Эх, тонул я в морской пучине, и не было рядом ни спасательного круга, ни бревна, ни соломинки. Что же мне прикажете делать? Открыть бардачок и, хлопая глазами, начать убеждать, что вижу этот пистолет первый раз в жизни? Да, это правда. Но как глупо и беспомощно!
В голову не приходило никакой спасительной идеи. Как назло, милиционер не позволял мне воспользоваться телефоном. Но даже если я как-то сумею позвонить Новорукову, что я ему скажу? Федька, братан, у меня в бардачке лежит «макаров», из которого только что прихлопнули женщину, и я не знаю, как от него избавиться? Чушь.
Я приблизился к машине, глядя на проклятый бардачок, словно на бомбу, которая должна взорваться сразу, как только я открою крышку. И поделом тебе, Кирюша! Нельзя оставлять машину незапертой. А то в следующий раз тебе не только пистолет подкинут, но и трупами салон набьют… Я взялся за ручку водительской двери. Вообще-то, бардачок удобнее было открывать со стороны противоположной двери, но милиционер на эту мою странность, кажется, не обратил внимания. Я открыл дверь. Сел за руль… Милиционер оставался спокоен. А я? Если сейчас открою бардачок и покажу пистолет, у следователя будут все основания засадить меня в СИЗО. Не знаю точно, на сколько суток – суть не в этом. Суть в том, что выбраться оттуда мне будет очень трудно, потому что поиском истины будут заниматься незнакомые мне люди, не испытывающие ко мне никаких добрых чувств, причем, сидящие на государственных окладах.
Моя рука легла на крышку бардачка… Пока я не открыл ее, я чист, я даже официально не задержан, потому что мне пока никто не предъявил никаких претензий.
– Ну? В чем проблема? – нетерпеливо произнес милиционер.
А в том, подумал я, что баран, идущий на заклание, вдруг начал бодаться…
Ключ зажигания в замке, повернуть его – доля секунды. Стартер сделал всего один или два оборота, и мотор заработал. Рычаг передачи уже стоял на первой скорости, я всегда оставляю его в этом положении, когда выхожу из машины. Осталось лишь вдавить в пол педаль газа и сбросить сцепление. Машина рванула с такой резвостью, словно свинья бросилась наутек от мясника. Милиционер что-то крикнул и отскочил, спасаясь от распахнутой двери, которая железным парусом пронеслась рядом с ним. Оглашая ревом двор, мой «жигуль» пронеся мимо подъездов пятиэтажки, затем я круто, с визгом, свернул на Халтурина и болидом помчался вперед. Нагло проскочив перекресток на красный, я свернул в первый попавшийся двор, сбавил скорость и тихо покатил между домов и сараев. Наконец нашел подходящее место и остановился в кустах рядом с мусорными баками.
Меня со всех сторон окружала буйная зелень, какие-то старые заборы, заброшенные дома и трансформаторные будки. Я заглушил мотор и некоторое время сидел неподвижно, пытаясь успокоить себя и привести мысли в порядок, чтобы ответить на самый главный вопрос, от которого, возможно, зависела моя дальнейшая судьба: что делать с «макаровым». Казалось бы, нет ничего разумнее, чем немедленно выбросить его в мусорный бак и вернуться к месту происшествия, где принести свои извинения милиции, сославшись на слабую нервную систему.
Но если взглянуть с другой стороны, то «макаров» – это самая серьезная улика в убийстве. На пистолете выбит его номер, его ствол оставляет свой, неповторимый почерк на пулях и гильзах. Если я выброшу «макаров» в мусор, не похороню ли я тем самым единственную возможность найти и изобличить преступника?
Но моя ли это головная боль – искать преступника? Пусть этим занимается милиция. В таком случае я должен хранить «макаров» как самый главный вещдок.
Так я размышлял, споря с самим собой, и с тревогой поглядывал в зеркало заднего вида. Покрытая трещинками и меловыми рисунками асфальтовая дорожка была пуста, с обеих сторон ее клубились высокие и густые кусты и сквозь пышные кроны деревьев едва проникали солнечные лучи. В этом глухом месте я не привлекал ничьего внимания.
«Макаров», лежащий в бардачке, разжигал мое любопытство. В самом пистолете, как таковом, ничего интересного для меня не было. За мной числился точно такой же служебный «макаров», который хранился в оружейной комнате отделения милиции, и я умел разбирать его до последнего винтика с завязанными глазами. Но пистолет, лежащий в бардачке моей машины, имел один страшный отличительный признак: он был оружием недавно совершенного убийства; всего сорок минут назад его сжимал в руке преступник, тень которого невольно легла на меня.
