Но для того чтобы эта лафа продолжалась, нужно было научиться постоянно поддерживать сиротский образ. В этом Аля преуспела. Она часто рассказывала, как ей не хватает родителей, особенно мамы. Как безумно они ее любили, как баловали и как ей тяжело было их лишиться. Доверчивые одноклассники охали и ахали, угощали ее конфетами и клялись защищать от всех невзгод.
Во втором классе девочка пошла еще дальше. Она стала фантазировать про злую тетку, которая бьет ее, морит голодом и не дает игрушки, купленные когда-то родителями. Слухи о ее горемычной жизни дошли до учительницы, и ничего не подозревающую Наталью вызвали в школу.
Вечером тетка в первый и последний раз больно выпорола Алю старой сентябрьской крапивой. К вечеру гнев Натальи поостыл, и она решила поговорить с племянницей серьезно. Та сидела на бревне за сараем и плакала навзрыд. Ей и в самом деле сейчас казалось, что тетка ее ненавидит и постоянно обижает.
Наталья присела рядом и обняла племяшку за плечи. Девочка принялась всхлипывать еще отчаяннее.
— Ну все, хорош уже реветь, хорош… На вот платок, утрись. Больно тебе? Ничего, до свадьбы заживет. А я на тебя не в обиде. Понимаю ведь, что врала ты не со зла. Тяжело тебе без папки, без мамки… Вот и хочется, чтоб чужие люди пожалели, так ведь?
— Так… — шмыгнула носом Алька.
— Ну пожалеют по первости, так что в том хорошего? — продолжала тетка, сложив на коленях огрубевшие от работы руки. — Жалостью-то не проживешь, жалеют-то только нищих, убогих да блаженных. А здоровому, сильному человеку стыдно должно быть, когда его жалеют. Вот хоть меня возьми. Думаешь, мне не тяжело одной — и работать, и по хозяйству, и тебя поднимать? А я разве ж ною? Да что я! Посмотри кругом — разве кому-нибудь легко? Никому не легко, а никто не жалится, не плачется. И ты не плачься, все свои горести в себе таи. А на людях, наоборот, улыбайся, будто у тебя все хорошо. Тогда тебя и любить, и уважать будут. А жалких да слабых никто не любит…
Слова тетки запали Альке в душу. Пожалуй, это был самый ценный совет в ее жизни.
Теперь на все расспросы одноклассников она, гордо подняв голову, отвечала, что у нее все в порядке. Аля научилась мужественно превозмогать боль, скрывать свои переживания и обиды и вскоре заметила, что окружающие, не только сверстники, но и взрослые, стали относиться к ней совсем иначе. Жалость с опенком снисходительности сменилась полноценным уважением к сильной, умеющей мужественно противостоять жизненным трудностям личности.
Но это был не единственный вывод, который Алька сделала из разговора с теткой. До того момента девочке как-то в голову не приходило, насколько трудно Наталье одной справляться со всеми заботами. Раньше Аля если и делала какую-нибудь работу по дому, то крайне неохотно. Теперь же она, устыдившись, активно принялась помогать тетке: убирала избу, носила воду, занималась огородом и вскоре выучилась готовить. А когда на семейном совете тетка и племянница решили завести сначала кур, а потом и корову, Аля и вовсе взяла на себя почти все домашние дела — ходить за скотиной тетка ей по малолетству не разрешала. Ну разве что корму курам насыпать.
Спустя недели две после памятной беседы за сараем Алька решила сделать тетке сюрприз — устроить генеральную уборку. Придет Наталья с работы — а в избе чистота, точно под праздник. Приволокла полведра воды и, решительно окунув в него тряпку, принялась стирать пыль сначала с серванта, где стоял черно-белый телевизор «Рекорд» — гордость Натальи, потом, взобравшись на табуретку, с книжной полки. Толстый двухтомник Чехова, серый и потрепанный, выступал из общего ряда книг и мешал движению тряпки. Алька попробовала затолкать книги поглубже — не лезут. Может, что-то попало и мешается? Девочка осторожно потянула один том на себя. За ним, у самой стены, обнаружилась книжка не книжка, журнал не журнал — нечто яркое, разноцветное, с золотой тисненой надписью: «Виды Москвы». Только взяв свою находку в руки и сняв красочную обложку, девочка поняла, что перед ней набор открыток.
Алька тотчас забыла об уборке. Сползла с табуретки и уселась прямо на полу, перебирая одну за другой и рассматривая цветные фотографии. О Москве она имела довольно смутное представление. Знала, конечно, что это столица нашей родины, где живут все артисты и дикторы, но сам город представляла себе весьма приблизительно — в основном по обрывкам телепередач да по картинке из учебника, изображавшей острую высокую башню с часами и красной звездой.
