Дмитрий Казаков Пойте, струны!
«Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов…»
Строка выходила тухлой, словно дождевой червь, пролежавший на солнцепеке не один час. От одного взгляда на нее начинало тошнить…
И зачем только я взялся за это дело?
Да пропади в недрах сверхновой торговец, облапошивший каких-то бедолаг в Гончих Псах и возжелавший по этому поводу хвалебную песню!
Голова невыносимо болела, словно в ней поселился змей-камнеед с Антареса-9 и грыз неподатливую костную корку, с наслаждением вонзая в нее многочисленные зубы…
Сейчас бы полежать! Дать мозгу отдых.
Взгляд мой упал на иллюминатор. За ним серебрятся содранной с рыбьего брюха чешуей звезды. Меж ними разбавленным молоком – туманности. Космос. Дом родной для бродяги.
Глаза сами собой переползли на убранство рубки. Стены выглядят помятыми, кое-где пласталь осыпалась. Навечно поселился мерзкий запах паленой резины, а в писке бортового координатора слышатся истеричные нотки.
Стар мой верный кораблик. Ох, давно пора ремонт сделать!
А на него деньги нужны. Вот и сиди, песню сочиняй для помешанного на лошадях купца с Денеболы-3. И заплатят за нее не так много, и об отдыхе сегодня приходится только мечтать…
Ох, тяжела ты, аэдская доля!
* * *Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Аэды: профессиональные сочинители и исполнители песен. Отличительным знаком их звездолетов является нарисованная на опознавательном поле фига – символ независимости и наплевательского (пофигистического) взгляда на жизнь. Деятельность а. не поддается контролю, но а. считаются неприкосновенными, и даже пираты стараются их не трогать.
* * *Песня сочинена и отправлена. Получатель, судя по лошадиному оскалу на смуглом лице, остался доволен. Связь, слава Хранителям Галактики, не подвела. Но голова меньше болеть не стала. Змей-камнеед обзавелся потомством, и уже вся дружная семейка глумится над моим черепом…
Был бы я талантлив, сочинил бы песню о гнедом звездолете и подкованных соплах за час. Но я – обычен, скучен, словно маленькая белесая звезда без планет. Потратил целый день.
С ужасающим кряхтением я воздел тело из кресла и направился в санитарный блок. Пол приятно холодил ноги, сквозь него чувствовалось гудение корабельных двигателей. Верно служат, старички, несут меня с жуткой скоростью на самый край галактики, на Хирею…
* * *Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Хирея (иначе, Завиждава-5): пригодная для жизни планета в пятой спиральной ветви. Координаты 5-674-5322001-НО. Заселена более пятисот поколений назад колонистами с Лябрума-7. Монархическая форма правления. Знаменита фестивалями аэдов, проводимыми при восшествии на престол нового правителя.
* * *Да, фестиваль.
Тот, кто исполнит лучшую песню, получит столько, что на пару новых звездолетов хватит. Да еще прославится на всю Галактику. В общем, счастье – по полной программе.
Того, кто на предыдущем фестивале победил, так и прозвали – Радаст-Счастливчик.
А я чем хуже? Орфей-Счастливчик! Звучит ведь? Звучит!
Из зеркала на меня глянула невзрачная сизая физиономия, похожая на недопеченный блин, поросший местами белесой щетиной. Сверху этого безобразия колтуном торчали волосы, а из середины подгнившими маслинами блестели глаза…
Тьфу! Прозвание Орфей-Урод куда сообразней.
Пришлось утешаться. Самостоятельно.
– Славься в веках ты, аэд преотвратный!
– Лучший из всех, что по звездам шныряет!
Возглашенное славословие самочувствия не улучшило, а вот лицо в зеркале стало меняться. Обзавелось носом-репкой, рыжей бородой, а само как-то вытянулось и побледнело. Глаза стали зелеными, как изумруды.
– Выходи, Ерофеич, – сказал я сердито. – Тоже мне, нуль-шишига нашелся…
* * *Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Нуль-шишига: персонаж космического фольклора. Разумен. Обитает в черных дырах, может принимать человеческий облик. Свидетельства о встречах с н-ш. многочисленны, но наука существование н-ш. не подтверждает.
* * *– А скорость света-то падает! – выдал Ерофеич обычную присказку, выбираясь из стены космолета. Маленький бородатый старичок, одет в рванье. Встретишь такого на любой планете – примешь за бомжа. Вонять он должен – как помойка. А ведь нет. Ничем не пахнет.
– Ладно тебе, – сурово ответил я, скрывая радость. – Пойдем лучше песню сочинять…
Я развернулся, зная, что нуль-шишига последует за мной. Очень уж любопытен. И песни любит. За ними в гости и приходит.
