Когда его взгляд восстановил порядок, Вулф продолжал:
– Будьте добры, держитесь спокойно и слушайте. Я говорю о заключениях, сделанных мной. Мое заключение о том, что мистер Пайл съел мышьяк,
основано на симптомах: горящее горло, слабость, интенсивная жгучая боль в желудке, сухость во рту, холодная кожа, рвота. Мое заключение о том,
что мышьяк был положен в первое блюдо, основывается, во первых, на количестве времени, которое требуется мышьяку, чтобы подействовать, во
вторых, на факте, что совершенно невероятно, чтобы он мог быть положен в суп или рыбу, и в третьих, на том, что мистер Пайл жаловался на песок в
сметане или икре. Я предполагаю, что одно или оба из моих заключений могут оказаться неверными, но я считаю это маловероятным и основываюсь на
них. – Он повернул голову. – Фриц, расскажи мне об икре с того момента, как она была положена на персональные тарелки. Кто делал это?
Я как то сказал Фрицу, что я не могу представить обстоятельств, при которых он выглядел бы действительно несчастным, но сейчас мне не пришлось
стараться. Он кусал губы, сначала нижнюю, потом верхнюю. Он начал:
– Я должен заверить вас…
– Я не нуждаюсь ни в каких заверениях от тебя, Фриц. Кто положил ее на тарелку?
– Золтан и я. – Он показал: – За тем столом.
– И оставили их там? Они были взяты с того стола женщинами?
– Да, сэр.
– Каждая женщина взяла одну тарелку?
– Да, сэр. Я имею в виду, так им велено было делать. Я был у плиты.
Заговорил Золтан:
– Я наблюдал за ними, мистер Вулф. Каждая из них взяла тарелку. И, поверьте мне, никто не положил мышьяк…
– Пожалуйста, Золтан. Я добавлю еще один вывод: предположим, никто не положил мышьяк в определенную порцию и, следовательно, оставил шанс любому
из гостей получить его. Наверняка отравитель намеревался отравить кого то определенного – или мистера Пайла, или на выбор кого нибудь другого,
а, к несчастью, яд попал мистеру Пайлу. В любом случае, порция, съеденная мистером Пайлом, была отравлена, и получил ли он ее преднамеренно, или
по несчастной случайности, в настоящий момент к делу не относится. – Его глаза остановились на девушках. – Кто из вас взял тарелку мистера
Пайла?
Ответа нет. Ни звука, ни движения.
Вулф хмыкнул.
– Тьфу! Если вы не знали его имени, то сейчас вы его знаете. Мужчина, который ушел во время рыбного блюда и который сейчас умирает! Кто его
обслуживал?
Ответа нет, и я должен признать, что ни одна пара глаз не оставила Вулфа, чтобы пристально посмотреть на Пегги Чоут, рыжеволосую. Но мои глаза
остановились на ней.
– Какого черта, – сказал я, – выскажитесь, мисс Чоут!
– Я не обслуживала! – закричала она.
– Это глупо. Конечно, вы его обслуживали. Двадцать людей могут поклясться в этом. Я смотрел вправо на вас, когда вы подавали ему суп. И когда вы
принесли ему рыбу…
– Но я не давала ему эту первую тарелку! У него уже была! Я не давала!
Меня сменил Вулф.
– Ваша фамилия Чоут?
– Да, – она вздернула подбородок, – Пегги Чоут.
– Вы отрицаете то, что подавали блюдо с икрой, первое блюдо, мистеру Пайлу?
– Да, точно.
– Но вам полагалось это сделать? Вы же были прикреплены к нему?
– Да. Я взяла оттуда тарелку, со стола, вошла с ней и направилась к нему, но когда я увидела, что у него уже есть тарелка, то подумала, что я
ошиблась. Мы не видели гостей. Этот человек, – она указала на Феликса, – показал нам, на каком из стульев наш гость должен сидеть, и мой был
вторым справа с той стороны, откуда я вошла, но он уже был обслужен, и я подумала, что кто то ошибся, или я перепутала.