Из таких мелочей складывалась картина, способная привести в уныние даже толстокожего носорога. Когда я увидел Карен впервые и ее лицо еще не напоминало безжизненную маску, она показалась мне чувствительной особой. Или это из-за электродов? Кто его знает.
Черт побери, я никак не мог подобрать вразумительного объяснения для штуковины, вделанной в ее башку! В любом баре, на любом перекрестке можно услышать о гораздо более плачевной судьбе. Я попробовал отыскать на ее теле шрамы. Любители тыкать себе электроды в голову обычно наркоманы. У них постоянная потребность словить еще больший кайф. Но никаких следов, что она баловалась кокаином, я не нашел: слизистая носа не была повреждена. Послужной список Карей (конечно, весьма жалкий и обрывочный) все же исключал наличие какого-то серьезного порока; в последнее время она явно искала острых ощущений, но лишь в самое последнее время. Единственной дурной привычкой, похоже, было курение.
Значит, дело в мерзавце-любовнике? Я немного поразмыслил над этой гипотезой. Ну, предположим, какой-то страшно жестокий сукин сын насадил ее на крючок, как форель, просто так, желая поразвлечься. Такое не под силу случайному визитеру или даже желанному гостю: с этим человеком надо жить под одной крышей. Выходит, он лез из кожи, чтобы покорить сердце не очень привлекательной дамы, а когда сопротивление было сломлено, красавчик испарился? Исчез, даже не оставив ничего после себя в шкафах, на полках и в аптечке? Маловероятно. Тогда, может, после ухода любовника она сама уничтожила все следы его пребывания в квартире, а затем поняла, что существует только один способ вытравить былое из памяти? Нет, не верилось, что хозяйка, которая все делает тяп-ляп, способна вдруг повести себя так толково.
Тут я вспомнил свое первоначальное предположение: что если в спальне устроил погром профессионал? И кровь застыла у меня в жилах. А вдруг она не горе-хозяйка? Допустим, развеселый садюга неожиданно возвращается, чтобы еще немного порезвиться напоследок. И, как и я, застает ее в гостиной. Там и оставляет.
Однако через пять минут я расслабился. Этот вариант тоже не проходил. Да, конечно, в роскошном доме, где живет Карен, в холлах почему-то нет телекамер, но именно поэтому богатые жильцы наверняка как-то замечают, кто сюда приходит. Проживи он тут хоть немножко, и ему уже не замести следов, можно даже не стараться. Да и потом, подобные монстры, существа весьма редкие и в своем роде уникальные, любят совращать невинных девушек. Карен не в его вкусе.
В этот момент я опять зашел в ванную, и мои сомнения разрешились. Поднимая стульчак, чтобы помочиться, я увидел на обратной стороне надпись фломастером: "Как здорово, когда в доме есть мужчина!" Почерк был ее. Она жила одна.
Я почувствовал облегчение, потому что меня не увлекала мысль о гипотетическом монстре и о том, что мне нужно будет его выследить и убить. Но я опять вскипел от негодования.
Мне хотелось ПОНЯТЬ.
Чтобы чем-нибудь заняться, я отправился с бифштексом и чашкой кофе в кабинет и включил ее компьютер. Я перепробовал все характерные коды, набрал дату ее рождения и имя в цифровом выражении, но доступа к памяти так и не получил. Тогда, словно по наитию, назвал дату гибели ее родителей и попал в точку. Я перечислил, что нужно купить из бакалейных товаров, велел, чтобы двери внизу открылись, принимая покупки, и чего только не делал, стараясь выудить из проклятой машины какие-нибудь записи или дневники. Но все безуспешно. Когда я связался с публичной библиотекой и запросил сведения из энциклопедии "Британника" по вживлению электродов. Меня отослали к статье "Самостимуляция мозга". Я пробежал глазами историю, начавшуюся с открытия, которое Олдс и соавторы сделали в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, и узнал, что в конце восьмидесятых, когда изобрели более простые хирургические решения, вживление электродов в мозг превратилось в социальную проблему. Диаграммы, графики и технические характеристики я изучать не стал и в конце концов отыскал краткий раздел, посвященный мотивам использования вживленных электродов.
Да, об одной группе людей, для которых это характерно, я и впрямь не подумал. Неизлечимо больные...
Неужели это так? В ее возрасте? Я просмотрел все рецепты. Никаких сильных болеутоляющих средств, вообще ничего более серьезного, чем антиаллергические препараты. Живи мы в то время, когда люди пользовались не видеотелефонами, а обычной телефонной связью, я бы попробовал выудить какую-нибудь информацию у ее лечащего врача, да и то неизвестно, с каким результатом. М-да, проверить эту гипотезу невозможно...