Здесь же ей открылась совсем другая Москва. Многоэтажные каменные здания, нарядные прохожие, асфальтированные улицы, полные машин (неужели такое бывает?), памятники, магазины… С замиранием сердца Аля читала часто не вполне понятные, но такие завораживающие подписи к фотографиям: «ВДНХ. Фонтан «Дружба народов», «Улица Горького. Памятник А.С. Пушкину», «Гостиница «Россия», «Станция метро «Маяковская», «Центральный универмаг», «Большой театр»… Рядом с каждой подписью стояла дата -1965 год. Такой была Москва за три года до ее рождения. Сейчас она, наверное, еще прекраснее…
Аля опомнилась только за четверть часа до прихода Натальи. Ни о какой уборке уже не могло быть и речи — успеть бы помыть посуду после обеда да убрать ведро с водой…
Тетке она ничего о своей находке говорить не стала. Аля и сама не могла бы объяснить почему. Может, потому, что поняла — открытки не просто так оказались в этом укромном месте. Стало быть, скорее всего, спрятаны от ее глаз. А может, ей просто хотелось иметь свою и только свою маленькую тайну. Возможно, Наталья просто-напросто забыла про этот набор, и только она, Аля, знает, где он находится.
Теперь, оставшись одна, она часто доставала открытки, бережно перебирала их, рассматривала, подробно изучая детали, придумывала для каждой новое, свое, название, представляла, как гуляет по Красной площади, кормит лебедей на Чистых прудах, едет в троллейбусе по Садовому кольцу (сада на фотографии почему-то не было видно). А как, интересно, выглядят те же самые улицы зимой? Или ранней золото-багряной осенью?
С особым интересом она вглядывалась в те снимки, на которых были видны люди. Их было очень много — наверное, во всей Сосновке меньше жителей, чем гуляющих летним вечером по Парку культуры и отдыха имени Горького на одной только фотографии. Интересно, понимают ли эти люди, как им повезло, что они живут в Москве?
Самой любимой открыткой у маленькой Али был снимок собора Василия Блаженного на Красной площади. Слово «блаженный» вызывало какие-то смутные и не слишком приятные отголоски в душе, но разноцветные купола выглядели весело и как-то совсем не по-взрослому, точно большая игрушка.
— Тетя Таша, я вырасту и поеду в Москву, — не удержавшись, заявила Аля тетке в день своего двенадцатилетия. Та даже перестала чистить картошку для традиционного праздничного салата с красивым названием «оливье». Развернулась к племяннице мощным телом, отерла лицо краем фартука.
— Еще чего! И не выдумывай даже! Нечего тебе там делать, в этой Москве скаженной!
— Почему это нечего? — возмутилась девочка. — Я там жить буду.
— Ишь, жительница нашлась! — всплеснула руками Наталья. — Как будто там без тебя народу мало! Да одних москвичей, вот недавно по радио говорили, одиннадцать миллионов. А приезжих со всего Союза небось и вовсе стокилометровая очередь!
Аля живо представила себе эту очередь: люди с узелками и в лаптях. Им в школе рассказывали, что так пришел в Москву ученый Михайло Ломоносов. Правда, не упоминали, что ему пришлось стоять в очереди. Ну это ж давно было. Понятно, что с тех пор много чего изменилось.
— А мне не надо будет стоять в очереди, — ляпнула она вдруг, — у нас там живут родственники и друзья. Просто мы с тобой, теть Таша, про них еще не знаем.
Она сказала это и сама удивилась — какие еще друзья? Какие родственники, откуда они возьмутся? Ну а вдруг, чего не бывает? Должно же и ей, Але Говоровой, когда-нибудь повезти.
— В гробу я видала этих родственников! — неожиданно зло ответила Наталья. Аля даже испугалась. Слово «гроб» само по себе было страшным, а уж выражение лица тетки еще больше добавило ужаса. — Что ты болтаешь, Алевтина! Ты в уме? Какие у тебя в Москве родственники? Белены объелась девка! Чтоб я больше этого не слышала!
Больше она и не услышала. Но детское желание покорить Москву не пропало. Аля просто заболела столицей. Покупала всевозможные открытки и значки, брала в библиотеке книжки, чуть ли не заучивала их наизусть и не отлипала от телевизора, когда там показывали фильмы или передачи о городе ее мечты…
— Ну и слава богу, что ты туда не уехала, — проговорил Игорь и ссыпал в миску мелко нарезанную зелень. — Иначе ты разбила бы всю мою жизнь. А жизнь Настены вообще бы не состоялась.
— Ну-у? Это спорный вопрос, — отвечала Алька, раскладывая подогретую кашу по тарелкам. — Думаю, ты бы и там меня нашел.