Справедливости ради Ружаков вынужден был отметить, что и другая сторона понесла ощутимые потери. Проще говоря, тот тип, чья пуля едва не поставила жирную точку в жизни самого Кулака в первые мгновения только еще наметившейся перестрелки, был уже трупом. Он лежал лицом вниз, и только редкие порывы ветра то и дело колыхали светлую густую шевелюру на затылке. Скрюченные пальцы мертвой хваткой сдавили рифленую рукоятку пистолета, но оружие уже не представляло ни для кого опасности.
Зато единственный оставшийся в живых пассажир старенькой «шестерки» вел себя поистине героически. Его «стечкин» умолкал ровно на столько, чтобы успеть перезарядиться, и снова заливался истеричным лаем. «Братки» под предводительством «бульдога» не могли достать его своими выстрелами, но и он «шпарил» уже не на поражение, а скорее для острастки. Положение становилось патовым, пассажир «шестерки» понимал это и сейчас просто отчаянно боролся за собственную жизнь.
Кулак знал, сколько он будет отбиваться, – пока не кончатся запасные обоймы к автоматическому пистолету. Тогда все и завершится. И тогда «бульдог» с бригадой вспомнят и о нем. Возможно, эта обойма и есть последняя? Ружаков решил не дожидаться того момента, когда выяснится этот вопрос.
Единственный путь к спасению лежал для него через лесопосадки. Он вполне успеет пересечь открытое пространство и скрыться в багряной осенней листве деревьев. Заметить этот маневр можно было со стороны «шестерки». С «Ниссана» его не будет видно. Во всяком случае, Кулак на это очень рассчитывал.
И он рванул. Встал на ноги и, не разгибаясь, побежал в выбранном направлении. Ружаков чувствовал, как по его спине, вдоль позвоночника, потекла струйка холодного пота. Мускулы напряглись, ожидая, что в любую минуту в тело вонзится роковая пуля. Но Ружаков не оглядывался. Усилием воли он заставил себя не оглядываться. Расстояние между ним и посадками сокращалось. Кулак мысленно считал шаги до спасительной лесопосадки, отгоняя дурные мысли.
«Стечкин» смолк, когда Ружаков последним неимоверным усилием бросил тело вперед и почувствовал, как одна из сухих веток больно стегнула его по лицу. Он инстинктивно прикрыл щеку ладонью. Его пальцы тут же увлажнились и стали липкими от крови. Но сейчас это было не главное. А главное было то, что он все же успел скрыться! Смешаться со спасительной листвой…
Но успокаиваться было рано, поскольку в любую минуту о нем могли вспомнить. И Ружаков бросился вперед с удвоенной силой. У дороги еще какое-то время стрекотали «узи» «бульдога», но минуту спустя смокли и они. Воцарившаяся тишина буквально оглушила Ружакова. Он дважды спотыкался и падал, касаясь носом опавшей листвы, перемешанной с грязью. Рубашка превратилась в жалкие лохмотья, а две верхние пуговицы оторвались.
Кулака бил легкий озноб, но он был уверен, что это не от пережитого напряжения, а от холода. Что же касается легкого опьянения, которое он испытал в автомобиле приятеля, то от него давно не осталось и следа.
Лесопосадки кончились, и Ружаков вышел на открытое пространство. Впереди, на расстоянии двух-трех километров, виднелись другие заросли – еще гуще, а значит, и надежнее. Так, во всяком случае, казалось Ружакову. Солнце катилось за горизонт, окрашивая серые дождливые тучи в светло-багровые тона. День близился к завершению.
Кулак на минуту остановился, восстанавливая сбившееся дыхание. За шесть лет организм отвык от подобных перегрузок. Во рту все пересохло, и Ружаков беспомощно облизывал потрескавшиеся губы. Пораненная веткой щека продолжала кровоточить.
– Ну, вперед! – подбодрил сам себя Ружаков.
Он огляделся по сторонам и снова пустился бежать. На этот раз по открытому пространству. В тот момент он старался не думать о будущем и о том, каким образом будет добираться до города.
Глава 2
– Ну, как выглядела Маша, я даже спрашивать не стану, – Крячко попыхивал сигаретой, сидя в немного тесноватом для его комплекции салоне «Пежо» рядом с Гуровым. – Тут и так понятно, что ты ответишь. Она, как всегда, бесподобна, как всегда, на высоте… Влюбленность в собственную супругу и в ее божественный талант в тебе неискоренима. Скажи, как сам спектакль? В целом? Не зря потратил время?
