В библиотеку вошел профессор Родни. Я первым встретил его в здании, и с тех пор мое отношение к нему не улучшилось.
Начал он с сообщения, что как представитель факультета он здесь старший.
Я ответил:
— Старший здесь теперь я, профессор Родни.
— На период расследования, инспектор, но я отвечаю перед деканом и собираюсь выполнять свои обязанности.
И хоть у него была не фигура аристократа, а скорее лавочника, если вы понимаете, что я хочу сказать, он умудрился посмотреть на меня так, будто мы по разные стороны микроскопа, причем он с большей стороны.
Он сказал:
— Миссис Неттлер в моем кабинете. Она, очевидно, услышала новость и сразу пришла. Она очень взволнована. Вы с ней увидитесь? — У него это прозвучало как приказ.
— Приведите ее, профессор. — Я постарался произнести это как разрешение.
Миссис Неттлер была в обычном для такой пожилой леди недоумении. Она не знала, то ли интересоваться, то ли приходить в ужас от такого близкого соседства смерти. Ужас победил, когда она заглянула во внутреннюю комнату и увидела, что осталось от чая. Тело к этому времени, конечно, уже убрали.
Она упала в кресло и заплакала.
— Я сама тут пила чай… — стонала она. — И я могла бы…
Я негромко и как мог спокойно спросил:
— Когда вы пили здесь чай, миссис Неттлер?
Она повернулась ко мне.
— Ну… сразу после часа, кажется. Помню, я предложила чашку профессору Родни. Сразу после часа, правда, профессор Родни?
Легкое раздражение появилось на полном лице Родни. Он сказал мне:
— Я пришел сразу после ленча, чтобы сверить сноски. Миссис Неттлер предложила мне чашку. Но я был слишком занят, чтобы принять ее или заметить время.
Я улыбнулся и снова повернулся к пожилой леди.
— Вы ведь пьете с сахаром, миссис Неттлер?
— Да, сэр.
— Вы положили сахар в чай?
Она кивнула и снова начала плакать.
Я немного подождал. Потом:
— Вы заметили, в каком состоянии сахарница?
— Она… она… была… — неожиданно она удивленно приподнялась. Она была пуста, и я сама наполнила ее. У меня двухфунтовый пакет гранулированного сахара, и я помню, что сказала себе: когда мне нужен чай, сахара никогда нет, и нужно сказать девушкам…
Может, подействовало упоминание девушек во множественном числе. Она снова расплакалась.
Я кивнул Хэтевею, чтобы он ее увел.
Очевидно, между часом и двумя кто-то опустошил сахарницу и потом заполнил ее сахаром с приправой — очень аккуратно рассчитанной приправой.
Может быть, появление миссис Неттлер напомнило Сьюзен ее обязанности библиотекаря, потому что когда Хэтевей вернулся и вытащил сигару — спичку он уже зажег, — девушка сказала:
— В библиотеке не курят, сэр.
Хэтевей так удивился, что задул спичку и вернул сигару в карман.
Затем девушка подошла к одному из столов и потянулась к большому раскрытому тому.
Хэтевей опередил ее.
— Что вы собираетесь делать, мисс?
Сьюзен очень удивилась.
— Поставить ее на полку.
— Зачем? Что это? — Он посмотрел на раскрытую страницу. К этому времени я тоже подошел. Посмотрел через его плечо.
Язык немецкий. Я не читаю по-немецки, но узнаю, когда вижу. Шрифт мелкий, и на странице в основном геометрические фигуры с приписанными в различных местах буквами. Я достаточно знаю, чтобы понять, что это химические формулы.
Я заложил пальцем страницу, закрыл книгу и посмотрел на корешок. Там было написано: «Beilstein — Organische Chemie — Band V1 — System Nummer 499–608».[1] Я снова открыл страницу. Страница 233; первое же слово даст вам представление о ее содержании: 4-хлор-4-бром-2-нитродифениламин С12-Н7-О3-N-Сl-Br.
Хэтевей старательно все это записывал.
Профессор Родни тоже подошел к столу, таким образом собрались все четверо.
Профессор сказал холодным голосом, как будто стоял на лекторской платформе с мелом в одной руке и указкой в другой:
— Это том Бейлштейна (Он произнес Байлштайн). Энциклопедия органических соединений. В ней их свыше ста тысяч.
— В этой книге? — спросил Хэтевей.
— Это только один из более чем шестидесяти основных и дополнительных томов. Грандиозный немецкий труд, который сейчас основательно устарел, во-первых, потому что органическая химия развивается все более быстрыми темпами, во-вторых, из-за вмешательства политики и войн. Но даже и так ничего хотя бы близкого по полезности на английском нет. Любому исследователю в области органической химии эти тома абсолютно необходимы.
