– Фирма «Инспиратор» является одной из крупнейших фирм отрасли в нашем регионе. Только за прошедший год процент проективной инспирации по району вырос практически до сорока процентов, и это исключительно благодаря тому влиянию, которое наша фирма…
Женьке – шапку. Или, может быть, все-таки танк? Хорошо бы и шапку, и танк. Но когда ему даришь два подарка, он сразу плачет, что не знает, чему радоваться. А шапка ему нужнее, у него уши мерзнут. Мама любит зеленое и голубое. На малахит у нее аллергия, но можно подарить бирюзу. Из бирюзы бусы бывают либо тоненькие, либо очень густые, но густые мама не любит, а на тоненькие обидится. Значит, еще браслет. Браслет, значит, тоже из бирюзы, то есть нужно искать набор. Где наборы лучше всего? Можно съездить в «Красавицу», а можно в «Каменный век». В «Веке» камни лучше, «Красавица» ближе, а времени нет ни черта. Папе шахматы. Может быть, тоже каменные? Интересно, продаются ли шахматы в «Каменном веке»? Этот Евгений Евгеньевич сидит с таким лицом, будто это он продается в магазине «Каменный век». И чего он пришел на эту встречу? Витька распинается, а этот слушает, как памятник. И отчество «Евгеньевич» ему не идет. Ему нужно какое-нибудь необычное отчество, а то у него все такое обычное, хоть маслом заедай.
Катерина задумалась, какое отчество пошло бы президенту фонда. Евгений Евграфович? Евгений Султанович? Евгений Варфоломеевич? Евгений Разгуляевич?
«Шубу незачем, – думал Евгений Разгуляевич, президент фонда. – Шубу незачем, а серьги у нее уже есть. Штук сто, если парами считать. И кольца есть, и браслеты, и игра „Дартс“ для младшего школьного возраста. Может быть, купить ей очки? Хорошие темные очки приличной фирмы. Будет носить вместо своих восьми других. Или обидится?»
– …одновременно в двух областях: первичного инспирирования и трансференциального инспирирования. Первичное инспирирование, являющееся, как известно, основным способом воздействия на процесс мышления и развития в ситуативной проблематике, занимает нас как отдельная тема, так и в качестве базы для трансференциального инспирирования. В нем мы достигли особенных результатов, потому что уровень трансференциального воздействия, предоставляемого нашей фирмой, на двадцать восемь процентов выше, чем…
«А можно купить ей зонтик. От солнца. В январе. И пусть подавится».
При мысли о том, как можно подавиться зонтиком, Евгений Алибабаевич вздохнул.
– Да, да, – закивал Семенов, – это звучит несколько необычно, но я готов продемонстрировать цифры. Идейное инспирирование – пятнадцать процентов от общего бюджета, инсинуационное инспирирование – тридцать процентов, инспирирование маниакальной стадии – пять процентов и депрессивно-аутичное инспирирование – пятьдесят процентов. Таким образом, вы можете легко убедиться, что бюджет раскладывается…
«Унитаз. Раскладной. Портативный. Держать в кармане».
Катерина скучала. Бесстрастное лицо президента ее не инспирировало. «Глаза какие-то рыбьи. Может, он на самом деле Евгений Кальмарович?» Семенов пел изо всех сил. Семенова было жалко.
– Скажите, Евгений Евгеньевич, – вмешалась Катерина, пока Семенов переводил дыхание, – а вас как мама в детстве называла?
Президент фонда удивился и поднял левую бровь. Но Катерина смотрела на него с таким вежливым интересом, что долго держать паузу он не стал.
– Геша, – ответил президент фонда.
– А у меня сын тоже Евгений, – сказала Катерина, – только я его Женькой зову. А у вас дома Женькой, наверное, вашего папу звали?
– Звали, – согласился президент. – Он был Женька, а я Гешка. Нас так различали.
– Вы на папу похожи, – с одобрением сказала Катерина.
– Вы знали моего папу?
– Нет. Но если он назвал сына своим именем, его явно отличала большая любовь к стабильности и порядку.
Президент рассмеялся.
– Вообще-то меня назвали в честь деда. Папа тоже был Евгеньевичем.
– Понятно, – вздохнула Катерина, – у вас вся семья такая.
– Такая, – согласился президент.
– И мама? – полюбопытствовала Катерина.
– И мама.
Семенов написал записку и подсунул ее Катерине под локоть. Записка гласила: «Дура. Миллионы». Президент незаметно вытянул шею, чтобы увидеть текст, но Катерина предусмотрительно загородила записку ладонью.
– А вы уже придумали, что подарить маме на Новый год? – спросила она.
– Да не могу никак, – оживился президент, подаваясь вперед. – Никаких идей нет.
– А бусы?
