Пол Фредерик Призрак
Фредерик Пол
Призрак
"Как хороша чертовка, - подумал Дэндиш, - и как восхитительно беспомощна!" Единственным ее украшением была пластиковая опознавательная ленточка, поскольку девушка только что появилась из капсулы и больше на ней ничего быть не могло.
- Ну как, проснулась? - спросил он.
Девушка даже не шевельнулась.
Дэндиш почувствовал, как возбуждение наполняет все его существо. Как она доступна и беззащитна... Сейчас кто угодно мог бы сделать с ней что угодно, и она даже пальцем не смогла бы пошевелить. Ну, соответственно, и взаимности от нее ожидать было бы глупо. Даже не прикасаясь к ней, он прекрасно знал, что кожа ее тепла и суха. Жизнь полностью вернулась в ее тело, и через несколько минут она окончательно придет в себя.
Дэндиш - а он был и капитаном, и единственным членом команды безымянного корабля, несущего лежащих в анабиозе колонистов сквозь бесконечное пустое пространство с Земли к планете далекого Солнца, обозначенной на звездных картах лишь номером, а теперь называющейся Элеонорой, - провел эти оставшиеся до пробуждения минуты не глядя на девушку, которую, как он знал, звали Силви, но с которой он никогда прежде не был знаком. Снова взглянув на нее, он увидел, что она уже пришла в себя и лежит, крепко удерживаемая в своей ледяной колыбели ремнями безопасности. Волосы у нее на голове торчали в разные стороны, а выражение лица не предвещало ничего хорошего.
- Ну, ладно же! Где ты там? А ты знаешь, чем это пахнет? - спросила она. - Представляешь, что тебе за это будет?
Дэндиш был удивлен. Удивляться он никогда не любил, поскольку это чувство всегда его пугало. Вот уже девять лет его корабль несся сквозь космические просторы. Он досыта нахлебался одиночества, и оно мало-помалу переросло в страх. Правда, на корабле находилось семьсот капсул с колонистами, но те лежали в своих ваннах с жидким гелием такие недвижимые и неизменные, что никак не могли составить приятную компанию. За пределами же корабля ближайшее человеческое существо находилось, пожалуй, никак не меньше чем в паре световых лет, если не считать какого-либо случайного, мчащегося в обратном направлении звездолета. Но и тот практически находился бы от него гораздо дальше, чем родное Солнце или Элеонора, поскольку на торможение и перемену курса, новый разгон и встречу с тем другим кораблем потребовалось бы времени вдвое больше, чем на весь полет до цели.
На корабле любой звук мог означать лишь тревогу. Поскольку на борту никого не было, любой скрежет металла или внезапный стук, пусть даже и негромкий и очень отдаленный, могли сигнализировать об опасности. И не раз Дэндишем на целые часы и даже дни овладевал ужас, терзавший его до тех пор, пока он не находил наконец лопнувшую лампу или неплотно пригнанную дверь. Со страхом относился он и к возможности пожара. Конечно, на корабле, где царили металл и стекло, пожар едва ли был возможен, но в своих кошмарах он раз за разом погибал в бушующем пламени.
- Да покажись же ты! Я хочу на тебя посмотреть, - заявила девушка.
Про себя Дэндиш отметил, что она так и не удосужилась прикрыть наготу. Как проснулась она девственно нагой, так нагой и оставалась. К этому времени, уже успев выпутаться из ремней, она выбралась из капсулы, и теперь расхаживала по залу, тщетно пытаясь обнаружить, где спрятаться.
- Ведь предупреждали же нас, - снова заговорила девушка. - Не зевайте! Опасайтесь космических дуриков! Развесите уши - горько пожалеете! В Центре Отправки нам об этом все уши прожужжали - и точно, будьте любезны - ты тут как тут. То есть где-то тут. Так где же ты? Бога ради, кончай прятаться и покажись наконец.
Она полустояла-полуплавала под углом к полу, отковыривая с губ мельчайшие чешуйки ороговевшей кожи и то и дело тревожно озираясь. Помолчав, она продолжала:
- Интересно, что за лапшу ты мне будешь вешать на уши? Небось, что-нибудь про метеор из подпространства, который насквозь прошил это корыто, и в живых остались только ты да я, и вот теперь мы до конца дней обречены падать в никуда, поэтому мне ничего не остается, как скрасить оставшиеся дни, и тому подобное, да?