Автомобиль с двумя старшими оперуполномоченными Главного управления уголовного розыска МВД РФ Львом Гуровым и Станиславом Крячко стремительно несся по серому, мокрому от дождя асфальту загородного шоссе, держа курс в сторону Кольцевой дороги. Златоглавая уже осталась позади, напоминая о своем близком присутствии лишь разноцветной иллюминацией на фоне черного беззвездного неба. В воздухе откровенно попахивало грозой, которая в любую минуту была готова обрушиться на несчастные головы простых смертных. Мелкий моросящий дождик стучал в лобовое стекло, по которому лениво двигались «дворники», очищая его от назойливых капель.
Гуров вынул из бокового кармана куртки пачку сигарет и тоже последовал примеру соратника. Отмахнувшись от густого дыма, повисшего в салоне, полковник чуть приспустил боковое стекло со стороны водителя, и в иномарку тут же ворвался холодный, пронизывающий до костей ветер, который, несомненно, дул с севера.
– Ты завистливый человек, Крячко, – спокойно бросил Гуров, не поворачивая головы. – И это нехорошо. Очень нехорошо. Разве ты не знал, что зависть – это серьезный грех…
– Почему это? – недовольно откликнулся Станислав.
– Что «почему»? Почему зависть – это грех? Так написано в Библии. Ты не читал?..
Крячко раздраженно махнул рукой и, склонившись вперед, загасил окурок своей сигареты в пепельнице под приборной панелью.
– Не умничай, Лева. Ты прекрасно знаешь, что я спрашивал тебя не о грехах и не о том, что по этому поводу сказано в Библии. С чего это ты решил, что я завистливый?
– Потому что так оно и есть, – Гуров прищелкнул языком. – Ты постоянно завидуешь моему семейному счастью и не упускаешь случая воткнуть шпильку по этому поводу. Как шкодливый пацан какой-то. Стыдись, пан Крячко… Ты не забыл, сколько тебе лет?
– Иди ты знаешь куда, – беззлобно парировал Станислав, но по своей извечной привычке обиженно набычился и мгновенно стал похож на большого нахохлившегося воробья. – Я только хотел узнать у тебя…
Гуров рассмеялся.
– Ладно-ладно. Охолонись, старик, – примирительно сказал он.
Генерал Орлов позвонил на мобильник Гурову час назад, когда тот находился в театре. У Марии была премьера, и она пригласила на это знаменательное для себя событие супруга. У Гурова, на счастье, выдался свободный вечер, и он охотно согласился. Вечер обещал быть приятным, и полковник с удовольствием представлял себе тот момент, когда после премьеры и обязательного в таких случаях банкета он вернется с женой домой и у них наконец появится замечательная возможность остаться наедине. Только он и она. И больше никого. Гуров чувствовал, как от подобных мыслей тепло разливается по телу и согревает душу…
А потом этот звонок в антракте, и все его мечты так и остались мечтами. Взглянув на номер, Гуров негромко выругался, жалея, что не догадался отключить телефон, а еще лучше – оставить его дома. Тогда бы никто не смог его достать, даже разлюбезный начальник и друг в одном лице генерал Орлов. Но, как известно, русский мужик задним умом крепок, поэтому на звонок отвечать все-таки пришлось.
Как выяснилось, вечер Гурову испортили какие-то неизвестные типы, устроившие на загородном шоссе жестокую перестрелку. Результатом этих боевых действий стали четыре бездыханных трупа.
Петра Николаевича Орлова, впрочем, как и других ответственных руководителей правоохранительных органов столицы, озаботили проблемой разобраться в случившемся, а генерал в свою очередь, недолго думая, решил спихнуть эту головную боль на двух своих лучших сыщиков в лице полковников Гурова и Крячко.
– Спектакль я так до конца и не досмотрел, – Гуров зажал тлеющую сигарету зубами и положил обе руки на рулевое колесо. – Но увиденное меня впечатлило… Если тебе это действительно интересно, Стас.
– Интересно. Я вообще впервые слышу, что ты способен быть впечатлительным. Что же конкретно так подействовало на твои эмоции?
– Режиссерская интерпретация. Мне, естественно, доводилось прежде читать Вебера. И с его пьесой «Контракт» я также отдаленно знаком. В том смысле, что помню суть произведения… Но в данном случае режиссер едва ли не перевернул все с ног на голову. По-моему, ни одному, даже самому извращенному, индивидууму не придет в голову прочесть Вебера именно таким образом. – Гуров пожал плечами, и было очень похоже, что в данный момент он больше общался с самим собой, нежели с наблюдавшим с интересом за его суждениями Крячко. – Но он это сделал, Стас. Парадоксально, но факт. Он это сделал. И до чего только не додумаются современные гении, лишь бы хоть как-то выделить себя из общей массы… А появления Маши я, к твоему сведению, так и не дождался. Ее героиня появляется только во втором акте, то есть после того, как мне уже пришлось пообщаться с Петей. Следовательно, о ее личном вкладе в данную постановку я судить не могу.