— Закрой-ка дверь, родимая. Сейчас я приду.
Голова исчезла, а Юха продолжил.
— Бубенцы ваши девки слышали — замуж, значит пойдут. Свадьбу будут гулять. А то, что детский плач одной из них привиделся, так это значит, что и ребенок у нее из троих самым первым появится. Тебе вроде как ручей привиделся и звяканье железа — это деньги пересыпались. Быть тебе, парень, зажиточным, не знать нужды. А тебе что пригрезилось? — обратился он к Охвену.
Охвен хотел ответить, но не успел: Мика вытащил на свет давешнюю шубу и заговорил:
— Лежал он под овчиной, потом, вдруг, как прыгнет! А на тулупе отметины остались: вот, гляди.
Действительно, тот край, куда указывал Мика, был располосован, как будто четырьмя когтями. Хорошо, что моли насквозь эту хламиду не проели, выдержала она удар. Не то не сдобровать бы красному молодцу, располосовали бы эти когти его тонкую кожу, крепкие мышцы и широкие кости. Охвен даже поежился от этой мысли.
— И что — тебе ничего не показалось, не послышалось? — поинтересовался Юха.
— Почему же, показалось, что кто-то спрыгнул рядом со мной на землю, потом подошел. Я даже сквозь прореху ноги увидел волосатые, копытами заканчивающиеся. Звуки тоже были. Голос просил меня назваться. Два раза.
— А ты? — спросил Мика, а на глазах у него от излишнего внимания и увлечения стояли слезы.
— Я назвался. Потом вокруг захохотало и заулюлюкало, потом запричитало и застонало. Потом меня, как будто ударил кто-то. Сильно ударил, я даже отлетел на несколько шагов. А вы думали — сам прыгнул!
Охвен замолчал, ничего больше не стараясь добавить.
— Ох, паря! Досталось же тебе! Не поверил бы, коли кто рассказал. Ну да ты не расстраивайся. Все это баловство — не более того. Ребра-то целы?
— Да синяк только, — махнул рукой Охвен.
Юха встал на ноги, давая понять, что разговор вроде бы подошел к концу.
— Не ходите на ночь глядя обратно. Переночуйте у служителей бога — они не откажут. Предложите снег убрать, или дров наколоть, за водой сходить — вот и плата за ночлег будет.
Юха сунул сверток с салом подмышку и повернулся к своей маленькой избушке.
— Постой, дядя Юха! — сказал Мика. — А что значит случившееся с Охвеном?
Но тот не торопился с ответом, дошел до порога, потом не спеша обернулся.
— Настырный же ты парень, Мика! Точно — далеко пойдешь. Нечего мне сказать про Охвена. Думаю, бес к нему приходил. Будет этот дьявол теперь временами пакостить, так как имя узнал. Не своими руками, конечно. Но ты, Охвен, не пугайся! Сила в тебе есть, характер тоже. Стало быть, сможешь совладать с чужой волей. Что будет дальше — того никому не ведомо, но могу сказать точно: жизнь у тебя будет непростая и совсем нескучная. Бывайте здоровы! Да простите меня, Христа ради!
Рыбак скрылся в своей хижине, откуда сразу же послышался визгливый женский голос, критикующий за долгую отлучку.
Мика тронул Охвена за плечо:
— Пошли, что ли?
Охвен, слегка потрясенный услышанным от одноглазого старика, молча последовал за приятелем.
Как и сказал Юха, место переночевать для ребят нашлось. До сумерек Охвен колол дрова, радуясь тому, что бок не болит, а Мика, натаскав воды, бросался снегом по сторонам. Перекусили наскоро, что принесли с собой из дома, но голод не утолили — есть после труда захотелось изрядно.
Когда уже лопата начала выпадать из рук Мики, а колун норовил улететь после замаха Охвена, и, причем, не куда попало, а прямо в спину борющегося со снегом товарища, появился обыкновенно одетый человек с бородой до пояса.
— Ну, ребята, потрудились вы изрядно, пошлите на вечернюю трапезу.
Это было то, что нужно. Юха не показывался, больше же было не у кого узнать про еду: обитателей Андрусовской пустоши как-то боязно было спрашивать.
Их усадили за стол, где уже сидело два человека.
— Милости просим с нами трапезничать. Отведайте, что бог послал.
Ни Мика, ни Охвен не ответили. При виде горки вареной рыбы и свежего хлеба слюна заполнила рот так обильно, что язык просто отнялся, утонув.
Мужчины за столом засмеялись в бороды:
— Ешьте парни, ешьте. Не стесняйтесь. Надо будет — положим добавки.
Охвен повел себя, как верный пес, которого хозяин не смог покормить, а сердобольный незнакомец бросил кусок доброй еды: он отвернулся в сторону и, не смотря на рыбу, рукой подцепил первый попавшийся кусок, запихнул его в рот и неторопливо разжевал. Вкуснотища! Даже костей в рыбе не было. Зато Мика не стеснялся: он набрал себе полную тарелку еды и теперь уплетал за обе щеки.