– Есть у нее бусы. У нее стенд бус, на всю стену. И серьги есть, и машина.
– Важен не подарок, важно внимание, – встрял Семенов.
Катерина пнула его под столом ногой в колено.
– Подарок тоже важен, – сказал президент Геша.
– Ммм, – согласился Семенов.
– Подарите ей черепаху, – сказала Катерина.
– Почему черепаху? – спросил президент.
– Потому что это единственное, чего она от вас не ждет. Или смените отчество.
Президент расхохотался.
– Отчество-то зачем?
– А вам не надоело? – поинтересовалась Катерина.
– Нет, – растерянно ответил президент. – Я как-то привык.
– Тогда не меняйте, – разрешила Катерина, – тем более в подарок маме. Она ведь тоже привыкла, за столько лет. А черепаху можно еще и расписать. Красками. Будет расписная черепаха в подарок маме. Напишите на ней: «С Новым годом!» – и поставьте дату.
Семенов с удрученным видом складывал в стопочку свои бумаги.
– Да, кстати, – сказал президент, задумавшись о черепахах, – насчет вашей фирмы. Хорошая, по-моему, фирма.
– Хорошая, – согласилась Катерина.
– Отличная! – сказал Семенов.
– Я передам дело в бюджетную комиссию. С положительной рекомендацией.
– А я вам открою тайну, где продаются черепахи, – сказала Катерина.
– Откройте, – улыбнулся президент и подумал: «Я напишу на ней: „Подавись“. И распишусь».
На улице Семенов закурил.
«Женьке – шапку, думала Катерина, но только из ангорской шерсти, остальные не теплые вообще. Шахматы могут быть из малахита, а вот бусы нельзя».
– Витька, я придумала, что я тебе подарю! От всей души!
– Подари мне пять минут покоя от твоей души.
– Ага. Я давно знаю, что тебе не нравится моя душа. Поэтому я подарю тебе свое тело.
Семенов посмотрел с интересом.
– Я тебе в подарок напишу завещание, – сказала Катерина, засовывая руки в карманы. – И когда я умру, ты сможешь пользоваться всеми моими органами. Для чего захочешь.
Семенов тяжело вздохнул. Уже темнело. С неба сыпался бледный усталый снег, и ярко освещенные витрины плавали в воздухе, как аквариумы, набитые рыбами без названий.
Екатерина Перченкова
Сказка про желтый цвет
Если не хотите, чтобы вас узнали, говорила Ивонна, оденьтесь в желтое. Нет разницы, будет это густой канареечный цвет или прозрачный лимонный, он отнимет у вас имя и суть, и взгляды прохожих никогда не коснутся вашего лица. Вместо вас они запомнят человека в желтом.
В шкафу Ивонны висела желтая кожаная куртка и два мужских свитера грубой вязки, тоже, разумеется, желтые. Давным-давно, когда она еще не знала тайны этого цвета, Ивонне приходилось носить шелковую косынку и темные очки. Ее лицо знал каждый третий случайный прохожий, и каждый второй узнавал Ивонну, если она шла по улице, улыбаясь. Улыбка ее была похожа на натянутый лук.
На сцену она всегда выходила, одетая в длинное платье и неизменную свою улыбку. Чужие взгляды целовали безупречный изгиб ее губ. Голос был на втором месте после улыбки, смутно знакомый каждому слуху, прямой и беспощадный, как тисовая стрела.
Лицо Ивонны смотрело с растрепанных афиш на стенах домов, любимых игрушек бездомного ветра… Сама она ходила по улицам, запахнув желтую куртку поверх желтого свитера, улыбалась, хмурилась, смотрела на часы, заводила ни к чему не обязывающие разговоры за столиками открытых кафе, которые доживали последние дни перед мертвым сезоном. Ей все казалось, что собеседники знают, с кем говорят, но не позволяют себе даже намека на раскрытую тайну, словно свита, почтительно подыгрывающая королеве. Но в страхах своих Ивонна ошибалась. Никто не может запомнить лицо женщины в желтом.
К тридцати годам она разлюбила свое имя. Имя можно любить, пока оно звучит пойманным ветром в стеклянной бутылке, но нельзя, когда оно – всего лишь неровные белые буквы на черной бумаге. Ей предлагали руки, сердца, дома и деньги, но она отрешенно сметала сердца с деньгами в одну кучу, справедливо полагая, что не стоит внимания тот, кто любит тебя только за то, что ты – Ивонна.
Она хотела уехать на время в другую страну, чтобы узнать свою цену без имени и голоса, носить не желтое, а все, что вздумается, но боялась. В такие дни она несла свою улыбку как знамя, чувствуя, как смыкается за спиной строй щитов, и на каждом написано черным по белому: Ивонна… концерт… сегодня…