Отшвырнув стул, к нам бросился один, низкорослый, почти гном, но поперек себя шире, чернобородый и с массивной нижней челюстью, с молотком в руке.
— Кто посмел?
Голос его прозвучал повелительно, Хрейдмар вздрогнул и замер на месте.
Я вскинул ладонь, останавливая требовательным жестом, и прогремел с тем напором и властностью, как и должен говорить наделенный полномочиями или взявший их сам лорд:
— Что значит посмел? Я изволил! Даже соизволил снизойти, ибо я не какой‑то хозяин замка, с которым вы имели дело, а правитель — демократ королевства сэр Ричард!.. И должен знать, где и что творится на земле, в небе или в норах. Вы должны быть со мной почтительны и готовы отвечать на все вопросы моего высочества, иначе моя армия спустится сюда и… никакая дверь не удержит и не остановит!
Человек остановился как вкопанный. Хрейдмар встал рядом со мной и надменно выпрямился, хотя это и далось ему с явным трудом, а Гьюки остался в стороне, жалобно вздыхая и переминаясь с ноги на ногу.
Наконец этот гном с молотком проговорил угрюмо, но в явном замешательстве:
— Я Тидрек, старейшина нашей небольшой общины. Мы не представляем ни для кого угрозы, живем мирно и тихо.
— Почему не выходите наверх? — потребовал я.
— Там войны, — ответил он хмуро, — там смерть… Здесь же нет ни болезней, ни зимы.
Я сказал строго:
— Сколько вас?
— Сорок два человека, — ответил он послушно.
— А чем питаетесь? — спросил я. — Неужели барон носил еду на сорок человек?
Он покачал головой.
— У нас здесь свой огород. Мы научились выращивать фрукты и овощи. Можно и на них жить, но потом к нам спустился барон, и мы договорились, что он нам приносит мясо, рыбу и сыр…
— В обмен на золото, — сказал я, — и камешки, что выковыриваете гут в породе?.. Ладно, а теперь скажите, почему на самом деле избегаете подняться на поверхность?
Он долго смотрел на меня, на лице менялись десятки выражений, от простого упрямого отрицания всего на свете до желания чуть ли не покаяться в чем‑то не то стыдном, не то преступном.
— Давайте вон там сядем, — сказал он поникшим голосом, — а я расскажу вам все.
Я оглянулся на Хрейдмара.
— Да, конечно. Дорогой величайший из магов, садитесь, а то услышите такое, что рухнете, а потом еще и растечетесь, как сметана из кувшина… Итак, Тидрек, мы с грандиознейшим магом Хрейдмаром слушаем ваш… рассказ. Только постарайтесь говорить правду. Я правитель, а сие указывает, что научен жизнью чуять, когда правда, а когда нагло и бесстыдно брешут.
Тидрек оглянулся на своих людей, из которых две трети уже застенчиво скрылись в закоулках, а остальные опустили головы и стараются не смотреть на страшных пришельцев.
— Мы понимали, — сказал он с тяжелым вздохом, — рано или поздно найдутся герои, сумевшие пройти через все преграды… И наше затворничество окончится.
— А почему вы в затворничестве?
Он взглянул коротко.
— Вы еще не поняли?
— Нет, — ответил я честно.
— Как только выйдем на свет, — сообщил он очень невесело, — мы все умрем. Рассыплемся в прах. Нет, мы не вампиры. Вообще‑то все умрем даже раньше. Как только выйдем за ту дверь… вы ее видели.
Хреймдар кашлянул, привлекая внимание, и спросил важно, он же величайший из магов, все знает и понимает:
— Вас нечто защищает здесь?
Тидрек кивнул:
— Да.
— И… сколько вы здесь?
Тирдек взглянул на него, на меня, я кивнул важно, разрешая ответить, он проговорил с большим усилием:
— Где‑то семьсот лет.
Хреймдар охнул, глаза полезли на лоб, как у простого мага, а то и вовсе колдуна.
Я сказал неспешно:
— Ваш опыт весьма любопытен. И как это — быть бессмертными, но в ограниченном пространстве?
Тидрек перевел дыхание, явно ожидал реакции похуже, ответил уже чуть свободнее:
— Я всегда слышал, что за бессмертие надо платить. И платят. Кто чем. Мы платим вот… такой несвободой. Но во всем остальном мы свободны и вольны заниматься тем, что хотим.
— Чем питаетесь?
— Я уже говорил, там дальше в пещере грядки… Трудно было в первую сотню лет, постоянно голодали, но потом…
— Грядки расширили?
— И грядки удалось расширить, — ответил он, — и… время от времени кто‑то не выдерживал и убегал.
Я кивнул.
— Да, мы видели человеческие черепа. Вроде бы.
