— Неужели у меня действительно есть шанс выиграть?
— Да, — ответила Леота, прижимаясь щекой к ложбинке на его шее, чтобы он не видел ее лица. — До собеседования с Мэри Мод Муллен у тебя будет поддержка члена Круга. Но конечный результат целиком зависит от нее.
— Тогда мне действительно не о чем беспокоиться.
— Собеседование может продлиться всего несколько секунд. Но Дуэнье их будет достаточно. Она принимает решения мгновенно и никогда не ошибается.
— Я выиграю, — твердо произнес Мур.
Над ними мерцал зодиак.
Мур нашел Дэррила Уилсона в одном из баров городка Поконо-Пайнс. Актер, что называется, вышел в тираж: он почти ничем не напоминал героя знаменитого многосерийного вестерна. Тот был крутолобым, бородатым викингом прерий; у этого, казалось, по лицу прошел ледник, оставив за собой глубокие рытвины. Обрюзгший и поседевший за четыре года, он сохранил из своего облика только дорогостоящую насупленность. В кино он больше не снимался, а досуг проводил в баре, прижигая зоб огненной водой, в которой раньше ежедневно отказывал краснокожим. Ходили слухи, что он успешно «сажает» вторую печень.
Мур сел за его столик, опустил кредитную карточку в прорезь терминала, набрал на клавиатуре мартини и стал ждать. Заметив, что сидящий напротив человек не обращает на него внимания, он сказал:
— Вы — Дэррил Уилсон, а я — Элвин Мур. Хочу задать вам несколько вопросов.
«Самый меткий стрелок Запада» устремил на него мутный взгляд.
— Репортер?
— Нет. Ваш старый поклонник.
— Как же, рассказывай, — произнес хорошо знакомый Муру голос. — Я же вижу — репортер. Давай, вали отсюда.
— Мэри Мод Муллен, — отчетливо произнес Мур. — Старая стерва, богиня Круга. Что ты о ней думаешь?
Взгляд Уилсона наконец сфокусировался.
— А, претендент. Хочешь в этом сезоне взойти на Олимп?
— Угадал.
— Ну, и какие у тебя мысли?
Не дождавшись пояснения, Мур спросил:
— Насчет чего?
— Того самого.
Мур сделал глоток. «Хорошо, — подумал он, — поиграем в твою игру, если это сделает тебя более разговорчивым».
— Похоже, мне нравится мартини, — сказал он. — Ну, так…
— Почему?
Мур побагровел. Похоже, Уилсон слишком пьян, чтобы от него был прок. Ладно, последняя попытка…
— Потому что он расслабляет и вместе с тем бодрит, а мне именно это и требуется.
— А почему тебе надо быть расслабленным и вместе с тем бодрым?
— По-твоему, это лучше, чем быть напряженным и сонным?
— Почему лучше?
— Слушай, какого черта…
— Ты проиграл. Ступай домой.
Мур встал.
— Давай так: я выйду, вернусь и мы начнем по новой. Идет?
— Сядь. Колеса моего фургона крутятся медленно, но они все-таки крутятся. Мы оба говорим об одном и том же. Ты хочешь знать, что такое Мэри Мод? Я скажу тебе. Это такой большой вопросительный знак. Перед ней бесполезно надевать маску. За две минуты Дуэнья разденет тебя догола, и твои ответы будут зависеть от биохимии да от погоды. Как и ее решение. Мне нечем тебя утешить. Дуэнья — это каприз в чистом виде. И еще она уродлива, как сама жизнь.
— И это все?
— Тем, кто не годится для Круга, она дает от ворот поворот. И этого достаточно. Все, ступай.
Мур допил мартини и ушел.
За ту зиму Мур сколотил состояние. Правда, довольно скромное. Он перешел из «Отдела герметической укупорки» в исследовательскую лабораторию фирмы «Аква Майнинг». Лаборатория находилась на Оаху, поэтому ежедневные затраты времени на транспорт увеличились на десять минут, зато «главный технолог» звучало солиднее, чем «ассистент начальника отдела». Мур трудился в поте лица, и одним из результатов стремительного роста его состояния и положения в обществе был судебный процесс в январе.
Он выяснил, что почти все мужчины, принятые в Круг, были разведены. Обратившись в престижную фирму по оформлению браков и разводов, он подписал брачный контракт сроком на три месяца с Дианой Деметрикс, безработной манекенщицей греко-ливанского происхождения. Контракт мог быть расторгнут по желанию одной из сторон и продлен с согласия обоих супругов.