Впервые он появился у меня на корабле много лет назад, и поначалу я решил, что сошел с ума. Но потом привык, и мы стали друзьями. Пусть твердят яйцеголовые умники, никогда не бывавшие в космосе, что нуль-шишиг не бывает.
Не буду я их разубеждать.
Ерофеич – так называю его я. Настоящего имени старого пройдохи человеку не произнести, а кто выговорит – язык вывихнет.
А сам он приходит, когда хочет, и уходит – в любой момент. Вакуум и расстояния для него не помеха. А живет он, как я понял, почти столько же, сколько Галактика.
Завидуйте, какой у меня приятель!
– Что за песня-то? – поинтересовался нуль-шишига, усаживаясь прямо на пол. Человеческие условности ему – до фени. Захочет – на потолок сядет.
– Хвалебная, – с тоской вздохнул я, рассматривая стоящую на подставке лиру.
Ладно, сначала слова.
– Так в чем дело? – нуль-шишига усмехнулся, показав острые зубы, белые, как мрамор. – Начни так: славься, владыка ты наш благородный, покоя планеты надежный оплот, рука твоя мощная, силой налитая, нас к торжеству и победе ведет…
– Не, это занудно, – покачал я головой, опуская седалище в кресло. – На погребальный гимн похоже… Лучше вот так: эй, чувак, погляди на меня, я правитель, делай как я! Делай, как я!
– Мда, – нуль-шишига мерзко захохотал, отчего у меня закололо внутри головы. – Это ты где, на Гарлеме-13, такие стишата научился сочинять? Споешь подобное, тебя взашей попрут…
И то правда. Попробуем по другому.
– Муза, гнев ты воспой правителя многообильной Хиреи! – возопил я так, что Ерофеич подпрыгнул. – Что страх необорный внушает властителям многих планет!
– Нет, сегодня ты не в форме, – покачал головой нуль-шишига. – Повторяешься, как начинающий графоман. Давай лучше выпьем. У меня перцовка есть…
Огромная бутыль, извлеченная неведомо откуда, матово блеснула в свете ламп. Хитро смотрели с фирменной наклейки двое бородачей.
Я не стал спрашивать, где он взял бутылку. Ясно ведь, не купил.
А стены для персонажей космического фольклора – не помеха.
* * *Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Перцовка: исключительно дорогой алкогольный напиток. Содержание спирта 40—60%. Изготовляется на прародине-Земле семейным кланом Ладыгро, который бережно хранит секрет напитка. По преданиям, гнать п. начали еще в Дозвездную эру.
* * *А на посадочном поле – суета. А на посадочном поле – толкотня. Больше сотни кораблей, самых разных форм, но все – с кукишами на обшивке. Красными, как кровь, зелеными, словно листва, черными, словно космос…
Моя фига желтая, цвета кожи переболевшего болотной лихорадкой с Сириуса-2. Ничего, сойдет.
Меж кораблей – люди. Точнее – аэды. Бегают, обнимаются, ругаются. Кто-то струны дерет, голос пробуя, кто-то встречу отмечает. Все как обычно. Тоска.
Голова вновь болела. Уговорили мы с нуль-шишигой бутылку. Ой, хорошо посидели! А когда он уходил, странную фразу бросил. «Готов ты проснуться» – сказал, и исчез куда-то. В черную дыру, должно быть. По скорости света горевать.
Пока я над Ерофеичевой загадкой думал, песню сочинить так не успел. Полет закончился.
За иллюминатором – планетка сапфиром на бархате космоса возлежит, а мониторы планетарной обороны толстенные орудия на меня наводят. Так, для порядка.
Хирея.
– Это ты, Орфей, – сказал кто-то скучным, до боли в ушах скрипучим голосом, прерывая воспоминания. – Как здоровьичко?
– Не дождетесь, – повернувшись, я встретился взглядом со старым знакомым. Только головная боль помешала мне узнать его по голосу. Гистольф Тощий, лучший аэд Семи Бронзовых Солнц. Высок, худ, словно дистрофик, нос торчит, ножа острее. И презрение – в каждом жесте, в каждой части тела, даже в растопырке пальцев…
И правильно. Ему есть, чем гордиться. Не то, что мне.
А пахнет от него – духами. Сильно. Как от девки продажной.
Противно!
– Привет, Гистольф, – говорю. – И ты тут?
– Все тут, – махнул он рукой. – Все лучшие. Так что тебе ничего не светит.
– Это мы посмотрим! – отвечаю, а сам чувствую – злиться начинаю.