос. Почему Коконе?
И следующее чувство, распространившееся по моему телу, — ужас.
…Не может быть.
Я еще раз уточнил ситуацию. Коконе плакала, Дайя был в ярости. Так кто же довел ее до слез? Кто привел его в ярость? Я в музыкальном классе. Значит, сейчас должен быть четвертый урок. Совершенно не помню, что произошло за это время. И все же я здесь. Не там, где я был раньше. Иными словами –
…я п е р е д в и г а л с я, н е с о з н а в а я э т о г о?
Скажем, как тогда, когда я, не сознавая этого, послал мэйл Отонаси-сан и признался ей в любви.
Скажем, как тогда, когда я, не сознавая этого, признался в любви Коконе и порушил наши с ней отношения.
Скажем, ч т о е с л и я, н е с о з н а в а я э т о г о, с д е л а л ч т о — т о, ч т о р а н и л о К о к о н е и р а з о з л и л о Д а й ю?
— Может, уже достаточно, Дайян?
С этими словами Харуаки положил руку Дайе на плечо.
«Может, уже достаточно»?
Значит ли это, что я сделал что-то, за что меня стоило уронить на пол и стукнуть пару раз?
Дайя отшвырнул мои руки и медленно встал, не сводя с меня сердитого взгляда. И затем, словно пользуясь случаем…
— Угг!
…со всей силы наступил мне на живот и отвернулся.
Я корчился от боли. Видел лица вокруг. Все — одноклассники, преподаватель музыки, даже Харуаки — все смотрели на меня как на какой-то неопознанный объект. Коконе, спрятав лицо на груди у Дайи, рыдала еще громче.
Я попытался встать. Из-за боли мне это удалось не сразу. Но никто не протянул руки.
Поднявшись наполовину и стоя на коленях, я начал думать.
За что меня так? Почему остальные считают, что все правильно? Я не знаю, что произошло. Но я знаю причину.
…«Шкатулка».
Да, во всем виновата «шкатулка». Я не виноват. Я ничего не сделал!
Так почему же я должен через все это пройти!
Я наконец поднялся без посторонней помощи.
Все смотрели на меня, но никто не подошел.
Понимаю. Никто не знает, что виновата «шкатулка». Потому и не пытаются общаться со мной. Никто ко мне не подходит. Никто ко мне не обращается. Дайя, Коконе, даже Харуаки. Никто. Никто. Никтониктоникто…
— Кадзуки, ты как?
Никто, кроме нее.
Мои губы изогнулись в улыбке. Все замерло при ее появлении — видимо, потому что сейчас урок в самом разгаре. Но я ничуть не удивился.
— …Мария.
Она стояла за дверью класса; услышав, как я рефлекторно назвал ее по имени, она распахнула глаза. Но тут же убрала с лица изумленное выражение и подбежала ко мне.
Не обращая внимания на то, что никто больше ко мне не приближался, она встала передо мной так близко, что я мог разглядеть каждую ресницу, и мягко дотронулась до моей распухшей щеки.
— Сперва давай займемся твоей раной. Идем в медпункт.
— …Хорошо.
Она зашагала прочь, я молча последовал за ней.
Ни один человек нас не окликнул.
Как только я вышел из класса, плач усилился. По крайней мере мне так показалось.
1 мая (пятница) 12:17
В медпункте было пусто.
Как только Отонаси-сан это поняла, она осмотрела и потрогала мои болячки, а затем, взяв с полки аптечку, принялась уверенными движениями обрабатывать рану.
— Но я даже подумать не могла, что увижу такой кошмар, когда шла к тебе; у меня всего лишь возникли кое-какие мысли насчет «шкатулки».
Дезинфицируя мою рану, она уточнила:
— Ты ничего не помнишь, верно?
Я кивнул. Она вздохнула; почему-то она явно была раздражена.
— С тобой всегда одно и то же, еще с «Комнаты отмены». Меня это начинает злить, знаешь ли.
— …Ну а что я могу с этим сделать?
— Да шучу я, конечно.
С этими словами Отонаси-сан приложила к моей голове кусочек марли.
— Я видела начиная с того момента, когда Омине наступил на тебя. Что было до того, ты тоже не помнишь?
— …Когда я пришел в себя, он уже сидел на мне верхом.
— Стало быть, у тебя нет ни малейшего представления, за что он тебя бил?
— Угу. Ни малейшего.
Услышав мой ответ, она скрестила руки на груди.
— Кадзуки, у тебя мобильник при себе?
— Мобильник? Должен быть в кармане брюк…
— Возможно, там что-то осталось. Поищи тщательно.
Я принялся быстро нажимать кнопки, как было велено.
Принятые звонки, Исходящие звонки, Входящие письма, Исходящие письма. Вроде все осталось без изменений. Я открыл папку с данными.
«Голосовая папка»
У меня есть такая, оказывается? Я ее открыл.
В ней лежал один файл с именем из двенадцати цифр. Наверно, цифры обозначают время создания. Если с тех пор это имя не редактировали, то файл был создан 1 мая в районе двух часов ночи. Иными словами — вчера поздно ночью.