Мужчины снова посмеялись. Страх и неловкость улетучились сами собой, каждый занялся едой.
— А где остальные люди? — спросил заметно повеселевший Мика.
— Уже отужинали, — ответил кто-то. — Вы-то какими судьбами сюда зашли?
Охвен перестал жевать и вопросительно посмотрел на своего друга. А тот спокойно ответил, нисколько не раздумывая:
— Да вот ходили навестить дядю Юху, привет ему от родственников передать, с праздником поздравить. Редко теперь он захаживает к нам.
— Оно и понятно, недосуг ему. Рыбачит, хозяйство свое ведет. Бражку очень уважает. Хотя человек хороший и незлой. Ну да у каждого свои слабости, — погладил бороду один из собеседников. — Ну а как в крепости дела?
— Все хорошо, — сказал Охвен.
— Вот и слава богу, — проговорил вопрошавший и поднялся. — Вам укажут, где можно переночевать. Ложитесь отдыхать, завтра дорога неблизкая, выспитесь, как следует.
Перед сном, устраиваясь на жестком тюфяке, Охвен вспоминал все, что слышал про это место на берегу Ладоги. Говорят, что много-много лет назад пришел сюда человек, походил босыми ногами по ласковым ладожским волнам и сказал: «Благодать!» Еще сделал он на берегу крест, поклонился ему, перекрестил и сел отдыхать. К нему приходили люди, всем он рассказывал про божьего сына, что принял муку за людей, отвечал на вопросы, сам рассказывал поучительные истории. Люди уходили от него спокойные и радостные. Звали его Андрей.
Когда Андрей ушел дальше, то нашлись продолжатели его учения. Появились новые обычаи. Выросла крепость на месте слияния Олонки и Мегреги, в крепости построили церкви, по берегам реки поднимались часовни. Люди приняли бога. У Ладоги, где когда-то проповедовал Андрей, поселилось несколько человек, ушедших от мира. Поставили они храм и жили себе мирно и спокойно, помогая людям, чем можно: кому тело лечили самым чудесным образом, кому душу. Место стало называться Андрусово. Разоряли его не однажды: то разбойничающие викинги, то банды лихих людей. Но пока жива была вера, находились и те, кто отстраивал заново.
Охвен, уже засыпая, подумал, что это было очень правильно прийти сюда после того странного гадания. Не даст он бесам возможности взять верх и загубить его душу. Спал он крепко, и снились ему облака. Он радостно летал среди них и смеялся.
2
Год поворачивал на весну. Дни становились длиннее. По ночам на снег намерзал наст. Самое время сходить на Чупу-суо тетеревов промышлять. Охвен никак не оставлял надежды на то, что его молодой пес, суровый ревнитель неравенства собак и котов, возьмется за свой собачий ум и будет приносить настоящую пользу. То есть начнет работать охотничьей собакой, что и положено ему по масти карельской лайки.
Знающие люди говорили, что пес бестолковый, в глубине души Охвен соглашался с этим. Хотя сам не понимал, почему это так: Карай — умница, сообразителен невероятно. И в то же время очень уж хитрый. Все свои охотничьи инстинкты выплескивал на котов. Те взлетали на заборы и деревья и сидели там, как птицы, при приближении пса. Другие собаки гоняли кошачью братию как бы попутно, не отрываясь от своих дел. Карай же посвящал этому все свободное время, которого у него было в избытке.
По молодости лет на осеннюю охоту на гусей он не попал. Лишь однажды, когда улетали наиболее стойкие из них, Охвен взял пса с собой, чтобы приучить к лесу. Тот, смешно вздрыгивая ногами, скакал вокруг и радовался прогулке. У маленькой ламбушки поднялось на крыло несколько гуменников, до этого преспокойно щипавших остатки травы на противоположном берегу. Карай очень удивился и сел, опустив уши, словно опасаясь, что гуси спикируют на него и испортят собачью прическу своими железными клювами. Но Охвен, держащий стрелу на тетиве лука, выстрелил влет. Тщательно прицелиться не хватало времени, да это и вряд ли было возможно. Гуси взмыли стремительно, но стрела была еще быстрее. К тому же вся стая, набирая высоту, косяком понеслась по направлению к охотнику. Один гуменник оказался несчастливым: он словил стрелу, покувыркался в воздухе и с брызгами шлепнулся на середину ламбушки. И там закачался на маленьких волнах, как бесформенный кусок деревяшки.
— Карай! — сказал Охвен. — Надо принести гуся.
Молодой пес, заглядывая в глаза, завилял хвостом, сел и даже чуть взвизгнул. До того он был готов услужить хозяину. Охвен указал на плавающего гуся рукой и приказал: