Для меня она всегда была богиней. Я целовал ее туфли в прихожей.
Она такая красивая, она... Она.
У меня есть свой альбом, куда я собираю всякую всячину - вырезки разные из журналов, просто картинки, открытки, фотографии битлов (если бы не Мария, то я их и не знал бы, бог ведает, до каких лет, ужас!), разные красивые места, - Великий Каньон, например, Скалистые горы, разные английские замки. Ну и конечно, в нем много фотографий Марии. Вообще-то, он с них и начался. Потом к ним прибавились портреты Брижит Бардо, потому что она похожа на Марию, не совсем, конечно, но что-то есть. В этот альбом я и собираю свои истории, я сочиняю их сам. Обычно они про Марию, но иногда просто про кого-нибудь, иногда про меня, а действие происходит или в восемнадцатом веке (тогда шикарно одевались), или в конце шестидесятых (годов, конечно, не веков). Мария тогда красила волосы пергидролем. У меня есть вырезка из газеты с ее фотографией, на которой она читает стихи со сцены. Прямо как настоящая звезда. Лида говорит, что она обалденно читала, и вообще, у нее актерский талант. Еще бы. Это у нее-то да чтобы не было таланта, у такой женщины!
...- И вот автобус въехал на мост, и под ним была Темза, но со второго этажа нам не было ее видно, и Мария сказала: "Кажется, что мы в небе..."
- А почему мы ехали на втором этаже?
- Ну как же. Ведь ты же куришь.
Она смеется.
С ней легко.
У меня в комнате на стене висит карта Англии. Как-то мне пришло в голову повесить портрет Марии прямо на нее. Я взял самую лучшую фотографию и отнес ее в мастерскую, чтобы они увеличили и вставили в рамку. Ужас, сколько слупили. Все деньги ушли, еще и не хватило, но я уговорил их, что принесу, когда приду за портретом. Пришлось влезать в долги. Но портрет получился клевый. Я повесил его прямо над Ирландией. Правда, накрыло половину Гебридских островов, но это ничего. И что за стулья делают в этой стране! Разваливаются именно тогда, когда ты встаешь на них.
- Это оттого, что ты раскачиваешься на ножках, - сказала Мария.
На что я возразил, что Роберт Бернс тоже раскачивался. Но она сказала, что вовсе не обязательно следовать в этом его примеру.
- Но мне так думается лучше.
- Если ты полагаешь, что со сломанным позвоночником думается лучше, то пожалуйста, я не возражаю, - пожала она плечами.
С юмором у меня мама. Другая бы стала психовать из-за сломанного стула.
В 1967 году один парень отправился в Гималаи, чтобы стать магом...
- Наверное, он хотел стать йогом?
- Ну может быть, и йогом, но, по-моему, все-таки магом.
- А откуда он был?
- Родился он в... в Бирмингеме.
- И что же дальше?
- Так вот. Он долго искал настоящего мага. Ему не нужны были те, которые только кривляются перед туристами. А настоящие маги жили далеко в горах, и добраться до них было очень трудно. Но он все-таки добрался до этих мест, хотя много раз мог сорваться в пропасть и погибнуть. И вот он сказал магу: "Научи меня всему, что ты знаешь, чтобы я стал магом". А маг ему ответил: "Чтобы стать тебе таким как я, должен ты будешь отказаться от всего, с чем ты связан". А парень этот сказал: "Я готов ко всему".
- А как его звали?
- Звали его Ричард.
И вот маг стал показывать ему все, что было в мире. Показал ему город Бирмингем и спросил: "Откажешься ли ты от родины?" А Ричард заплакал, но сказал: "Я готов отказаться от родины, которая у меня была". Тогда показал ему маг всех его друзей и сказал: "Ты должен отказаться от них". Ричард опечалился, но ответил: "Я готов к этому". И тогда маг снова показал ему зеркало, и на этот раз оно было обычным, и сказал маг: "Сможешь ли ты отказаться от самого себя?" Ричард немного испугался, но ответил: "Я готов отказаться от себя и даже забыть свое имя". Он очень хотел стать магом. И наконец маг сказал ему: "Ты думаешь, что простился со всем в своей жизни и достоин стать магом, но ты еще не сказал главного". И маг показал ему его любимую женщину, ту, которую Ричард любил больше чем жизнь, больше чем себя самого, больше чем родину и друзей. И сказал маг: "Готов ли ты отказаться от нее? Но прежде чем ответишь, подумай. Знай, что никто не возвращается с дороги, на которую ты ступил, и если теперь ты не сможешь отказаться, ты умрешь вместе с той, которую ты любишь".
И Ричард не знал, что ему сказать. Он готов был умереть ради своей любимой, ради нее он готов был даже не стать магом, но он не хотел, чтобы из-за него погибла его любимая. И тогда он подумал: "Я не могу решать ее участь за нее. Но как бы поступила она? Что бы она выбрала, окажись она сейчас рядом со мной, или будь она на моем месте? И тогда он повернулся к магу и сказал: "Убей нас. Я не достоин быть магом".
И маг сказал ему: "Знай, что если бы ты отрекся от своей любимой, я убил бы тебя на месте. Возвращайся же к ней. Ты видишь сам, что не сможешь быть настоящим магом".
