— Слава богу… А вы — по делу? Или просто мимо шли? Во что, извини, сразу позволь не поверить…
— Во всяком случае, не мимо. Вот погляди, пожалуйста…
Гордеев достал из кармана бланк заключенного утром соглашения между адвокатом Гордеевым и представителем подозреваемого Минаева А. Е. гражданином Елисеевым Е. А., составленным по поручению Минаева.
Черногоров взял документ, внимательно прочитал, кивнул и возвратил его адвокату.
— Ну что ж, у каждого, как говорится, свои заботы… — И посмотрел на Евгения. — У вас действительно имеется такое поручение?
— Да, — подтвердил Елисеев, — в свое время Алексей Евдокимович выдал мне его официально. Я работаю на него.
— Простите… Евгений?…
— Алексеевич.
— Вы не обидитесь, если я попрошу вас подождать Юрия Петровича в коридоре? Я его не задержу. А ты, Юра, не возражаешь?
— Жень, сделай одолжение, — подмигнул Гордеев, понимая, что у Эда, вероятно, есть к нему нечто такое, о чем он не хотел бы высказываться при посторонних.
— Нет слов, — улыбнулся Женька, выходя из кабинета и тщательно прикрывая за собой дверь.
— Ты этого человека достаточно знаешь? — спросил следователь, кивая на дверь.
— Учились когда-то вместе. Вроде парень неплохой. А что, появились проблемы?
— Проблемы, Юра, могут возникнуть не у меня, их и без того выше крыши, а у тебя.
— В смысле?
— Юра, ты меня достаточно знаешь, чтобы не сомневаться в том, что я тебе уж во всяком случае зла не желаю?
— Вполне.
Гордеев не лукавил. За те несколько лет, когда он под руководством Турецкого работал в Генеральной прокуратуре, ему по ходу дел приходилось неоднократно пересекаться с молодым следователем Эдом Черногоровым. И всякий раз совместная работа в чем-то, да сближала их.
— Ну тогда я тебе вот что скажу… Нехорошее это дело. Это явно чей-то заказ, причем оттуда. — Черногоров махнул рукой над головой. — Но улики бесспорные. Дактилоскопия подтвердила. Хотя подозреваемый утверждает, что отродясь не имел дел с наркотиками. А с отпечатками его просто подставил майор, заставил взять в руки во время обыска. А он не знал, что берет. И вообще, скорее всего, это тот случай, когда обвинение не будет в обиде на победу защиты. Если тебе удастся. Вот все, что я тебе хотел сообщить как старому товарищу. Надеюсь, ты эту мою искренность не употребишь мне же во зло.
— Последнее ты мог бы и не говорить. Спасибо, Эд. А ты дашь мне разрешение встретиться с подзащитным?
— Вопросов нет.
— А посмотреть материалы?
— Ты хочешь прямо сейчас?
— Так их же наверняка раз-два — и обчелся?
— Примерно так. Можешь даже выписать все, что тебе надо.
Черногоров протянул Гордееву папку с материалами дела, и Юрий Петрович, достав блокнот, первым делом переписал туда фамилии и адреса понятых, присутствовавших при задержании гражданина Минаева А. Е.
Заодно отметил у себя и фамилию майора из службы криминальной милиции Южного административного округа, производившего задержание и обыск подозреваемого в хранении и распространении наркотиков гражданина Минаева, жителя города Белоярска. Этому Бовкуну Владиславу Егоровичу наверняка было в высшей степени наплевать, кем является задержанный им человек. Если Эд в данном случае прав — а врать или что-то придумывать специально для Гордеева ему вряд ли надо, — то Минаева, скорее всего, действительно заказали. Кто — вопрос другого порядка. Но явно человек, занимающий немалый государственный стул. Потому что подставка организована настолько профессионально, что даже такой опытный следователь, как Черногоров, похоже, разводит руками.
Посмотрев все, что ему требовалось и получив письменное разрешение следователя на официальное свидание с подзащитным, находящимся в Бутырках, Гордеев был готов уже откланяться, но что-то еще останавливало. Возможно, их не такое уж и давнее общее прошлое.
— Встретиться да посидеть бы, как встарь, — сказал Юрий. — А то, в самом деле, бегаешь, бегаешь, а оно тебя из-за угла — хап! — и в Склиф…
— Давай вот закончим с этой… — оторвался от своих бумаг Черногоров.
— Трехомудией? — подсказал Гордеев.
— Вот-вот, с ней самой, да и посидим, а? — улыбнулся Эд.
— Забито! — Юрий, как встарь, хлопнул следователя ладонью по выставленной им ладони и бодро кивнул, прощаясь. — За сказанное тобой не беспокойся, — счел необходимым добавить уже от двери.
