А потом в Москву на практику захотела приехать Лялечка. Ее у нас мы поселить не могли. И сестра Тамары Георгиевны тоже не могла. Тамара Георгиевна вышла на новый круг – агентство, поиск квартиры…
Помогла моя мама. Мама всегда кидается на помощь, а потом зарекается это делать. Она уболтала агентшу, пообещала за квартиру на двадцать долларов больше и нашла – в один день. Еще мама отдала Лялечке мои вещи, хранившиеся в чемодане на антресолях и ставшие мне необратимо малы. Лялечка крутилась перед зеркалом в моей бывшей комнате, Тамара Георгиевна плакала от благодарности на кухне.
Мы расстались по обоюдному согласию, но не смогли обойтись без перечисления списка накопленных обид.
Я не могла сказать этой интеллигентной, образованнейшей женщине, что в ее обязанности няни входит влажная уборка детской комнаты. Мне было неудобно. Удобнее было прийти с работы и вымыть пол за детской кроваткой.
Телефонные переговоры с Лялечкой я не слышала – я платила по счетам. Но Тамара Георгиевна мне рассказывала, о чем и сколько раз поговорила с дочкой. Все честно.
Она давно перестала печь пироги и при мне на ужин дала Васе вареное яйцо. Наверное, яйцо стало последней каплей. В этот момент я вспомнила, что Тамара Георгиевна – няня и получает за свою работу деньги.
Хотя нет, не яйцо. А то, что Вася перестал улыбаться. Без повода. Просто так. Вообще-то он улыбчивый мальчик.
Тамара Георгиевна сказала, что решила вернуться домой – в Киров. К семье. Когда собирала чемодан, сказала, что во всем виновата моя мама, которая сняла ей квартиру за другие деньги. Не те, на которые Тамара Георгиевна рассчитывала. Сказала, что я заставляла ее гулять с ребенком, когда она была больна. Что я плачу ей меньше, чем платят остальным няням в нашем районе. Я плакала в гостиной, а мой муж вызывал такси нашей няне. Донес чемодан до машины и заплатил. Он удивительный человек. Я бы так не смогла.
Тамара Георгиевна написала мне эсэмэску – поздравила Васю с днем рождения. Я ответила одним словом: «Спасибо». Больше мы не общались.
Я все знаю про климактерический период у женщин. Обеим няням я покупала таблетки от менопаузы. Это очень тяжело наблюдать. Приливы, отливы. Открытые форточки, закрытые форточки. Хорошее настроение, слезы… И когда снова пришла в агентство, попросила найти мне молодую.
Даша сбежала в Москву от мужа. Муж, ребенок и мама остались в Волжске, а Даша приехала к тетке в Москву. То есть сначала Даша отвезла ребенка к маме, сказала мужу все, что хотела, а потом уехала. Проблем с жильем не было – Даша жила у тетки. За угол мыла квартиру и готовила. С работой оказалось сложнее. Работодателей устраивало все – педагогическое образование, опыт работы в школе преподавателем русского и литературы. Не устраивал один пункт – дата рождения. Даша казалась работодателям, а точнее, работодательницам, слишком молодой и слишком привлекательной. Работодатели были как раз не против.
Цель у Даши была одна – купить в Подмосковье комнату и перевезти сюда дочку. Чтобы девочка училась в столице.
Даша проработала у нас три года. Критический срок. Хочется поменять работу, начальник стал совсем идиотом, денег мало, и вообще «я достойна большего». Даша шла по классической схеме. За это время она подружилась с коллегами по детской площадке, где бурно обсуждались вопросы цены. Даша пришла и сказала, что она стоит больше. Потому что, согласно опросу общественного мнения на детской площадке, она получает меньше всех. Мы повысили зарплату и успокоились на полгода. Потом у Даши появилась подружка. Тоже няня. Эта няня говорила всем, что работала у Потанина и ушла сама. Ее в округе так и называли – «нянька Потанина». Хотя мало кто в это верил. Даже Даша не верила. В общем, эта «нянька Потанина» рассказывала Даше, как повысить свою конкурентоспособность и повыгоднее устроиться. Для начала нужно прочитать две книжки – Марию Монтессори и учебник по детской психологии. После прочтения в анкете можно будет написать: «знание развивающих методик и психологии». Даша не только книжки прочла, но и по старой преподавательской привычке написала конспекты. При этом полученные знания она не собиралась применять на этом месте работы – то есть у нас. А отложила тетрадочки до лучших времен – новой работы.
С книжками у Даши вообще были отношения сложные. Она считала себя девушкой образованной и начитанной. Способной разобрать характер главного героя, раскрыть образ природы в произведении. Читала Даша то, что считала нужным. Вот, например, Пелевина – нужно. Это сейчас модно. Пелевин Даше не понравился. Под школьную схему никак не подгонялся. С Довлатовым вообще нехорошо вышло. Даша покрутила в руках книгу и спросила:
– А Довлатов – классик или современник?
Я не смогла ответить на этот вопрос. Современный классик? Даша не стала его читать, потому что ей нужно понимать, что она читает – классическую литературу или современную.
Или вот работа журналиста или писателя… К классикам русской литературы – Толстому, Некрасову – у нее не было вопросов. А ко мне – я тогда начала писать свой первый роман – очень много.
– Знаешь, я тут взяла почитать твое произведение, листы на столе валялись. Это же очень просто – он встал, она пошла, он повернулся, она оглянулась. Я тоже так могу. Только у меня времени нет. Деньги надо зарабатывать. А тебе хорошо. Муж тебя кормит, а ты с жиру бесишься.
На самом деле Даша была хорошей няней. Она любила детей. Не по работе, а просто так. Никогда не опаздывала.
