— Это не охотничья собака, — возразил я. — Это вообще не собака.
— А кто?
— Пес, — сказал я гордо, — друг человека. А человек здесь я. Ты тоже, кстати, мой друг.
— Ну, спасибо!
— А я разве не твой друг? Ну вот.
Она фыркнула и удалилась, высоко задирая нос, а я неспешно осмотрел места, где погибли барон, служанка и сенешаль, но зацепок пока никаких, ибо происходило все не только в разных местах, но и в разных локациях: барон в зале, сенешаль во дворе, выложенном брусчаткой, начальник охраны между конюшней и кузницей, где земля все еще влажная после короткого, но сильного дождика, а служанка в покоях баронессы…
Потом был ужин, достаточно короткий, обе женщины почти не ели, а я быстро побросал в себя все, что было на тарелке, и сказал, что задам еще пару вопросов слугам.
Когда вернулся, Астрида, уже проводив баронессу, деловито приподнимает гобелены, какие‑то камни даже простукивает костяшками пальцев и прислушивается, хотя, на мой взгляд, в такие глыбы даже если кувалдой, отклик услышит только сумасшедший.
— Я уже проверил, — сообщил я.
Она фыркнула.
— Что, мужчины делают правильно?
— Бывает, — ответил я мирно.
Она обернулась, лицо встревоженное, а глаза распахнулись шире.
— Что‑то стряслось?
— Пока нет, — ответил я. — Может быть, зло затаилось с нашим появлением. Во всяком случае, будем спать настороже… Ты сова или жаворонок? Ладно, спи первой, потом разбужу, будешь сторожить ты.
Она посмотрела исподлобья.
— Здесь одна кровать.
— Я не буду тебя сталкивать, — заверил я. — А ты только не лягайся… по возможности. И не храпи очень громко.
Она сказала сердито:
— Я вообще не храплю!
— Тогда нет проблем, — заверил я. — Я тоже не храплю. Раздевайся, ложись, а то, думаю, завтра день будет потруднее.
Она поколебалась, наконец буркнула:
— Хорошо, отвернитесь… сэр.
Я отвернулся, но заметил невинно:
— Вообще‑то я уже видел тебя… без одежды. И мои ладони еще помнят твою кожу на ощупь. Даже сейчас по ним бегут мурашки, только представлю.
— Не вспоминайте!
— Я не вспоминаю, — сообщил я. — Это они сами… чешутся.
Она сказала сердито:
— Тогда мы были… на работе! И не надо говорить… всякое.
— Не надо, — согласился я. — Тем более что мы сейчас тоже на работе.
За спиной шелестело, звякало, наконец зашелестели простыни, но кровать под ее заячьим весом даже не скрипнула.
— Вы можете повернуться, — донесся голос.
Я повернулся, она уже под одеялом до самого подбородка, и начал неспешно раздеваться.
Она возмущенно хрюкнула и почти подпрыгнула, разворачиваясь в другую сторону. Я сложил одежду рядом на стул, меч привычно занял свое место у изголовья, а когда я опустился на ложе, то сразу проверил, чтобы до рукояти не нужно было даже особенно тянуться, пальцы тут же должны ощутить привыкший к ним рифленый металл.
— Хорошо, — сказал я и потянулся до хруста суставов, — теперь спи, пигалица. Под утро растолкаю.
Она пискнула из‑под одеяла:
— Почему пигалица?
— Это такая пичужка, — объяснил я. — Мелкая птичка. Но хорошенькая. И писклявая.
Она чуть повернула в мою сторону голову.
— Я не писклявая!
— Не писклявая, — согласился я великодушно, — а что временами… то не в счет.
Она сердито блымнула на меня большими и блестящими в полутьме глазищами.
— И никакими временами!.. Ты меч поставил поближе, думаешь, ночью кто‑то нападет?
— Вряд ли, — ответил я, — это так, на всякий случай. Бывает всякое.
Она осторожно повернулась в мою сторону, но держась на расстоянии протянутой руки.
— А что бывает? Расскажи.
— Ну вот, любопытная.
— Не любопытная, — возразила она сердито, — а хочу знать, против чего надо приготовиться и мне!
— Бывают привидения, — объяснил я. — что выходят из стен в полночь, а то и вовсе призраки. Иногда появляются через скрытые проходы, что открывает нечистая сила опять же в полночь, всякие жуткие твари…
Она прошептала испуганно:
— И… что? Тебе приходилось?
— Еще бы, — сказал я гордо, — я же такой дивный цветок, на который все мухи летят. Даже оборотни пару раз ко мне проламывачись! Но ты не трусь, я уже руку набил.
— Я не боюсь, — огрызнулась она дрожащим голосом, — просто хочу знать, против чего…
— Не угадать, — ответил я, — мне кажется, это какой‑то особый василиск.
