На самом деле на данный момент у меня не было никакой личной жизни, но Борьке знать об этом не следовало.
– Ну, я думал, что сейчас… Понятно! Он все про меня знает, и про то, что с тем моим приятелем мы расстались еще перед Новым годом. Неужели он за мной следит? Я рассвирепела.
– Ну, что ты ко мне привязался? Что ты торчишь тут бесконечно, Лешки уже полгода нет, а ты все тут? Ну, дашь ты мне когда-нибудь пожить спокойно? Тещу боишься? Значит, либо убей тещу, либо снимай квартиру!
– У меня сейчас, чтобы квартиру снимать, и денег нет. Милка, у меня неприятности…
– Да у кого их нет? – отмахнулась я. Он был прямо убит.
– Значит, не согласишься?
– Ни за что, – твердо ответила я. – Борис, ты сам подумай, не дело это, что ты будешь бегать туда-сюда, от одной жены к другой и обратно. Тебе самому-то не противно?
Он посмотрел на меня грустно, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел в прихожую. И тут зазвонил телефон. Это был Витькин приятель Антон, тот самый, у кого я узнавала Лерин адрес.
– Здравствуй, солнышко, ты не забыла, что мне обещала?
«Что я ему обещала? Ах да, вот бабник несчастный, знает же, что у меня неприятности, не до свиданий мне сейчас, так нет, все равно лезет!»
– Так я подъеду, Мила? Пообщаемся!
– Извини, дорогой, – злорадно ответила я, – сегодня никак не могу, муж дома.
– Какой муж? – удивился Антон. – Нет же у тебя никакого мужа!
– Теперь есть, – сказала я, делая знаки Борьке, выглядывающему из прихожей.
Он подошел и сказал в самую трубку:
– Мила, с кем это ты разговариваешь?
– Да так, дорогой, пустяки, это подруга, – сказала я фальшивым голосом и повесила трубку.
Закурив сигарету, я расслабилась и начала думать. Если я все-таки разрешу Борьке немного пожить здесь, что мне от этого будет? Соседи начнут сплетничать? Плевать на соседей! Жена его узнает? Конечно, узнает, но это их проблемы, пусть сами разбираются.
Я оглядела комнату и осталась недовольна. Сказать по правде, я порядочно распустилась после отъезда Лешки. Может быть, присутствие в доме мужчины меня дисциплинирует, я перестану разбрасывать лифчики по всей квартире и курить в комнате? А Борька отвадит таких наглецов, как Антон. И починит наконец бачок в туалете, а то уже неприлично, скоро придется ведром сливать. Конечно, мой бывший муж и домашнее хозяйство – две веши несовместные, но бачок я из него выбью, иначе сгоню с квартиры.
– Надолго твоя жена уехала?
– Недели на две-три.
– Ну ладно. Будешь жить в Лешкиной комнате, убирать сам, продукты покупать тоже сам. Две недели я выдержу. Лешке звонить – за свой счет. Иногда подвезешь меня куда-нибудь. Надеюсь, машину у тебя теща не забирает?
– Пока нет.
Он так обрадовался, что я пустила его жить, что готов был согласиться на что угодно. Я полезла в шкаф за постельным бельем, а Борька включил телевизор. Передавали вечерние новости. То, что я услышала, заставило меня сначала застыть на месте, потом я вскочила, ударилась головой о полку, так что искры из глаз, а шкаф чуть не рухнул. Борька бросился ко мне, но я знаками показала ему, чтобы сделал погромче.
– Сегодня в результате рейда транспортной милиции в товарном поезде на платформе была обнаружена сумка, в сумке находился труп молодой женщины.
Камера показала платформу, каких-то людей рядом, они открывали клетчатую сумку, в каких челноки возят вещи. Лица женщины, конечно, не показали, но бежевое пальто объяснило мне все. Это было Лерино бежевое пальто, и это Лерин труп ее муж засунул в клетчатую сумку и бросил на открытую платформу. Вчера вечером я видела это собственными глазами. Борис глядел на меня выжидающе. Надо сейчас же ехать к этому типу, Лериному мужу. Никто, кроме меня, не знает, что он причастен к исчезновению Леры. Я прижму его к стенке и пусть он наконец объяснит, зачем он ее убил, куда дел деньги и как Лерин паспорт оказался в кармане какого-то постороннего избитого мужика!
Я позвонила в дверь Лериной, вернее, бывшей Лериной квартиры. Надо сказать, что дверь эта мне за последнее время порядком надоела, а видеть ее мне приходилось чаще, чем свою. И опять дверь не открывали, и опять я чувствовала, что там за дверью кто-то есть. То есть не кто-то, а известно кто – этот самый чертов муж. Мне все эти игры осточертели и я гаркнула на всю лестницу:
– Открой дверь! Я слышу, как ты там сопишь!
Дверь тут же открылась, он и правда стоял на пороге и зашипел на меня, как гадюка:
– Тише вы! Ну, что вы кричите, соседи же услышат!
