И вот однажды, одной зимней ночью, когда его веки уже закрывались, он увидел нечто такое, о чем когда-то втайне мечтал, но не смел признаться в своих мечтаниях. Его давние грезы сами явились пред ним: в ту ночь, одолев почти бездонную пропасть, вожделенные небеса, спустились к окну молодого человека, смешавшись с воздухом его комнаты, изгнав смрад унылого города и заполнив крохотное пространство помещения ароматом бескрайних полей и лугов, березовых рощ и дубрав, прозрачных озер и рек, шумно катящих свои воды в неведомые края.
В его комнату явились непокорные потоки фиолетовой полночи, посверкивающие золотыми крупицами мгновений, шум океана, неисчислимое число лет влекущий седые валы к далеким землям, на которых никогда не ступала нога человека, влился из окна и позвал его в те края, где осмеливались останавливаться лишь морские нимфы, дабы полюбоваться на фьорды, послушать вековечный шум прибоя, то шепчущего, то рокочущего меж изрезанных скал и вдохнуть удивительных запах, доносящийся с могучих дерев, росших на большой земле, куда даже им нет торной дороги.
Молодой человек увидел разом сотни миров, спустившихся к нему с фиолетовой полночью, узрел их неземные красоты и почувствовал удивительные благоухания, названия коим не сыщется в человеческом словаре. Вострепетало сердце его, исполнившись неописуемой радости от увиденного. А бесшумная, беспредельная стихия уже объяла мечтателя и унесла его прочь, оставив в унылом городе лишь неподвижно лежащее тело, с открытыми глазами, устремленными к небу, а потом много дней, которые невозможно исчислить земными календарями, небесные потоки нежно и ласково обнимали его и несли к мечтам, о которых давно позабыли жители города, и помнил и грезил которыми только он один.
Нежные руки уложили его на шелковые травы неведомых берегов, там, где рядом едва слышно плещется говорливый ручей, и дремлют лотосы, навевая теплым своим ароматом сладостные видения, приносящие покой и умиротворение в издерганную душу. Кто знает, сколько проспал молодой человек на том берегу, вдыхая аромат лотосов, просыпаясь на краткие мгновения, чтобы заглянуть в их звездчатые чаши. Блаженная улыбка появлялась тогда на его пересохших губах, он вздыхал полной грудью, поворачиваясь на мягкой мураве, и засыпал снова, видя прекрасные сны, исчезавшие подобно дуновению легкого бриза и наплывавшие снова, исполненные новых чудесных видений.
Однажды он проснулся, почувствовав, что голова его не клонится на шелковые травы, а глаза не слипаются под тяжестью век. Тогда он поднялся, легко, пружинисто, ощущая необыкновенный прилив бодрости, готовый встретить чудеса, и огляделся по сторонам, решая, что ему делать дальше.
Невдалеке он увидел дорогу, что шла, разрезая дубраву, в неведомые края, другою же стороною уходя куда-то по течению реки и скрывалась за речным меандром. Дорога была торной, но редко используемой, покрывшейся кое-где проплешинами чахлой травки. Выйдя на нее, молодой человек долго решал, в какую же сторону следует ему направить свои стопы, пока не услышал невдалеке девичий смех и не увидел дриад в серебристо зеленых одеяниях, что с весельем и шутками устремились к нему из-под низкой кроны стоящего на пригорке дерева. Смеясь, окружили они молодого человека, и одна из дриад, чей взор показался ему проницательным и оттого печальным, положила ладонь на его лоб и произнесла неведомые слова, музыкой прозвеневшие в ушах молодого человека, а затем показала рукой вдаль, вниз по течению реки, и при этом она улыбалась, а из глаз ее готовы были политься жемчужины слез. Через мгновение она исчезла среди своих товарок, скрылась, неотличимая, в вихре хоровода, и молодой человек растерянно поворачивался в разные стороны, пытаясь снова перехватить ее взгляд и не спутать с другими, но ему этого никак не удавалось. Дриады запели песню на неведомом языке, не понимал он этой песни, хоть и заслушался ею, и лишь одно слово осталось ему, вспыхнувшее, точно путеводная звезда и слово это было именем, необычным именем, которого не слышал он раньше: "Мулиэра". И тотчас же, едва произнес он это имя, как враз разомкнулся и исчез хоровод, скрылись дриады, а молодой человек остался один с удивительным именем в сердце. И он двинулся вниз по реке и повторял его, вдыхая аромат лотосов в такт своей спешной ходьбе: "Мулиэра, Мулиэра, Мулиэра".
И с этим именем на устах он проснулся. Время его сна вышло, как странно, что прошла всего лишь ночь, а не долгие дни и недели, наступило утро, и молодому человеку надлежало идти исполнять свою работу, коей обязан он был публично гордиться, и почитать давших ему эту работу людей, а так же правителей города, за все заслуги, реальные и мнимые. И он работал в тот день так, как никогда прежде, и легкая улыбка витала на его устах, вызывая в коллегах по работе тайные искры зависти и раздражения, - не принято было в том городе улыбаться без нужды и без повода. А едва окончилась работа, поспешил он домой и, проглотив скудный ужин, которого не заметил, вновь оказался в постели под звездами и с нетерпением стал ждать нисхождения сна.