Ну, конечно, это, честно говоря, просто повезло неизвестному пока Гордееву подзащитному, что у его новоявленного адвоката приличные отношения со следователем. Другой бы уперся рогами, особенно если ему известно наперед мнение начальства и выданы соответствующие директивы, и иди доказывай кому хочешь, что творится милицейский беспредел, а твой подзащитный — игрушка в чьих-то явно нечистых руках. Ну и что, чего добьешься? А тут следователь сам ясно дал понять старому товарищу, что не может он прекратить это дело, однако вовсе не будет обижен или сильно раздосадован, если адвокат победит в состязании. У всякой игры есть свои правила, но и в этих правилах имеются такие тонкости и нюансы, разгадать которые не всякому и суду под силу.
Евгений Елисеев нетерпеливо мерил нервными шагами узкий коридор прокуратуры. Его определенно очень озаботила странная ситуация, возникшая в кабинете следователя. Показалось, что между следователем и адвокатом готов был возникнуть какой-то тайный сговор. Но вот в чью пользу?
Был ли он полностью уверен в честности Гордеева? А как сказать! Они что, жили все эти годы бок о бок? Дружба у них — не разлей вода? Пуд соли съели? Да ничего подобного и близко не было. Но Евгений, который по причине своего юридического образования и второй журналистской профессии владел информацией, слышал, конечно, о выигранных Гордеевым процессах. А в наше неопределенное время выиграть что-либо у сильных мира сего, а тем более у государства, далеко не просто. И еще, уже в силу собственной натуры, Евгений полагал, что он может запросто, по старой памяти, подойти к адвокату, бесцеремонно хлопнуть его по плечу и называть Юркой. И это был главный и, возможно, единственный плюс. А все остальное пока находилось в минусах. И если чего и побаивался Елисеев, так это ошибиться, впасть в преждевременную эйфорию. И вежливое выпроваживание его из следовательского кабинета указывало определенно на это. Вот он и не находил себе места.
— Чего мечешься? — спокойно спросил Гордеев.
— Нервы, наверное… — попытался объяснить свое состояние Женька.
— Ты хочешь меня и дальше сопровождать?
Елисеев замялся и вдруг выпалил:
— Так все равно мне делать нечего! Шеф — за решеткой, а что я без него?
— Что? — с иронией поинтересовался Юрий Петрович. — Совсем уж и ничего? Вроде пустого места?
— Ну зачем? — обиделся Женька. — Шеф дает совершенно конкретные указания, я стараюсь, чтоб все было тип-топ, стороны довольны, гонорар капает. Обычная жизнь, старик.
— Да… завидую. А теперь скажи, друг-москвич, тебе известно, где находится улица Кошкина?
— Понятия не имею.
— Но ведь это в твоем округе.
— Спросить можно… Карту посмотреть. А что там у тебя?
— Не у меня, а у тебя. Там проживают понятые, присутствовавшие при обыске твоего шефа. Пожилые люди. — Гордеев заглянул в блокнот. — Вяхирева Зинаида Васильевна и… — он перелистнул страничку, — Семенов Михаил Григорьевич. Посмотреть на них хочу. И поговорить, если удастся.
— Понял, — с готовностью откликнулся Елисеев, — сей момент организуем! Там, внизу, у дежурного, я видел большую карту Москвы. Давай грей пока машину, а я мигом все выясню.
Глава четвертая ГЕНЕРАЛ И ГУБЕРНАТОР
По аэродрому мела ледяная, колющая поземка. Мощные снежные вихри поднимались и от турбин тяжелых самолетов, подруливающих к терминалу.
Лидия Михайловна сидела в салоне так называемой эксклюзивной модели отечественной «Волги» с увеличенным кузовом. Почти «мерседес», с которого, говорят, когда-то слямзили российские автомобилестроители форму «двадцать четвертой». А может, все это — антипатриотичные досужие вымыслы… Во всяком случае, машина, в которой сидела Лидия в ожидании важного пассажира, — он прилетел из Москвы только что, и его рейсовый самолет в данный момент подруливал к зданию аэровокзала — чувствовала себя вполне комфортно. Да и самому хозяину, губернатору Гусаковскому, нравилась эта машина, — ему-то, возможно, как раз из чисто патриотических чувств.
Андрей Ильич никогда не переставал подчеркивать, что он истинно русский человек, простой, как Чапаев, и предусмотрительно мудрый, как его духовный идеал — Суворов. Лидия однажды, в шутку, подсказала ему, что вообще-то Чапаева называть истинно русским никак не выйдет, российские малые народности тоже вправе иметь своих героев. Гусаковский хитро посмотрел ей в глаза, хмыкнул и больше Чапаева не поминал, разве что в узком кругу и со ссылкой на «малые народности» — тоже русские по своему духу.