Говоря это, профессор любовно похлопал книгу по переплету.
— Прежде чем иметь дело с незнакомым соединением, — сказал он, полезно заглянуть в Бейлштейна. Он даст метод получения, свойства, ссылки и так далее. Это начальный пункт всякого исследования. Различные соединения перечислены в соответствии с логической системой, ясной, но не очевидной. Я сам в своем курсе органической химии несколько лекций посвящаю тому, как найти нужное соединение в этих шестидесяти томах.
Не знаю, как долго он еще бы продолжал, но я здесь не для того, чтобы слушать курс органической химии. Пора переходить к делу. Я резко сказал:
— Профессор, я хочу поговорить с вами в вашей лаборатории.
Я полагал, что цианид хранят в сейфе, что каждый грамм его на учете, что тем, кто хочет его получить, нужно расписаться. И считал, что существует какой-то способ получить его незаконно. Его нам и нужно отыскать.
И вот я стою с фунтом цианида в руках и знанием, что любой может попросить его или даже взять без спроса.
Профессор задумчиво сказал:
— Их называли «Библиотечные Двойняшки».
Я кивнул.
— Да?
— Но это лишь доказывает, насколько поверхностно судит большинство людей. В них ничего общего не было, кроме случайного совпадения цвета волос и глаз. Что произошло в библиотеке, инспектор?
Я кратко передал ему рассказ Сьюзен, при этом наблюдая за ним.
Он покачал головой.
— Полагаю, вы считаете, что погибшая девушка замышляла убийство.
Мои предположения не для огласки в данный момент. Я сказал:
— А вы?
— Нет. Она на это не способна. Она прекрасно относилась к своим обязанностям. И зачем ей это?
— Тут есть студент, — сказал я. — Его зовут Пит.
— Питер ван Норден, — сразу сказал он. — Относительно неплохой студент, но не очень перспективный.
— Девушки смотрят на это по-другому, профессор. Обе библиотекарши очевидно интересовались им. Сьюзен могла преуспеть больше, и Луэлла-Мэри решила перейти к прямым действиям.
— А потом взяла не ту чашку?
— Люди под стрессом поступают странно.
— Не настолько странно, — сказал он. — Одна чашка была без сахара, так что убийца не стал рисковать. Даже если она перепутала чашки, то сразу бы ощутила сладость во рту. И не получила бы смертельную дозу.
Я сухо ответил:
— Обычно обе девушки пили чай с сахаром. Погибшая привыкла к сладкому чаю. В возбуждении она не обратила внимания на привычную сладость.
— Я в это не верю.
— А какова альтернатива, профессор? Яд подмешали в сахар после того, как в час миссис Неттлер пила чай. Могла это сделать миссис Неттлер?
Он пристально посмотрел на меня.
— А мотив?
Я пожал плечами.
— Боялась, что девушки вытеснят ее с ее места.
— Вздор. До начала семестра она уходит на пенсию.
— Вы тоже были здесь, профессор, — негромко сказал я.
К моему удивлению, он принял это спокойно.
— Мотив? — спросил он.
— Вы не настолько стары, чтобы не заинтересоваться Луэллой-Мэри, профессор. Допустим, она угрожала сообщить декану о каких-нибудь ваших словах или действиях.
Профессор горько улыбнулся.
— Как я смог бы организовать, чтобы цианид взяла нужная девушка? Почему одна чашка осталась без сахара? Я мог подмешать яд в сахар, но не я готовил чай.
Мое мнение о профессоре Родни начало меняться. Он не побеспокоился проявить негодование или изобразить шок. Просто указал на логические слабости моих слов. И мне это понравилось.
Я спросил:
— Что же, по-вашему, произошло?
Он ответил:
— Зеркальное отражение. Наоборот. Я считаю, что выжившая изложила все наоборот. Предположим, Луэлла-Мэри победила с парнем, а Сьюзен это не понравилось, а не наоборот. Предположим, Сьюзен на этот раз готовила чай, а Луэлла-Мэри находилась за библиотечным столом, а не наоборот. В таком случае девушка, которая готовила чай, взяла нужную чашку и осталась живой. Все становится логичным, а не нелепо невероятным.
Это на меня подействовало. Этот парень пришел к тем же заключениям, что и я, так что в конце концов он мне понравился. У меня привычка: мне нравятся парни, которые со мной согласны. Вероятно, таковы все homo sapiens.
Я сказал:
— Это нужно доказать так, чтобы не оставалось никаких сомнений. Каким образом? Я пришел, надеясь, что у кого-то есть доступ к цианиду, а у остальных нет. Это отпадает. Все имеют доступ. Что же теперь?