Работа была закончена за день до отъезда Ротфельда в Данцигский порт. В последний раз он отправился к Шальману на телеге, захватив с собой большой деревянный ящик, скромное коричневое платье и пару женских туфель.
Старик, судя по виду, не спал уже несколько ночей. Его глаза напоминали черные ямы, и он был бледен, словно кто-то высосал из него всю силу. Когда он зажег висящую над столом лампу, Ротфельд впервые увидел свою суженую.
Она оказалась высокой, почти того же роста, что он сам, и ладно сложенной: продолговатое туловище, маленькие и крепкие груди, округлая талия. Бедра, возможно, немного широковаты, но ей это шло. От темного треугольника внизу живота Ротфельд поспешно отвел взгляд, испугавшись собственного смятения и насмешки в глазах старика.
Скуластое лицо имело форму сердечка, закрытые глаза были широко расставлены. Небольшой аккуратный нос с легкой горбинкой над полными губами. Темные волнистые волосы до плеч.
Осторожно, словно не веря себе, Ротфельд положил руку на прохладное плечо.
— По виду совсем как кожа, — сказал он. — И на ощупь тоже.
— Это глина.
— Как же ты такое сделал?
Шальман улыбнулся и промолчал.
— А волосы, глаза? Ногти? Они тоже из глины?
— Нет, они вполне настоящие, — любезно заверил его старик.
Ротфельд вспомнил несессер, набитый купюрами, представил себе, на какие покупки пошла часть этих денег, поежился и решил больше не думать об этом.
Вдвоем они одели глиняную женщину и осторожно погрузили ее в ящик. Прядь волос упала при этом ей на лицо, и Ротфельд, дождавшись, чтобы старик отвернулся, бережно поправил ее прическу.
Шальман отыскал на столе листок бумаги и записал на нем две команды: одну — чтобы оживить голема и вторую — чтобы уничтожить его. Дважды сложив листок, он поместил его в клеенчатый конверт, подписал его «КОМАНДЫ ДЛЯ ГОЛЕМА» и вручил Ротфельду. Тот был склонен оживить женщину прямо сейчас, но старик возражал:
— Ей потребуется время, чтобы прийти в себя, а на пароходе будет чересчур многолюдно и тесно. Если кто-нибудь догадается, кто она, вас обоих вышвырнут за борт.
Неохотно Ротфельд согласился дождаться прибытия в Америку, и, закрыв ящик, они приколотили крышку гвоздями.
Шальман плеснул в два стакана шнапса из пыльной бутылки.
— За твоего голема, — произнес он и выпил.
— За моего голема, — откликнулся Ротфельд и выпил тоже.
Этот счастливый миг омрачала только постоянная ноющая боль у него в животе. Пищеварение молодого человека всегда доставляло ему неприятности, а нервное напряжение последних дней окончательно расстроило его желудок. Стараясь не обращать на боль внимания, он помог Шальману погрузить ящик на телегу, и лошадь тронулась с места. Стоя на пороге, старик махал им вслед, словно паре новобрачных.
— Желаю тебе в полной мере насладиться ею! — крикнул он, и его лающий смех еще долго слышался среди деревьев.
* * *Судно вышло из Данцига и потом сделало остановку в Гамбурге без всяких происшествий. Прошло два дня. Ночью Ротфельд лежал на своей узкой койке, сжимая в кармане клеенчатый конверт «КОМАНДЫ ДЛЯ ГОЛЕМА», и чувствовал себя как ребенок, которому вручили подарок, но не велели открывать его. Он бы легче перенес ожидание, если бы мог уснуть, но все усиливающаяся боль в правом боку превратилась в наваждение и гнала сон прочь. Его постоянно знобило, а кроме того, со всех сторон окружал непривычный шум дешевой пассажирской палубы: разноголосый храп, всхлипывания детей и иногда звуки чьей-то рвоты из-за непрерывной качки.
Он перевернулся на другой бок, поморщился от нового приступа боли и подумал, что старик наверняка переборщил с осторожностью. Если она будет такой послушной, как он обещал, значит он вполне может разбудить ее прямо сейчас, просто чтобы посмотреть. А потом прикажет ей спокойно лежать в ящике до самой Америки.
А что, если ничего не выйдет? Если она совсем не проснется, а так и останется холодным куском глины в форме женщины? Ему вдруг впервые пришло в голову, что у него нет никаких доказательств слов Шальмана. В панике он вытащил из кармана конверт и развернул листок. Какая-то абракадабра на иврите! Ну и дурака же он свалял, олух доверчивый!
Ротфельд спустил ноги с койки, снял с гвоздя керосиновую лампу и, придерживая ноющий бок рукой, поспешил по трапу вниз, в грузовой трюм.