— Что за особый?
— Урод, — объяснил я, — вместо того, чтобы в камень, как все нормальные, он сжигает дотла. Хотя это может быть и не василиск.
Она сказала сердитее:
— Ну так не сбивай с толку! А то я начала готовить заклинание против всех ящериц на свете.
— Молодец, — сказал я, — живучая.
Она замедленно придвигалась ко мне, пока я рассказывал, наконец коснулась сильно выступающей грудью, мордочка все еще настороженная, осторожно закинула на меня ногу. Я все так же лежу на спине, ладони за голову, смотрю в потолок, и она, выждав чуть, положила на предплечье голову.
Я все еще не шевелился, и она поскребла там кожу ресницами, умостилась уже со всеми удобствами, затихла.
— Тебе как, — спросил я, — удобно?
Она огрызнулась:
— Не мешай. Я сосредоточиваюсь.
— Хорошее занятие, — одобрил я, — передвинь харьку ближе, лучше на грудь. Так пойдет быстрее.
— Сама знаю, — буркнула она и присунулась ближе, щекой опустилась на мои грудные мышцы, я их недавно наконец‑то сумел подрезать сверху, сам не могу насмотреться, снова затихла, прислушиваясь, прошептала строго: — Только ничего не выдумывай, ладно?
— Ладно, — согласился я. — Хотя фантазия у меня еще та.
Глава 6
Она еще пару раз поерзала, устраиваясь удобнее. Ее маленькое мягкое тело все больше приникает к моему, в полной мере приникает. У меня между грудными пластинами всегда была глубокая выемка, из‑за чего страдал в детстве, у всех друзей широкие пластины, палец не просунешь, а между моими хоть кулак клади, так вот сейчас она прильнула так, что заполнила своим мягким женским теплом все мои выемки.
Я закрыл глаза и наслаждался этим странным чувством, медленно переходящим в сладостный жар. Астрида после долгой неподвижности осмелела, на что я и рассчитывал, ее тонкие трепетные пальчики сперва пугливо проверили, на чем это ее щека, ощупали все окрестности, причем — сперва едва — едва касаясь, а потом пару раз слегка царапнули острыми коготками, будто проверяя, близко ли к поверхности нефть.
После некоторого напряженного ожидания, когда то ли ждала моей реакции, то ли чем‑то там в спине перерабатывала полученную информацию, снова шелохнулась: сперва подвигала согнутой в колене ногой, там что‑то сильно мешает или беспокоит, потом с мучительной неспешностью пустила в свободный поиск разогретую ладонь по моему пузу.
Я инстинктивно задержал дыхание, ее тело как будто налито горячим молоком, а мое так и вовсе горит и плавится. Ее грудь стала горячее и, наполнившись тяжелым жаром, погружается в меня, как я сладостно чувствую всеми фибрами. Ее дыхание вдруг оборвалось, целую вечность мы не двигались и не дышали, хотя мое сердце бьется так, что подбрасывает ее голову, а у нее колотится часто — часто, как у пойманной любопытной мелкой птички, пугливой и жалобной.
А затем ее пальцы сжались, я слышал резко участившееся дыхание, но это не мое, стараюсь даже отворачивать голову, чтобы мое шло в сторону от ее лица, все‑таки аромат вина и закуски с луком и чесноком…
По ее телу пошла неспешная волна, затем еще одна и еще, сперва такие же медленные, еще не знающие, угаснут ли тут же, потом быстрее, жар наполнил ее тело и пытался перелиться в мое, но я весь как раскаленная плита, мое ответное пламя встретило ее огонь на полдороге. Я услышал сдавленный вздох, по ее телу прошла судорога, я ухватил и пытался прижать к себе, но спазм выгнул ее дугой, она страшно вскрикнула, лицо перекосилось, некоторое время ее тело трепетало, как крылья бабочки под сильным ветром, затем силы покинули, и она безжизненно рухнула мне на грудь.
Я прислушивался к ее хриплому надсадному дыханию, затем ее затуманенные глаза приоткрылись, в них проступило дикое изумление.
— Я… жива?..
— Еще как, — ответил я, — а вот я… не знаю, выживу ли…
Она застыла, на лице проступил ужас, затем отчаяние, она прошептала упавшим голосом, полным горечи:
— Ах ты, гад… что ты… наделал…
— Что? — спросил я.
Она прошептала с болью:
— Я столько магической силы набрала!.. Я столько… никогда раньше… Я бы могла такое сделать…
Я пробормотал:
— Прости…
— Гад волосатый, — сказала она с отвращением и отчаянием, — как же я, дура, могла столько набрать… а потом так глупо все выпустить разом? Впустую!