Дима вопросительно посмотрел на дрессировщика.
– Видал? – спросил тот с каким-то мрачным удовлетворением.
– Видал, – подтвердил Дима.
– И вот так всю дорогу…
Дима вежливо промолчал. Он не знал, о чем говорит дрессировщик, и это его не интересовало.
А дрессировщика, в свою очередь, не интересовали тигры. Тигры, как люди, совершенно различные и вместе с тем абсолютно одинаковые. И в общем-то нет особой разницы, будет у него тигром больше или тигром меньше.
– Вы сходите в Уголок Дурова, – предложил дрессировщик. – Может быть, им нужен тигр?
– Нам не надо, – сказала девушка-секретарша.
Она что-то переписывала из одной большой тетради в другую большую тетрадь. Лицо у нее было заплаканное, а глаза ненакрашенные. Оттого, что ресницы были светлые, их не было заметно, и веки казались голыми.
– У нас дети. Это опасно, – объяснила секретарша.
– Это же ценность, – растолковал ей Дима.
– Мы не можем держать у себя ценность.
– А где директор? – спросил Дима.
– Нет его.
– А где он?
– Где, где… Нету – и все. А зачем он вам?
– Поговорить.
– А что говорить-то? Я вам объяснила – и все.
Когда с Димой грубо разговаривали, он очень робел и от робости сам становился некорректным.
– Нет, не все, – сказал он.
– Странный вы какой-то, ей-богу, – поделилась секретарша. – Сначала вам нужен тигр, потом вам не нужен тигр. Делать вам, что ли, нечего? Мне бы ваши заботы.
Она выдвинула маленький ящичек и вытащила оттуда третью большую тетрадь. Видимо, Димины заботы казались ей праздными по сравнению с ее собственными.
– Ну, что вы стоите? – спросила она.
– А что делать? – тихо пожаловался Дима. – Не могу же я сам его отравить…
– А зачем сам? Отведите в ветлечебницу. Его усыпят – и все.
Когда человеку плохо, он бежит туда, где его любят, где ему верят.
Дима побежал к Ляле.
Волосы у нее на этот раз были желтые, рассыпанные по плечам. Если бы рядом с ней поставить Брижит Бардо, было бы совершенно невозможно отличить: которая из них Брижит, а которая Ляля.
День стоял весенний, и половина мостовой была сухая, яркая, а другая половина находилась в тени, асфальт там был влажный и темный.
Дима стоял на солнечной стороне. Привалившись к водосточной трубе, слушал лицом теплое солнце и чувствовал такую усталость, будто он пронес по городу тяжелые чемоданы.
– Я понимаю тебя, – печально проговорила Ляля и провела ладошкой по худой Диминой щеке. Она понимала его и жалела. Это была настоящая женщина. – Заведи себе другую мечту.
– Но это предательство! – воскликнул Дима и сложил три пальца вместе, будто собирался молиться.
– Почему предательство? – удивилась Ляля. – Осуществленная мечта – уже не мечта.
– Если я не сохраню тигра, я не знаю, как это объяснить, но от меня уйдет лучшая часть меня.
– А если ты его сохранишь, он вырастет и сожрет тебя. И от тебя вообще ничего не останется.
Лялина ладонь показалась Диме холодной и жесткой. Он снял ее со щеки, потом приподнял плечо и вытер щеку о плечо.
Ветлечебница ничем не отличалась от человеческой поликлиники, и Дима почувствовал себя в привычной обстановке.
Он снял в гардеробе пальто, потом подошел к окошечку, над которым было написано «Справочное».
– Вы первый раз? – спросили в справочном.
– Первый, – сказал Дима. – И последний.
– Это нас не интересует, – строго заметили в справочном. – Обратитесь в регистратуру, на вас заведут карточку.
Дима сделал два шага вправо и сунул голову в окошечко рядом.
– Кличка… – спросила регистраторша. Здесь говорили конспективно и коротко. Только о главном.
– Чья? – не понял Дима.
– Как вы думаете чья? Не ваша, конечно…
Дима смутился.
– Тигр, – сказал он.
– Кот?
– Тигр, – повторил Дима.
– Я спрашиваю: кот или кошка?
– Из семейства кошачьих, – неопределенно ответил Дима. Регистраторша подняла на него глаза. Дима молчал, она пожала плечами и что-то пометила в карточке.
– Фамилия?
– Чья?
– Ну не кошки, конечно. Ваша.
– Коростышевский.
– Тигр Коростышевский, – продиктовала себе регистраторша и протянула Диме талон.
В коридоре было несколько кабинетов. На скамеечках сидели люди и ждали.
Дима тоже сел на скамеечку, покрытую бежевой масляной краской, и стал дожидаться своей очереди. Перед ним сидела толстая женщина с хозяйственной сумкой на коленях. Из сумки выглядывала собачья морда – белая и лохматая, похожая на хризантему.