Позже Мур пришел к выводу, что вина за безработицу среди манекенщиц лежит в основном на прогрессе в медицине. Хирургия заполнила мир женщинами с идеальной внешностью. Манекенщице было трудно найти работу и еще труднее — удержаться на ней. Новообретенное благосостояние Мура и явилось тем стимулом, который заставил Диану обратиться в суд, обвинив бывшего мужа в нарушении устного соглашения, якобы заключенного между ними, о продлении контракта по желанию одной из сторон.
Разумеется, «Бюро оформления браков и разводов Берджесса» помогло Муру уладить конфликт, оплатив судебные издержки и хирургическую операцию (Диана сломала ему нос «Пособием по демонстрации готового платья» тяжелым иллюстрированным справочником в пластиковом футляре).
В марте Мур был уже готов сразиться с пережитком девятнадцатого века, невесть что о себе возомнившим. В мае, однако, сказалось переутомление. Но, вспомнив вопрос Леоты о психическом заболевании, он (чем черт не шутит!) поборол искушение пройти в психиатрической клинике месячный курс реабилитации. Он собрал волю в кулак, сосредоточившись на мыслях о Леоте. Ведь он совсем забыл о ней. Постоянная учеба, заботы о карьере и женитьба на Диане Деметрикс не оставляли ему времени на воспоминания о Принцессе Круга, его любви.
Любви?
Он усмехнулся.
«Суета, — решил он. — Я хочу Леоту, потому что все хотят ее».
Но это было не совсем так.
Он задумался о своих подлинных желаниях и целях.
Он понял: его цели расплывчаты. Действие опережает замысел. Если не кривить душой, он хочет только одного: лететь на роскошном стратокрейсере, проносясь сквозь завтра и послезавтра, сквозь годы и века, — и не старея, как те древние боги, что дремали в заоблачной выси, просыпаясь только в праздники равноденствия, чтобы снизойти к смертным, влачащим жалкое, томительное существование на земле. Обладать Леотой значило принадлежать Кругу; именно этого он и добивался. Так что, действительно, то была суета. То была любовь.
Он громко рассмеялся. Его автосерф как алмаз резал голубую линзу Тихого океана, осыпая наездника холодным крошевом брызг.
«Возвращаясь из царства абсолютного нуля, подобный Лазарю, ты поначалу не испытываешь ни боли, ни замешательства. Ты вообще ничего не чувствуешь, пока твое тело не нагреется до температуры сравнительно теплого трупа.
Лишь в самом конце, когда просыпается разум, — думала миссис Муллен, стараясь окончательно прийти в сознание, — и ты понимаешь, что вино простояло в погребе еще один сезон, и урожай стал еще ценнее, — только тогда привычная обстановка комнаты принимает вдруг уродливые, пугающие черты. Наверное, это всего лишь суеверный страх, психический шок при мысли, что материя жизни — твоей собственной жизни — каким-то непостижимым образом изменена. Но проходит микросекунда, и страх исчезает».
Миссис Муллен содрогнулась, как будто холод еще не покинул ее старческое тело, и выбросила из головы воспоминание о кошмаре.
Она посмотрела на человека в белом халате, стоявшего возле ее ложа.
— Какое сегодня число?
Он был горсткой пыли, несомой ветром времени…
— Восемнадцатое августа две тысячи второго года, — ответила горстка пыли. — Как ваше самочувствие?
— Спасибо, превосходное, — решила она. — Я только что вступила в новое столетие. На моем счету это уже третье. Почему бы моему самочувствию не быть прекрасным? Я собираюсь прожить еще не один век.
— Обязательно проживете, мэм.
Две крошечные географические карты — ее ладони — поправили стеганое покрывало. Дуэнья подняла голову.
— Что нового в мире?
В ее глазах вспыхнуло ацетиленовое пламя. Врач отвел взгляд.
— Мы все-таки побывали на Нептуне и Плутоне, — начал он. — Они оказались совершенно необитаемы. Проект «Сахара» встретил новые затруднения, но эти глупые французы утверждают, что почти все улажено, и весной начнутся работы…
Ее взгляд плавил летающую в воздухе пыль, превращая ее в стекловидные чешуйки.
— Повторяю, доктор, — повторила миссис Муллен. — Что нового в мире?
Он пожал плечами.
— Мы можем продлить консервацию. Причем на значительный срок.
— Опять консервация?!
— Да.
— Но не лечение?
Он снова пожал плечами.
— Но ведь отсрочка и так превысила всякую меру, — пожаловалась она. Прежние лекарства уже почти не действуют. Сколько времени дадут мне новые?
— Этого мы не знаем. Но над вашей проблемой работает очень много специалистов.
— Значит, вы не можете сказать, когда будет найден способ лечения?
— Может быть, через двадцать лет. А может быть, завтра.
— Ясно. — Пламя в ее глазах погасло. — Ступайте, молодой человек. Только включите мой автосекретарь.