Вполне вероятно, я прав; даже наверняка, но почему-то у меня осталось чувство неудовлетворенности. Я заказал компьютеру игру "Сквош в четырех стенах" и убедился, что могу выиграть. Я чуть ли не наслаждался жизнью, как вдруг услышал ее крик.
Да и не крик даже, а так... в горле-то у нее саднило. Впрочем, мне хватило и этого. Выбегая из комнаты, я уже знал, в чем дело. Кончилось действие местного обезболивания, пролежни на спине и ягодицах дали о себе знать, и она проснулась от боли. Вообще-то это должно было случиться раньше, спрей рассчитан лишь на несколько часов. Я решил, что ее система чувствительности ослабла из-за перегрузки.
Пролежни были ужасные. Я побрызгал их еще раз, и стоны почти моментально прекратились. Я не мог придумать, как заставить ее лежать на животе, не прибегая к драконовским мерам. И решил, что это необязательно. Подумав, что Карен опять в отключке, я пошел к двери. Но на полпути меня остановил ее голос, приглушенный подушками:
- Я не знаю, кто ты. Может, тебя на самом деле вовсе нет. Поэтому я могу тебе признаться...
- Побереги силы, Карен. Ты...
- Заткнись. Ты хотел испытать судьбу, вот и получай.
Я заткнулся.
Голос звучал вяло, безжизненно.
- Все мои подружки начали встречаться с парнями, когда им шло двенадцать. А меня он проманежил до четырнадцати. Говорил, что нельзя доверять. Томми зашел, чтобы вытащить меня на танцы, и он устроил Томми черт знает что. Мне стало так стыдно! Часа два на танцах было весело. А потом Томми приударил за Джо Томпкинс. Просто-напросто бросил меня и ушел с ней. Я спустилась в туалет и долго там плакала. Девчонки выведали у меня, в чем дело. У одной нашлась в сумке бутылка водки. Я до этого никогда не пила. После того, как я начала крушить машины на стоянке, одна девица разыскала Томми, устроила ему скандал и заставила проводить меня домой. Я этого не помню. Это выяснилось позже.
Голос ее прервался, и я дал ей воды. Она взяла чашку, стараясь не встречаться со мной взглядом, отвернулась и продолжала:
- Все же Томми каким-то образом умудрился доставить меня домой. Я уже была в полной отключке. Он, видно, вконец перепугался и не осмелился отнести меня наверх. Томми положил меня на кушетку, бросил мои трусики на коврик и ушел. Я помню, как лежала на полу, и все лицо у меня болело. Он стоял надо мной. "Шлюха", - сказал он. Я приподнялась и попыталась ему что-то объяснить, но он ударил меня несколько раз. Я кинулась к двери, а он изо всей силы врезал мне по спине. Тогда я бросилась вверх по лестнице и на полном ходу стукнулась головой.
Впервые за все время голос Карен начал выражать хоть какие-то чувства. Этим чувством был страх. Я сидел, боясь пошевелиться.
- Когда я проснулась, был уже день. Наверное, это мама перевязала мне голову и перенесла меня на кровать. Голова раскалывалась от боли. Я пошла в ванную, он меня позвал. Они с мамой лежали в постели. Он начал меня оскорблять, не давая мне вставить ни слова, и все больше распалялся. И тут я на него заорала. Он соскочил с кровати и опять кинулся на меня с кулаками. Сорвал с меня рубашку. Он колотил меня по животу и груди, и его кулаки были, как огромные молоты. "Сука, - твердил он. - Шлюха". Я думала, он меня убьет, поэтому схватила его руку и укусила. Он заревел, будто дракон, и швырнул меня через всю комнату на кровать. Мама вскочила, а он спустил трусы, и я увидела такой большой, красный... Я кричала, кричала и колотила его по спине, а мама стояла рядом. Глаза у нее были большие и круглые, словно в мультфильмах. Я кричала, визжала, и...
Она осеклась и сжалась в комок. Когда же заговорила вновь, голос опять звучал безжизненно:
- Проснулась я опять в своей постели. Я долго-долго мылась под душем, а затем сошла вниз. Мама готовила оладьи. Она дала мне оладушек, я села за стол, начала есть, а потом швырнула все на стол и выбежала вон. Она не проронила ни слова, не окликнула меня. В тот же день после школы я отправилась в приют и написала ходатайство об избавлении от родительской опеки. Я никогда их больше не видела. И никому об этом не рассказывала.
Она надолго замолчала, я даже решил, что она заснула.
- С тех пор я проделывала это с мужчинами и женщинами, с мальчиками и девочками, в темноте и при ярком свете, с людьми, которые были мне дороги, и с теми, кто нет, и я никак не могла понять, в чем же тут удовольствие. В лучшем случае мне было не очень противно. Боже мой, как я мечтала узнать... Теперь знаю.