Почти два часа ушло на то, чтобы отыскать ящик среди сундуков и чемоданов, обмотанных бечевками. Желудок горел, как в огне, а глаза заливал холодный пот. Наконец под скатанным в рулон ковром он нашел ящик со своей невестой.
С помощью ломика Ротфельд выдернул гвозди и откинул крышку. Сердце гулко колотилось в груди. Он развернул листок и тщательно произнес слова под заголовком «Чтобы оживить голема». Потом затаил дыхание и стал ждать.
* * *Медленно Голема наполняла жизнь.
Сначала пробудились чувства. Кончики пальцев различили шершавую поверхность дерева, а кожа женщины ощутила на себе прикосновение холодного влажного воздуха. Она почувствовала движение судна. Ноздри уловили запах плесени и моря.
Она все больше просыпалась и скоро уже знала, что у нее есть тело. Пальцы, трогающие дерево, — это ее пальцы, и кожа, чувствующая холод, — ее кожа. Она попробовала шевельнуть рукой, и у нее получилось.
Рядом шевелился и дышал мужчина. Она знала его имя и знала, кто это: ее хозяин, единственная цель ее существования, а она была големом, покорным его воле. И сейчас хозяин хотел, чтобы она открыла глаза.
Она открыла глаза.
В тусклом свете хозяин стоял на коленях рядом с ящиком. Его лицо и волосы были мокрыми от пота. Одной рукой он держался за край ящика, другую прижимал к животу.
— Привет, — прошептал Ротфельд, у которого от дурацкого смущения вдруг перехватило горло. — Ты знаешь, кто я?
— Ты мой хозяин. Тебя зовут Отто Ротфельд. — Ее голос был ясным и звучным, хоть и немного низковатым.
— Правильно, — подтвердил он, словно разговаривая с ребенком. — А кто ты такая, ты знаешь?
— Голем. — Она ненадолго задумалась. — У меня нет имени.
— Пока нет, — улыбнулся Ротфельд. — Надо будет придумать.
Его лицо вдруг исказилось, и голему не надо было спрашивать отчего: боль хозяина приглушенным эхом отзывалась и в ее теле.
— Тебе больно, — встревоженно проговорила она.
— Ерунда, — покачал головой Ротфельд. — Сядь.
Она села в ящике и огляделась. Керосиновая лампа давала тусклый свет, столб которого качался вместе с судном. Тени то вытягивались, то становились совсем короткими и прятались в щелях между сундуками и коробками.
— Где мы?
— На корабле, плывем по океану, — объяснил Ротфельд. — Мы направляемся в Америку. Тебе надо быть очень осторожной. Тут куча людей, и они испугаются, если узнают, кто ты такая. От страха они могут причинить тебе вред. Ты должна лежать в ящике совсем тихо, пока мы не доплывем.
Судно внезапно накренилось, и женщина испуганно схватилась за края ящика.
— Не бойся, — прошептал Ротфельд и дрожащей рукой осторожно погладил ее по голове. — Со мной ты в безопасности. Мой Голем.
Вдруг он охнул, повалился головой на палубу, и его начало рвать. Голем смотрела на него озабоченно и печально:
— Твоя боль становится все сильнее.
Ротфельд закашлялся и вытер губы тыльной стороной руки:
— Говорю тебе, это ерунда.
Он попробовал встать, но снова повалился на колени. Волна паники захлестнула его, и он понял, что с ним происходит что-то серьезное.
— Помоги мне, — прошептал он.
Команда поразила женщину, словно стрела. Она моментально выбралась из ящика, нагнулась над Ротфельдом, подхватила его на руки, точно он весил не больше ребенка, и, прижимая его к себе, поспешила к трапу, ведущему из трюма наверх.
* * *На нижней палубе с самыми дешевыми местами царило волнение. Спящие недовольно просыпались, а вокруг одной из коек, на которую свалился мужчина с серым от боли лицом, уже собралась небольшая толпа. «Доктора! — доносилось из нее. — Есть здесь доктор?»
Вскоре появился и врач в наброшенном поверх пижамы плаще. Высокая женщина в коричневом платье тревожно следила за тем, как он расстегивал рубашку больного. Осторожно он ощупал его живот, и Ротфельд пронзительно вскрикнул.
Женщина в коричневом платье молниеносным движением оттолкнула руку врача, и тот испуганно отшатнулся.
— Все в порядке, — прошептал лежащий мужчина. — Это врач. Он мне поможет. — Он протянул руку и сжал ее пальцы.
Доктор опять начал ощупывать живот больного, то и дело опасливо поглядывая на женщину.