И Ричард, распрощавшись с мудрецом, радостный, заспешил к своей любимой туда, где она ждала его.
- Какая интересная история. Что-то она мне напоминает.
- Я использовал одну китайскую сказку. Только изменил немножко.
- А. Наверное, поэтому.
Но почему же он оставил свою возлюбленную и ушел один?
- Но он же не знал, что так все обернется.
Вот витязи и их дамы в невиданных нарядах, вот их сестры и братья, и танцоры и танцовщицы, и музыканты, и короли далеких стран, и нимфы потаенных ручьев, и мотоциклисты, и те, кто как крылья за их спинами, и те, кто принесли с собой гитары, и те, кто подставляет ладони струям фонтанов, и еще многие и многие, и ты выходишь к ним, и они радостно встречают тебя. Ты выходишь к ним из дома своего, и они приветствуют тебя и говорят: "Как ты прекрасна, Мария!"
И они дарят тебе свои подарки, и оркестр играет, и птицы прихорашиваются и делают реверансы, и грациозно раскланиваются с тобой и говорят: "Мы любим тебя, Мария!"
И ты идешь к ним и протягиваешь к ним руки, и разлученных нет больше, и ты видишь всех тех, о ком рассказали поэты, и тех, чьи лица хранят витражи, и краски ярки и чисты, и нет вражды между ними, а только радость, и затонувшие острова поднимаются из воды и открывают сокровища свои, и заточенные воды в шумной свободе поют, и гимны их созвучны и мелодичны, а камни становятся землей, и от земли веет теплом жизни, и высокое становится выше. И невидимые мосты станут твердыми под ногами, и солнце не испепелит ничьих небес, а будут они просторны и светлы, и сады, и птицы их, и деревья приветливо встретят тех, кто пришел к ним, всех тех, кто искал их, и тех, кто не таил своей любви, а пел ее голосом, и выйдут к ним Пан и Феб, забывшие свой спор, за руки держась, выйдут они к ним, и менестрели воспоют их дружбу. Вот свирель, вот арфа, вот клавесин, поют они: "Здравствуй, Мария!" Вот галереи, увитые стеблями плюща, и в мраморе замерший танец, вот линии рук и узоры цветов, вот самолеты и ангелы, свечи и рампы всех сцен, вот маяки благодатного берега: "Здравствуй, Мария!"
И смягчатся движения, и очертания сделаются мягче, и будет вечер, и фейерверками вспыхнет он, искрами золота, и в отражениях найдет себя, и ты войдешь в свой дом и закроешь окна шторами, и обнимешь меня. И никто не будет видеть нас вдвоем, когда мы останемся вместе, и это будет для нас, все, что будет с нами. Мы должны быть одни и уйти, чтобы снова могли мы выйти из дверей наших к тем, кто будет встречать нас радостно, к тем, кто нас ждет.
- О, как ты прекрасна, Мария!
Я ломал голову, что бы такого придумать, чтобы Марии было приятно. За что ни возьмись, на все нужны деньги или хотя бы немного денег, а у меня их ну совсем кот наплакал. И на бутылках особенно не разбогатеешь. Вон у нас в классе парень есть, так ему красота, все время с деньгами. У него родители пиво ящиками дуют, а бутылки все ему достаются. Можно, конечно, попробовать собирать их на улице, я видел, старухи так и делают. Но это как-то не то. Все не то. Может, приготовить что-нибудь? Испечь, скажем. Я взял книгу рецептов и принялся искать. До сих пор мой кулинарный опыт ограничивался жареной картошкой и яйцами всмятку, еще бутербродами, но это все не годилось. А тут, куда ни глянь, везде ужас какой-то. Нужна куча продуктов, и чего только с ними не надо делать: и взбивать, и охлаждать, и разделять, и размешивать, а главное, совершенно непонятно, сколько это должно занять времени, и успею ли я к ее приходу. Кроме того, мне казалось, что использовать какой-нибудь готовый рецепт, это примитивно, это она и сама может сделать, а вот придумать что-нибудь эдакое, это да.
Наконец, я решил сделать пирожные, причем тесто сделать частично по одному рецепту, частично по другому, а крем вообще от фонаря. Однако, достав продукты, я поначалу слегка струхнул, я никогда еще не брался ни за что подобное. Но уж больно велик был соблазн. Я вздохнул, поменял местами тарелки, потом представил себе еще раз, как приятно будет Марии, и взялся за дело.
Провозился часа два, не меньше. Ну и морока же это была! Я весь взмок, бегая у плиты. Не успевал я готовить одну партию, как другую уже надо было вытаскивать, а тут еще крем кипеть начинал, количество грязной посуды накапливалось со злорадной быстротой, а открытая духовка садистски жарила в спину. Но обошлось все даже благополучнее, чем я ожидал, если не брать в расчет такие мелочи как то, что я заработал ожог на большом пальце и насыпал в тесто соды, забыв развести ее уксусом. Мария была в восторге. Мне даже жалко было есть, но Мария заявила, что если я не буду есть, то она тоже не будет. Ну за что такая несправедливость, спрашивается?