И сон явился ему. Он снова стоял на позабытом тракте кое-где покрывшимся зелеными проплешинами травы и видел вдалеке, за холмом, крохотные колокольни далекого города, к которому он спешил. Река близ дороги заметно разлилась и стала шумной и бурливой, с омутами и водоворотами. По ней, минуя опасные места, неспешно двигалась лодка, закрытая палантином, с рулевым и двумя гребцами, слаженно двигавшими ее к тому месту берега, близ которого остановился молодой человек. Лодка подплыла, рулевой вежливо поклонился молодому человеку и пригласил его на борт.
У молодого человека не спросили ни платы за проезд, ни конечного места маршрута, ни того, как попал он на эту дорогу, точно рулевому и так все известно было. Когда же молодой человек, удобно устроившись на подушках под навесом, спросил рулевого, тот в ответ улыбнулся и рассказал удивительную историю. Оказывается, его и двух его людей, - а рулевой был начальником стражи девятых врат города, - послал с лодкою верховный мудрец, прочитавший в книге судеб о появлении незнакомца в том самом месте, где они его, молодого человека, и обнаружили. Рулевой привык к подобным пророчествам и нисколько не удивился, когда, добравшись до указанного места, увидел молодого человека в странном одеянии, растерянно смотревшего на подплывающую лодку. Немало подобного рода поручений случалось за его долгую жизнь, сказал не без тайной гордости рулевой, что так или иначе оказывались связаны именно с ним и его деяниями, и сказав это, приказал отправляться в обратный путь.
Лодка легко повернулась и поплыла по течению и через некоторое время достигла уже пределов города, отмеченных высоким арочным мостом, на коем по всему пролету были расставлены светильники из чистого золота, украшенные яшмой и нефритами, и блестевшие на солнце. По мосту взад и вперед сновали пешеходы, не останавливаясь и на мгновение, чтобы краем глаза ухватить непередаваемую красоту моста, видно, они были привычны к ней и не видели в ажурных конструкциях моста чего-то поразительного, что надолго привлекло внимание проплывавшего внизу молодого человека. И в этом они по-своему оказались правы, ибо впереди молодого человека ждало куда больше чудес. Город, в который он вплывал по полноводной реке, чьи берега утопали в лотосовых зарослях, источавших пряный сказочный аромат, о, город этот был столь прекрасен, что сравнить его с оставленным позади, молодой человек никак не мог, более того, прежде восхищавшую его красоту дворцов и фонтанов родного города ныне посчитал бы оскорблением простершегося вкруг него великолепия.
Город, имя которому было Рошанна, открывался молодому человеку в своем великолепии постепенно, неторопливо, с достоинством города, знающего свою притягательную красоту и делящегося ей по мере того, как первые впечатления утихнут, а сердце сможет принять новые красоты. Глазам молодого человека открывались дворцы с резными колоннами и витыми пилястрами, с фронтонами, украшенными изображениями неведомых животных и растений, с арочными сводами и прозрачными куполами, над коими возносились скульптуры неизвестных богов и героев. Древние замки, чьи поросшие вековыми мхами камни помнили минувшие тысячелетия, возвышались над городом, этаж от этажа сужаясь, возносились на немыслимую высоту; окруженные зубчатыми стенами, донжоны, подобные горящим свечам взмывали в небесную синь, заканчиваясь золотыми шпилями с флюгерами и вымпелами, бесконечные ряды уходящих друг в друга кокошников заменяли им крыши; казалось, что замковые строения столь легки, что малейшее дуновение ветра вознесет их в небеса, куда с такой неистовой силой они устремлялись. Молодой человек едва успевал вертеть головой, впитывая красоту окружавших его строений, и почти не слушая пояснений рулевого. Дворцы сменялись парками, нисходящими к самой воде; он видел, как в парках играют солнечные лучи в струях множества фонтанов, а вокруг них, среди высокой травы, резвятся дети, он слышал радостные крики и восторженный смех, и к удивлению своему не видел ни единой ограды, что указывали бы границы парков, точно в них не было ни малейшей необходимости. А лодка все плыла дальше, и парки уже сменялись городскими кварталами: то маленькими домиками, стоявшими у воды, то высокими строениями-зиккуратами, украшенными витражами, ажурной ковкой и резными портиками. Он видел храмы, чьи витые луковичные купола, украшенные множеством драгоценных камней, - сапфиров и яхонтов немыслимых размеров, вплавленных в теплую платину, - сияли на солнце мириадами огней, и томно мерцали, когда редкие кучевые облака закрывали солнце. Вкруг каждого храма был сад с неизменными лотосами и пирамидальными тополями, закрывавшими дальние пределы и, изредка, поразительной красоты и достоверности резьбу на стенах молельных домов, повествующую о славных победах далеких времен, о быте давно покинувших мир жителей города, о дальних походах и мудрых деяниях правителей города.