Я открыл бардачок, накинул на пистолет тряпку, которой обычно протирал ветровое стекло, и поднес его к лицу. «Макаров» был не новый, ствольная коробка посветлела, а спусковой крючок вообще был отполирован едва ли не до белизны. Я приблизил ствол к носу. В ноздри шибанул кисловатый запах пороховой гари. Я, конечно, не эксперт, но в том, что из этого пистолета совсем недавно стреляли, меня не надо было убеждать. Отстегнул магазин. Четыре матово-золотистых патрона стояли в ровном ряду, прижавшись друг к дружке. Словно бочонки с вином в подземном хранилище. Я осторожно оттянул ствольную коробку, и из пистолета выпрыгнул пятый, уже сидевший в стволе, патрон. Но почему только пять? Я отчетливо слышал два выстрела, следовательно, остаться должно было шесть патронов. Либо убийца располагал неполным магазином, либо он сделал три выстрела, один из которых я не услышал.
Пятый патрон нехотя вернулся в строй своих собратьев. Я загнал магазин в рукоятку и поднял флажок предохранителя… Куда бы его спрятать? Под рубашку? Но она и так трещит на моей груди и едва сходится на животе – пистолет под ней будет выпирать словно кролик, только что проглоченный удавом. В карман брюк? Но оттуда он тоже будет выпирать, и стыдно сказать, что будет напоминать.
Я наклонился и затолкал «макаров» стволом в носок. Сверху прикрыл штаниной. То, что надо! Пистолет держится достаточно надежно. Но при необходимости я могу от него быстро избавиться: достаточно сделать резкое движение, словно я бью по мячу ногой. Пистолет отлетит в сторону, и доказать, что он находился при мне, уже никто не сможет.
Вне машины я почувствовал себя, как рыцарь без доспехов. «Жигуль» был хоть слабым, но моим единственным укрытием. Я мягко прикрыл дверь и надавил на нее коленом. Тихо клацнул замок. Посмотрел по сторонам. Никого. Запер дверь на ключ. Обошел мусорные баки и перепрыгнул через кусты.
Я оказался в заброшенном парке с заросшими травой тропинками. Шел быстро, выбирая самые густые и труднопроходимые заросли. Под ногами чавкала влажная земля. Я все время оглядывался и никак не мог отделаться от чувства, что за мной следят. Пистолет, торчащий в носке, натирал ногу. Рубашка прилипла к влажному телу. К подошвам ботинок пристали комья глины. Все было плохо. Нежданно-негаданно я вляпался в скверную историю. Хотел сделать доброе дело человеку.
Тропинка привела меня в овражек. Я спустился в него, прошел по водостоку и оказался на стройке без каких-либо признаков рабочего усердия. Вокруг царила тишина. Я сел на бетонную плиту под подъемным краном, похожим на колодезного журавля, и вынул из кармана мобильник. Два часа, конечно, не прошло. Но ситуация сложилась так, что медлить нельзя. Федька должен меня понять.
Я стал набирать его номер, но на третьей цифре остановился. Кто знает, как там у них, в милиции? Может, все мобильные телефоны прослушиваются. А запеленговать мобильник – вообще пара пустяков. Не успею рассказать ему, как посадил дамочку в машину, а сюда уже нагрянут омоновцы.
Минуту я грыз кончик антенны, ломая голову над тем, рискнуть или не стоит. Потом взобрался на сложенные друг на друга бетонные плиты, откуда вся строительная площадка была видна, как на ладони, и оттуда позвонил Федьке.
Он сразу ответил.
– Слушаю вас!
Я постарался говорить с ним тем жизнерадостным тоном, каким всегда разговаривал с ним:
– Федька, привет! Это Вацура.
Федька умел владеть собой, но пауза, которая последовала после того, как я представился, была на полсекунды, даже на четверть секунды длиннее, чем обычно. И я понял, что Новоруков уже в курсе дела.
– Да, Кирилл… Я ждал твоего звонка…
Он кашлянул и замолчал, ожидая, что я ему скажу. Раньше он рта не давал мне раскрыть, заваливая меня вопросами и предложениями съездить на рыбалку. Я не стал играть и давать ему возможность играть со мной.
– Ты, наверное, уже все знаешь…
Он опять кашлянул. Я представил, как бедолага сидит за столом в своем кабинете и морщится, и лихорадочно думает, как поступить, и трубка мобильника прожигает ему ухо, будто это душевая лейка и из нее хлещет кипяток. Тяжелая эта судьба – следователь. Стал следователем – забудь о дружбе.
– Какого черта ты оттуда уехал? – негромко, но с явной злостью произнес он. Прорвало! Федька нащупал ту тоненькую ниточку, по которой он мог пройти и при этом остаться и следователем, и моим другом одновременно. – Ты должен был дать показания как свидетель! Что ты, как мальчишка, ей-богу! А зачем взятку милиционеру предлагал? Кирилл, я от тебя такого не ожидал! Сам ведь в детективном агентстве работаешь и должен понимать…