Дэндиш, не отвечая, продолжал разглядывать ее сквозь оптические рецепторы зала оживления. За долгие годы он - Дэндиш - стал настоящим ценителем и знатоком своих жертв. Чтобы спланировать все это, ему потребовалась куча времени. Сложена девушка была безупречно - молодая, тоненькая, изящная. Именно поэтому он выбрал ее из трехсот пятидесяти двух замороженных женщин-колонисток, неспешно и вдумчиво просматривая микрофотографии, прилагавшиеся к личному делу каждого из колонистов. В этом он был подобен заядлому меломану, выбирающему нужную пластинку по каталогу. Зато эта действительно была лучшей из всех.
Дэндиш, конечно, был не очень в смысле чтения персональных психопрофилей, но, поскольку всегда считал психологов придурками, а все эти их профили - мусором, он ориентировался в основном по характеристикам, которые знал. Ему хотелось, чтобы его жертва была невинна и доверчива. Силви, которой было всего шестнадцать лет от роду, и с уровнем развития чуть ниже среднего, казалась в этом смысле самой подходящей кандидатурой. Его даже немного расстроило то, что она отреагировала на происшедшее без соответствующего случаю страха.
- Тебе за это влепят минимум полтинник! - выпалила она, снова озираясь и тщетно пытаясь понять, где же он все-таки прячется. - Скажешь, нет?
Камера оживления, тем временем, обнаружив, что в ней никого больше нет, принялась приводить себя в состояние готовности и перезаряжаться. Пластиковые простыни свернулись в тугие жгуты и исчезли в отверстии мусоросборника. Под ними оказались новые, совершенно чистые простыни. Генераторы радиообогрева на мгновение включились. Края камеры уныло сомкнулись. Операционный стол мрачно прикрылся колпаком. Девушка недоуменно следила за происходящим. Потом тряхнула головой и рассмеялась.
- Боишься ты меня, что ли? - спросила она. - Ладно уж, черт с тобой! Скажи, что ты просто лопухнулся, принеси мне какую-нибудь одежду, и давай спокойно все обмозгуем.
Дэндиш с сожалением вынужден был отвлечься от оптических рецепторов. Таймер как раз сообщил ему, что настало время очередной проверки бортовых систем, и он, как сто пятьдесят тысяч раз до того и еще сто тысяч раз в будущем, быстренько проверил температурный режим в трюме с капсулами, замерил уровень жидкого гелия и восполнил его из корабельных запасов, сверил курс корабля с заданным, проверил расход топлива и скорость истечения струи, убедился, что все остальные системы функционируют нормально, и снова обратил свой взгляд на девушку.
Вся процедура проверки заняла у него не более одной минуты, но девушка за это время обнаружила расческу и зеркальце, которые он выложил специально для нее, и теперь яростно расчесывала волосы. Одним из серьезных недостатков системы замораживания и оживления было то, что особенно сильно страдали такие сложные органические структуры, как волосы и ногти. При температуре жидкого гелия органика становилась чрезвычайно хрупкой, и, хотя все процедуры разрабатывались с учетом этого явления тело бережно помещалось в эластичный кокон, и вообще принимались все возможные меры к тому, чтобы оно не соприкасалось ни с чем твердым или острым, - ногтям и волосам все равно наносился наибольший урон. В Центре Отправки колонистам постоянно вдалбливали в голову необходимость как можно короче стричь ногти и волосы, но не до всех это доходило. Силви сейчас была похожа на манекен, которому какой-то неумеха попытался сделать парик. Она все же вышла из положения, свернув то, что осталось от ее волос, в малюсенькую кичку, и отложила расческу. Вылезшие от расчесывания волосы теперь плавали в воздухе вокруг нее, как будто она попала в миниатюрную песчаную бурю.
Горестно потрогав несчастную кичку, девушка произнесла:
- Тебе-то небось смешно!
Дэндиш на мгновение задумался. Для него в этом не было ничего смешного. Двадцать лет назад, когда Дэндиш был еще подростком с длинными завитыми волосищами и наманикюренными ногтями, бывшими тогда последним писком моды, он почти каждую ночь во сне попадал как раз в такую вот ситуацию. Иметь собственную девушку - не полюбить ее, не изнасиловать, не жениться, а именно иметь в качестве рабыни, и чтобы никто не мог запретить ему делать с ней все, что ни заблагорассудится. Подобные сны посещали его почти еженощно, осеняя сотнями вариантов.
Само собой, об этих снах он никому не рассказывал, во всяком случае напрямую, но однажды, когда в школе им читали курс практической психологии, он рассказал об этом, как о чем-то вычитанном из книжки, и тогда преподаватель, будто прочитав его мысли, объяснил, что все это просто тщательно подавляемое желание поиграть в куклы.
Но Силви явно не была ни сном, ни куклой.