– А что мне соседей бояться? Я ничего преступного не сделала! – и нарочно голос еще больше повысила, чувствую, он уже и так на грани истерики.
Он меня тащит в глубь квартиры, сам весь трясется и кричит шепотом, если такое возможно:
– Я вас умоляю, тише. Не кричите, да перестаньте же!
Я по всем законам самообороны, использую движение противника в своих целях, то есть – он меня тащит от дверей, а я еще сильнее на него напираю, чем его окончательно деморализую, и сходу его огорошиваю:
– Ты Перу, жену свою, зарезал или задушил?
Тут он от меня отскочил как ошпаренный и завизжал тонким голосом:
– Не убивал я ее!
– Как это – не убивал? Я своими глазами видела, как ты сумку огромную отсюда волок и на железнодорожном переезде на платформу закинул, а что в этой сумке было – это в новостях телевизионных очень красочно показали!
Тут этот козел – ну не подобрать для него другого названия! – рухнул на диван (что характерно, на пол не стал падать, а прицельно на мягкий диван плюхнулся) и зарыдал, как обиженный ребенок. Я ему без всякого снисхождения к умственной отсталости:
– А-а! Пришил жену, а теперь рыдаешь! Раньше рыдать надо было!
– Не убивал я ее, – это Нинка! Нинка ее… мальчиком!
– Какая Нинка? Каким еще мальчиком?
Я уже подумала, что он свихнулся от переживаний, и теперь я ничего не узнаю. Тут меня осенило. Я подсела к нему на диван, вспомнила все свои материнские навыки и стала его, как маленького, гладить по спине и утешать.
– Ну-ну, не плачь, расскажи, чуть не сказала – маме, как все было. Ты ее не убивал? Ну, вот и славно. А кто же ее тогда оприходовал? – Глажу его, ласково приговариваю, а самой и смешно, и противно. А на этого типа мой голос подействовал, он успокоился немного и начал рассказывать:
– Она… она пришла, неожиданно так, мы не ждали, мы тут с Ниной… ну… это, а она, Лера-то, она никогда раньше днем с работы не приходила, да и вечером тоже поздно… я же знаю, она с этим вашим Витькой… я видел, как он ее на машине куда-то, мы с ней поссорились… ну, я тут с Нинкой…
– Ага, понятненько. Жена – на работу, а ты бабу притащил. И она вас тепленькими застала. Чудненько. А дальше?
– Ну… она сразу в комнату, скандалить стала… Нинку за волосы, та тоже ей поддала…
– Я себе представляю! Жаль, не присутствовала!
– А потом… они уже совсем прямо стали как ненормальные…
– А ты-то куда смотрел? Не мог их разнять? Мужик же все-таки, посильнее их будешь.
– А она, Лерка-то, прямо как с цепи сорвалась, как будто сама не такая. Чуть Нинке глаза не выцарапала, тогда Нина ее мальчиком, случайно это вышло…
– Господи! Каким еще мальчиком? Что еще за мальчик такой?
– Вот, – он ткнул пальцем в сторону тумбочки.
На тумбочке стояла здоровенная такая хреновина – то ли статуэтка, то ли пресс-папье в форме кудрявого мальчика, не то херувима, не то ангелочка – я в них не очень разбираюсь, но увесистый такой ангелочек. Таким по голове хряпнешь – мало не покажется. Да так, собственно, и получилось. У меня было первое движение этого мальчика в руку взять, взвесить, но потом я про отпечатки пальцев вспомнила и воздержалась. А он, вдовец этот безутешный, увидел, как я мальчика разглядываю, и говорит:
– Мы его помыли… Я, то есть, его помыл потом. Он весь в крови был.
– Аккуратный ты мужик, – говорю, – чистюля. А дальше-то что было?
– Ну… Нина ее, значит, мальчиком…
– Да хватит тебе про этого мальчика! Надоел уже!
– Да-да… Лера и упала… кровь, немного правда…
– Кровь тоже ты потом вытер?
– Ну да… Лера упала, а я послушал – а сердце не бьется… – последние его слова перешли в стон.
– Прекрати ты! Ладно, досюда более или менее понятно. Дальше что было?
– Я Нинке говорю, ты же ее убила… а она стоит столбом, а потом, пока я тряпку под Леру подкладывал, чтобы кровь не на ковер, Нинка в коридор, вещи свои подхватила и бежать, я и моргнуть не успел.
– Ну а дальше что?
– Дальше… дальше я ее, Леру, то есть труп… в сумку запихал и в кладовку… не знал, что мне делать.
Я представила, как он запихивает в клетчатую сумку еще неостывшее тело жены, и мне стало нехорошо.
– Потом вы пришли, сначала вы одна, а потом с этим… с шефом вашим.
– Встретил ты нас, надо сказать, довольно бодро. А перчатку Лерину ты ведь только потом убрал?
– Да, а вы и перчатку заметили?
– А как же!
– А потом, ночью уже, я ее на машине отвез, хотел подальше в лес куда-нибудь, а тут состав на переезде, я и подумал, что ее увезут подальше, а там никто концов не найдет…