— Сейчас нас меньше половины, — ответил он. — Дети у нас не рождаются, мы все доживаем свой век… конца которому, к счастью, не видно. Несмотря на все неудобства жизни, мы все‑таки… предпочитаем жить, чем перешагнуть тот страшный порог навстречу смерти. Я всегда говорю тем, кто начинает отчаиваться, что умереть успеем всегда. Умереть никогда не поздно. Но кто умрет, тот уже не вернется.
Глава 11
Хреймдар молчал, раздумывал. Я видел по его лицу, что еще не пришел к единому мнению, что же лучше.
Я поднялся, Тидрек умолк и смотрел на меня в ожидании.
— Ладно, — сказал я, — мы все выяснили, теперь уходим. Здесь теперь другая хозяйка замка… Ну, думаю, к смене владельцев вы привыкли.
Хреймдар добавил:
— Я скажу ей, чтобы тоже носила вам мясо, рыбу и птицу. Пусть традиция не прерывается.
Я с тоской оглянулся на дорогу обратно.
— Да, подниматься придется… Далековато. А нет ли у вас чего‑нибудь, чтобы возлифтить как бы… в смысле, поднять нас силой магии?
Тидрек виновато развел руками.
— У нас тут нет никакой магии. Кроме той, естественно, что поддерживает наши жизни. Как это и почему, знали те, кто нас сюда привел. Но их уже давно нет… Мы знаем только, что там внизу есть еще одна пещера.
Гьюки сказал тонким голоском издали:
— А может, и не одна.
Я взглянул остро.
— Наткнулись?
Гьюки посмотрел на старейшину, тот нехотя кивнул.
— Вы совершенно правы, сэр Ричард. Но мы не входили. Там все заколдовано, а мы не умеем открывать ворота, на которых лежит заклятие.
— Мы тоже, — сообщил я, — однако как подумаю, что нужно карабкаться вверх, как жук по дереву, так сразу тоска берет. Лучше уж вниз…
Хрейдмар сказал предостерегающе:
— Оттуда подниматься придется еще дольше. И труднее.
— А я могу, — объяснил я, — тщательно просчитывать все свои сложные движения и замысловатые умозаключения только на один ход. Потому, что будет потом, я как бы пока оставляю на дальнейшее. Если на два хода, то требуется слишком много вычислительных мощностей, это я не потяну, я же политик, я поговорить умею, а расчеты пусть госпожа Простакова делает, у нее есть на это извозчики… Потому я готов! Хрейдмар, со мной или наверх?
Хрейдмар поднялся, церемонно поклонился Тильдеку и даже Гьюки.
— Я уже самыми последними словами изругал себя, — сообщил он сокрушенно, — что пошел за сэром Ричардом, но теперь… гм… вроде бы отступать уже поздно.
Тильд кивнул Гьюки, а тот сказал со вздохом:
— Что ж, следуйте за мной.
Красноватый свет факела в его руке выхватывает из тьмы слои породы, но для меня все это камень, хотя если порыться в памяти, то мог бы даже определить насчет мезозоя или палеозоя, хотя зачем лишний раз умничать, и так не могу на себя налюбоваться, и умницу, и красавца.
Трижды прошли мимо разработанных щелей вниз, я успел рассмотреть даже ступеньки, но Гьюки покачал головой.
— Я веду вас, чтобы не полезли в тупики.
— А чего там ступеньки?
— Добывали руду, — ответил он хмуро. — А тот, что ведет в глубины, дальше, еще дальше.
Еще с полчаса спускались, наконец Гьюки указал на просторную щель впереди, куда могли бы спустить целую скалу.
— Вон там ход. Он ведет все время вниз.
Хрейдмар смолчал, я поинтересовался:
— И что там?
— Никто не знает, — ответил он невесело. — Мы застряли посредине! Пойти вверх — умираем сразу, пойти вниз… никто еще не вернулся.
— А уходили давно?
Он кивнул.
— Думаю, и до нас туда спускались. Потом наши иногда решались… сперва чаще, потом… потом перестали.
Я посмотрел на Хрейдмара.
— Ну что, вниз или вверх?
— Вверх тяжело, — ответил он, — зато шкуры уцелеют. А вниз… вы же слышали, никто не вернулся!
— Понял, — ответил я, — значит, вниз. Гьюки, ты с нами?
Он воскликнул:
— Ни за что!
Я изумился:
— Что, нет желания погибнуть быстро и красиво?
Он помотал головой.
— Наверх — быстрая смерть, а вниз… может быть, долгая и мучительная?
— Тогда это для нас с Хейдмаром, — сказал я бодро. — Он любит долгую и мучительную. Сейчас это модно. Признак изысканного вкуса!.. Хорошо. Значит, вон туды?
— Туды, — согласился Гьюки кротко и захлопал бесцветными ресницами, — узнаю яростные натуры людей поверхности земли.
— Ага, — согласился я, — такие вот мы яростные, полежать бы гневно на диване, где пьем за яростных, за непокорных, за презревших грошевый уют.