Грибники, что ли?
Но выяснить, кто появился в окрестностях, я не успеваю.
- Что ты наделал... - говорит Ксюха, выглядывая в окно.
- То, о чем мы оба мечтали, - отвечаю я вполне искренне.
- Нет! Ты изнасиловал меня! Я не хотела этого! - кричит вдруг она и впивается ногтями мне в грудь.
От неожиданной боли у меня темнеет в глазах.
Я хватаю Ксюху за руки, прижимаю их к ее груди.
У этой очень молодой женщины - явно психоз. Я читал, такое с ними иногда случается, от избытка эмоций. Мне даже с Ягуповой не было так хорошо, как с Ксюхой. А уж ей-то со мной... Тем более в первый раз...
- Ну что ты, перестань...
- На помощь! Милиция! - кричит Ксюха и вдруг, подняв защелку, открывает дверь и скатывается на траву.
Я пытаюсь выйти из машины вслед за нею, но сделать это самостоятельно мне не удается. Чьи-то сильные руки выхватывают меня из салона, и я едва успеваю пригнуть голову, чтобы не удариться.
- Мерзавец! Что ты сделал с моей дочерью! - кричит Супников, хватая меня за полы расстегнутой рубашки. На нем - сапоги и новенькая штормовка, рядом опрокинувшаяся корзина с грибами. За спиной его маячат еще двое "грибников".
- Он меня изнасиловал... - размазывает по щекам слезы Ксюха.
И все становится ясным, как божий день.
Мой отец - прокурор. Супников - директор самого крупного в городе завода. Отец меня в тонкости своей работы не посвящает, но из обрывков телефонных разговоров и фраз, случайно услышанных в его кабинете, я знаю: отец Ксюхи ворует, и по-крупному. Но отец тормозит открытие уголовного дела, ждет, пока доказательства станут неопровержимыми.
Вернее, ждал. Теперь Супников обменяет мою свободу на свою. Сроки нам грозят примерно одинаковые, и силы за спинами моего отца и отца Ксюхи тоже стоят примерно одинаковые. Потому отец и медлил с арестом. Знал: действовать надо наверняка, малейшая погрешность может стоить ему не только кресла, но и жизни.
А Супников - гад, его весь город боится и ненавидит. И единственный, кто его не боится, - мой отец.
Точнее, не боялся. Потому что я его крупно подставил. И что теперь будет...
Супиикова, видать, не захотела отцу подыгрывать, вот и вешала мне лапшу про жениха. Но нас выследили. Ксюха услышала голос отца, испугалась...
- Отпустите меня, пожалуйста, - говорю я таким тоном, что Супников невольно разжимает руки.
Я и сам удивляюсь: столько металла и решимости в голосе... Вот бы на экзаменах так отвечать.
- Я люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки.
- Ты?! После случившегося?! Да кто тебе поверит! Вы видели наглеца? обращается он к своим спутникам. - Я прошу вас помочь мне сопроводить этого негодяя в милицию. Я с тобой и один справился бы, но нужны свидетели, поясняет мне зачем-то Супников.
Воспользовавшись тем, что папаша отвлекся, я бросаюсь к его дочери. Она уже успела привести себя в порядок, только платье измято так, словно на нем спали, да одну бретельку ей приходится придерживать рукой.
- Ксюша, зачем ты так? Я ведь и правда тебя люблю, правда хочу жениться. Объясни это своему отцу! - требую я.
Ксюха смотрит на меня недоверчиво. Оказывается, она не такая уж и дура. Видать, ни одному моему слову не верила и с самого начала держала меня за красивого дурака.
- Оставь в покое мою дочь! - подбегает к нам Супников и не отказывает себе в удовольствии ударить неожиданно нарисовавшегося жениха по лицу. Я понимаю: это мне за отца.
Только ничего у Супникова не получается. Я недаром второй год хожу в секцию рукопашного боя. Уклонившись и поймав руку отца Ксюхи, я заламываю ее за спину, одновременно стараясь не выпускать из поля зрения подручных Супникова, и еще раз предлагаю:
- Ксюша, выходи за меня замуж! Я тебя очень люблю!.
- Нам еще нет восемнадцати. Нас не распишут, - начинает колебаться моя нечаянная невеста.
- Твой отец достанет справку, что ты беременна. Распишут! - уверяю я.
- Не верь ему! Он обманет! - хрипит Супников. Видно, я перестарался, заламывая ему руку.
- Ты можешь прямо сейчас переехать жить в мою комнату! Я буду трахать тебя каждую ночь! - обещаю я.
- Отпусти меня немедленно! Руку сломаешь! А вы что смотрите?! - цыкает Супников на своих спутников, с интересом наблюдающих спектакль.
Они смещаются было поближе ко мне, но я кричу:
- Еще шаг - и я действительно сломаю своему будущему тестю руку!
И "грибники" снова начинают топтаться на месте.
