На этот раз Коррежу явно потерял присутствие духа: на лице его появился безумный ужас, какой Вероника уже не раз замечала у Онорины. Он осенил себя крестом и тихо прошептал:
— Стало быть… стало быть, вот оно как, госпожа Онорина? Магеннок ведь знал, что такое случится. Однажды он плыл со мной в лодке и сказал: «Это не за горами. Нужно отсюда уезжать».
И, не долго думая, матрос повернулся и поспешил вниз по лестнице.
— Погоди, Коррежу, — приказала Онорина.
— Нужно уезжать, так сказал Магеннок. Всем нужно уезжать.
— Погоди, — повторила Онорина.
Матрос в нерешительности остановился, и она продолжала:
— Я согласна, нужно уезжать. И завтра к вечеру мы уедем. Но прежде следует заняться господином Антуаном и Мари Легоф. Сейчас ты пошлешь сюда сестер Аршиньа — пусть пободрствуют эту ночь над мертвыми. Женщины они противные, но зато им это не впервой. Пусть явятся две из трех. Я заплачу каждой вдвое против обычного.
— А потом, госпожа Онорина?
— Вместе со стариками ты займешься гробами, а под утро мы похороним погибших в освященной земле, на церковном кладбище.
— А потом, госпожа Онорина?
— Потом ты свободен, и другие тоже. Можете собирать пожитки и отправляться на все четыре стороны.
— А как же вы, госпожа Онорина?
— У меня есть лодка. Ладно, довольно болтать. Ну что, договорились?
— Договорились. Нужно ведь провести здесь еще всего одну ночь. Думаю, за ночь тут ничего нового не случится?
— Да нет, нет. Ступай, Коррежу, и поторапливайся. Главное, не говори другим, что Магеннок мертв. Иначе их здесь будет не удержать.
— Обещаю, госпожа Онорина.
С этими словами матрос убежал.
Через час появились сестры Аршиньа — две высохшие костлявые старухи, похожие на колдуний, в чепцах с засаленными бархатными лентами. Онорина перешла к себе в комнату, расположенную на том же этаже, в конце левого крыла.
Бодрствование над покойниками началось.
Эту ночь Вероника провела частью подле отца, частью у изголовья Онорины, состояние которой ухудшилось. В конце концов Вероника уснула. Разбудила ее бретонка, которая вдруг заговорила в одном из тех приступов горячки, когда сознание затемнено еще не полностью:
— Франсуа, наверно, спрятался… и господин Стефан тоже… Магеннок показал им на острове много всяких укромных уголков. Так что их никто не увидит и ничего не узнают.
— Вы в этом уверены?
— Уверена… Значит, так. Завтра, когда все покинут Сарек и мы останемся вдвоем, я дам в раковину условный сигнал, и Франсуа придет сюда.
Вероника возмутилась:
— Но я не желаю его видеть! Он меня ужасает! Будь он проклят, так же как и его отец! Вы только подумайте: он убил моего отца прямо у меня на глазах! Убил Мари Легоф, хотел убить и вас! Нет, я ненавижу это чудовище, он мне отвратителен!
Бретонка привычным жестом пожала Веронике руку и прошептала:
— Не осуждайте его, он не понимал, что делал.
— Что вы такое говорите? Не понимал? Но я же видела его глаза — глаза Ворского!
— Он не понимал… он обезумел…
— Обезумел? Да о чем вы?
— Да, госпожа Вероника. Я знаю мальчика. Он сама доброта. Он мог сделать все это лишь в припадке безумия… и господин Стефан тоже. Теперь они, наверно, рыдают от отчаяния.
— Но это невозможно… Не могу поверить…
— Не можете поверить, потому как не знаете, что тут происходит… и что вот-вот произойдет. Если бы вы знали… Ах, тут такое, такое…
Голос Онорины замер.