– Вы хотите ее усыпить? – осторожно спросил Дима.
– Бог с вами! – испугалась женщина и отодвинулась от Димы. – У нас нервное переутомление, мы ходим на уколы Б-прим.
Очередь двигалась медленно, и Дима был рад, что она двигается так медленно. Он смотрел на концы своих ботинок и мысленно мечтал, чтобы сегодняшний день скорее прошел и наступило завтра. Чтобы можно было скорее забыть о сегодняшнем дне.
Ветеринарный врач внимательно выслушал Димину историю, и когда слушал, то почему-то не смотрел на Диму, а рисовал на рецепте восьмерки.
– Мы не можем взять на себя такую ответственность, – сказал врач. – Это же не кошка, а тигр. Огромные деньги.
– Возьмите даром, – взмолился Дима. – Я даром отдам.
– Не надо нам даром, – врач перестал рисовать восьмерки и поднял на Диму глаза: – Нам и даром не надо…
И вернулся Дима домой, а тигра нет.
– Не знаем, – сказали родители.
– Не знаем, – сказали соседи.
Дима обошел всю полезную площадь квартиры и места общего пользования, но тигра не было нигде.
– Наверное, убежал, – сказали соседи, – в уссурийскую тайгу.
– Хищники, они неблагодарные, – сказали родители.
Дима долго не ложился спать, а когда наконец лег, то никак не мог заснуть. Он все время ждал, что в дверь позвонят и, когда он ее приоткроет, просунут в щель тигренка.
Дима лежал и прислушивался, глядя над собой, и в голове у него крутилась фраза из какой-то песни. Он никак не мог освободиться от этой фразы и от напряжения. Но никто к нему не пришел и тигренка не просунул. Может быть, он действительно сбежал в уссурийскую тайгу.
Прошла неделя.
Дима по-прежнему работал в «Неотложной помощи» и уже видел в своей работе большой смысл.
И любовь по имени Ляля выходила к нему и разговаривала, потому что Дима был хоть и со странностями, но с серьезными намерениями.
И родители согласились, что лучше быть таким тюфяком, как Дима, чем таким ловким, как Замский.
И соседи стали приветливее. Люди вообще не любят, когда кто-то живет иначе, чем они.
Все шло хорошо – гораздо лучше, чем прежде. Дима поправился, и посвежел, и стал забывать о том времени, когда рядом с ним в комнате жил тигр. Но однажды, придя с ночной смены, он лег спать, и тигренок приснился ему во сне – большеголовый, с зелеными глазами, зрачки вертикальной черточкой. Вокруг черного кожаного носа расходились черные круги, а уши торчали на голове, как два равнобедренных треугольника.
Дима проснулся. Голова гудела, и было такое чувство, будто он наелся ваты. Стояли сумерки, и он никак не мог понять – утро сейчас или вечер. Потом, догадавшись по некоторым приметам, что вечер, оделся и вышел на улицу.
Дима зашел в пельменную и неожиданно для самого себя напился.
Если ему было хорошо, то от выпитого становилось еще лучше. А если плохо, то еще хуже. Сейчас ему стало хуже, и он понял, что, значит, до этого ему было плохо.
Дима хмуро глядел в мраморный столик и слушал своих старых знакомых – Охрименку и другого, в плоской кепочке. И у Димы было впечатление, что с того раза, как он их здесь встретил два месяца назад, эти люди отсюда не выходили.
– Ну что, прислал тебе Филиппов письмо? – спросил Дима у Охрименки.
– Нет, еще не прислал. А ты достал себе тигра? – спросил Охрименко у Димы.
Дима поглядел на него и вдруг задумался: если он сознается сейчас в том, что мечта сбежала сама, ему, кроме как на себя, не на кого будет пожаловаться. И вообще он окажется неинтересным человеком, безо всякой мечты.
– Я не вовремя родился, – сказал Дима и сложил пальцы так, будто собирался молиться. – Лишний человек. Трагическая личность. Вот Энгельс сказал: «Что такое трагедия? – Столкновение желания с невозможностью осуществления».
Безызвестному Охрименке стало жалко Диму, но он ничего не сказал. Он сам находился в таком же положении.
Уж как пал туман…
– Челку поправь! – приказала Ирка.
– Как? – виновато поинтересовалась Наташа.
– Как, как, господи! – расстроилась Ирка, вытерла руки о фартучек и задвигалась вокруг Наташи. Двигалась она легко, прикосновения у нее были легкие, и пахло от нее французскими духами.
Ирка обладала тем типом внешности, о котором говорят: «Ничего особенного, но что-то есть». У Ирки было все: она работала в Москонцерте, в нее были влюблены все чтецы и певцы, ездила за границу – то за одну, то за другую. Собиралась замуж – у нее были наготове три или четыре жениха.