Она уволилась сама. Просто поставила перед фактом: «Ухожу в эту пятницу. Меня ждут на новом месте». Даша хотела удержаться от подробностей и «последних слов», но не смогла.
Оказалось, что мы ее не ценим. Что теперь она стоит тысячу долларов минимум – с ее-то опытом и знаниями. Я напомнила, что опыт она приобрела у нас, а знания – это две книжки. Даша заплакала. И сказала, что раз с такой работой она не может устроить себе личную жизнь, то я должна компенсировать ей моральный ущерб.
Даша хотела, чтобы мы ей дали рекомендацию. Даже сама текст написала. Хороший текст. Только подписаться должна была не я, а мой муж. Потому что я – никто, а мой муж – начальник. Муж поставил автограф. Я передала ей рекомендательное письмо. Даша не поверила, что расписался мой муж, и уточнила – правда ли он сам расписывался? От меня она ждала мести.
Еще у Даши была тетрадка с рецептами. Я попросила оставить мне рецепт домашних эклеров. Мы пекли на день рождения Васи, и дети их уминали. Даша рецепт оставлять пожалела. Сказала, что это ее «багаж».
За эти три года Даша купила-таки комнату в Подмосковье. Занимала, отдавала. Молодец, конечно. Но дочку так и не перевезла, хотя ее маме, то есть бабушке, которая сидела с внучкой, уже было под семьдесят.
– Привыкла жить одна, – сказала мне Даша. Она звонила, сообщала, что с той работы, на которую она ушла от нас, ее уволили через две недели. Что-то она не то сказала маме ребенка. Теперь работает сутками. В коттедже. Еще она хотела приехать и повидать Васю. Я как могла отнекивалась. Потому что Вася уже был большой и многое понимал. Но еще был маленький, поэтому многого не понимал. Ребенок решил, что Даша его бросила, потому что он плохо себя вел. Вася плакал и говорил, что будет себя хорошо вести. Я тоже плакала и говорила, что Даша уехала в другой город к своей дочке. А Вася хороший, замечательный мальчик. Он еще месяца три, перечисляя своих родственников – мама, папа, бабушка, дедушка, брат, – называл Дашу. Как раньше. Я не была готова с ней встречаться. Не была готова к этому наша новая няня. Ее тоже можно понять – прийти на место человека, которого ребенок считал близким. Даша написала мне сумбурную, обидную эсэмэску. Я не ответила.
Мы решили купить синтезатор. Чтобы Вася с новой няней, закончившей консерваторию, учился играть. Идею покупки поддержали логопед, которая сказала, что будут развиваться пальчики, и врач – тоже из каких-то очень правильных соображений. Против были мой муж и моя мама. У мужа в его детстве был сосед сверху – хороший мальчик, целыми днями играющий гаммы, которого мужу ставили в пример. Теперь он представлял, как бедный Вася будет целыми днями играть гаммы. Моя мама настаивала на самовывозе моего старого инструмента из ее малогабаритной квартиры. Мало того что она до сих пор бьется о пианино бедром, так еще и шкаф некуда ставить. Продать инструмент у нее почему-то рука не поднимается. Хотя я несколько раз просила – когда училась в музыкальной школе. Помню, мама тогда собрала моих кукол и отнесла в детский сад. Мне было лет семь и кукол еще было жалко. А пианино не жалко было сразу. Я даже собиралась сама пойти в детский сад к своей воспитательнице Нине Павловне и предложить обмен – кукол на пианино. Мне было страшно даже к нему подходить. Пианино было не как у всех моих однокашниц по музыкалке – коричневым, а черным. Чтобы не мучить соседей, мама открывала крышку и вешала на струны махровое полотенце – клавиши нажимались, а звука не было. Когда мама открывала крышку, я отодвигалась подальше. Мне казалось, что из пианино выпрыгнет сурок. Я тогда играла «Сурка» Бетховена, но не знала, как выглядит этот зверь. А моя учительница, Евдокия Григорьевна, сказала, что если я не буду заниматься и плохо сыграю, обиженный сурок выпрыгнет и отгрызет мне пальцы. «Сурка» я отказывалась играть с истерикой. Евдокию Григорьевну боялись все ученики. А родители после общения с ней считали себя умственно неполноценными. Евдокия Григорьевна, Евда по-простому, в дневнике писала приговоры: «Маша ленивая, эмоционально неразвитая. Толку от занятий чуть», «Тот факт, что у Лили развито чувство ритма и есть слух, не означает, что она должна посещать музыкальную школу». Евдокия Григорьевна назначала нам дополнительные задания у себя дома. Мы с Лилькой после нескольких скандалов с родителями поняли, что от Евды нам никуда не деться. Ситуация изменилась после того, как мы с Лилькой побывали на дополнительных. У Евды обнаружился сын-старшеклассник, в которого мы с Лилькой влюбились. Мы перестали стучать обратной стороной градусника по коленке, чтобы он показал тридцать семь и шесть – повод не ходить к Евде, которая шарахалась от гриппующих детей. Мы перестали опаздывать. Приходили даже раньше в надежде, что дверь откроет не Евда, а ее сын. Сын открывал, махал рукой – мол, проходите, и скрывался в своей комнате. Нам с Лилькой было достаточно этого взмаха для полного счастья. Иногда во время занятий сын Евды выходил из своей комнаты и шел через большую, где стоял рояль, на кухню. Мы с Лилькой путались в пальцах и переставали слышать метроном. Мы с Лилькой придумывали, как передать записку сыну так, чтобы не нашла Евда. Оставить на пианино? Незаметно засунуть в его куртку в прихожей? В результате мы с Лилькой даже поругались – спорили, кто из нас больше понравится сыну. И кто будет первой оставлять записку…