- Я еще раз прошу руки вашей дочери, - повторяю я свое предложение. Извините, что в такой позе... Но вы сами виноваты: не надо было пытаться меня ударить. Ксюша, соглашайся! А то я на Ягуповой женюсь. Выйду из тюрьмы - и женюсь.
- Хорошо. Я согласна, - говорит Ксюха и, быстро подойдя к нам, целует меня в губы.
- Ксения! Не смей! - взвивается папаша, и мне приходится чуть сильнее заломить ему руку, чтобы напомнить, кто хозяин положения.
- Я тоже люблю его, папа, - говорит Ксюха таким ледяным тоном, что Супников сразу понимает: спорить с ней бесполезно. Но все же делает еще одну попытку:
- Я тебя из дому выгоню!
- Не бойся! У меня замечательная мать, и своя комната восемнадцать метров. Мы можем поехать ко мне прямо сейчас. А деньги на шубу и сапоги для тебя я сам заработаю, - обещаю я.
- Отпусти меня немедленно! - приказывает Супников, и я понимаю: на этот раз не стоит проявлять строптивость. Он решительно берет свою дочь за руку.
- Едем домой. Нам нужно поговорить.
- Ксюша, он тебя не будет бить? - волнуюсь я.
- Нет. Папа, скажи моему жениху, что ты меня никогда не бьешь, - просит Ксения.
- Это мы еще посмотрим, жених он тебе или преступник, - бурчит Супников, ведя дочь к стоящему неподалеку джипу "чероки", но я знаю: самое страшное уже позади.
Я вообще как-то вдруг слишком многое начинаю знать и понимать. Я даже вспоминаю слово, обозначающее это состояние: прозрение.
Например, я знаю, что действительно женюсь на Ксюхе. Она, конечно, не красавица, и грудь у нее маленькая, но сугубо как женщина сложена великолепно. Как раз по мне. Куда до нее Ягуповой... И если даже сегодня, когда она только боялась и ничего не умела, мне было так хорошо с нею, то что будет потом, когда она кое-чему научится? Точнее, мы вместе научимся. Я ведь тоже мало пока что усвоил из этой хитрой науки, хоть и выпендриваюсь перед одноклассниками.
А еще я знаю, что ничего более запоминающегося, чем сегодняшний день, в моей жизни уже не будет. Институт, дети, любовницы... Отец не посадит, конечно, тестя, как собирался, но заставит его отдать почти все награбленное... нам с Ксюхой. Супников возненавидит и меня, и свою дочь, я стану для нее единственным светом в окошке... Можно было бы, конечно, задержаться здесь. Когда-нибудь, устав от приключений, я останусь в одной из таких жизней надолго, почти до самого конца. Но не сейчас, не сегодня.
"Коробейники кукуют в деревянном падеже!"
Сильные мужчины умеют не хуже красивых женщин одним лишь взглядом заставить собеседника выполнять свою волю'. Именно так смотрел Шпак на главного инженера.
- Ну-с, и что вы выяснили?
- Под фамилией Лохов скрывается Эдуард Кондратюк. Тот самый Кондратюк, который принимал участие в создании витатрона и даже является соавтором нескольких патентов, - начал главный инженер с того, чего Шпак больше всего боялся. Начал очень деликатно, прикидываясь, что не знает того, о чем вот уже десять лет шепчутся по углам те старые сотрудники института, которых по тем или иным причинам не удалось уволить.
Да, настоящий создатель витатрона - Эдуард Кондратюк. Но, будучи талантливым инженером, по жизни он был лохом и все равно упустил бы выгоду, которую сулило владение восьмым чудом света. Такие люди обречены быть обманутыми. И он, Шпак, очень благородно обошелся с горе-изобретателем. Даже в тюрьму Кондратюка не упек, хотя - вполне мог бы. Любой другой, кстати, на его месте так и сделал бы.
- Где он взял залоговые сто тысяч, выяснили?
- Судя по всему, накопил отчисления за патенты. Основную долю получал институт, но и Кондратюку кое-что перепадало. Он десять лет деньги копил.
Шпак машинально потрогал родинку на лысине.
Главный инженер снова деликатничает. Не институт, а владелец витатрона получает основную часть лицензионных платежей. Кондратюк был уверен, что останется таковым навсегда, и с удовольствием подписывал договоры. Не ожидал, бедняга, что продажная Фемида повернется к нему задом.
- С личностью злоумышленника все ясно. Как ему удается оставаться в летаргии после переживания смерти? Автоматика такого не позволяет.
- По-видимому, он, программируя свой... то есть ваш витаскоп, ввел в код секретную команду. Она позволяет Кондратюку начинать процедуру выхода из летаргии за секунды до смерти. Но после первого же ее этапа происходит переключение на завершающую стадию погружения в летаргию. Едва-едва начав осознавать действительность, Кондратюк вновь погружается в сон.
- Остроумно. Он решил навечно занять один из саркофагов.