Добавку нашли легко. Для начала прямо у входа в магазинчик выпили по бутылочке темного, неспешно раздумывая над важными вопросами - что брать, в каком количестве, и не поискать ли заодно девок, раз своих пока нет? Решили взять еще одну упаковку тех же двухлитровых и заодно поллитровку водки. Подумав на пороге еще раз (цедя по еще одной стекляшке, но уже светлого), взяли еще одну водку - уже ноль семь. После такого затаривания вопрос о девках вообще перестали поднимать - потащили добычу назад, в логово пансионата.
Лысый, оценив впечатляющее количество спиртного, предложил употребить его утонченно - в виде коктейля «Восхождение на Эверест». Собутыльники идею восприняли благосклонно, да и любопытно им было, что же это за коктейль такой. Раньше Лысый в эстетстве не замечался. Лысый вообще парень простой по характеру, да и внешне… С внешностью у него все максимально просто - в голливудских фильмах с такой мордой актеры играют тупых мелких злодеев, а в медицинских справочниках под схожими фотками ставится пояснение, что носитель данной физиономии является дегенератом. То, что Лысый вообще знал слово «коктейль» уже само по себе было удивительно.
Коктейль оказался несложным в приготовлении, но не без оригинальности. Для начала Лысый налил каждому почти по полной кружке пива, после чего долил его водкой. Затем он сообщил, что это «базовый лагерь альпинистов» и пора начинать восхождение к вершине. Товарищи выпили по половине кружки, и он опять долил всем водки до верха. Процесс повторился несколько раз - трудности на пути к вершине возрастали, каждый новый шаг давался «альпинистам» труднее предыдущего. Из плюсов следует отметить полное отсутствие проблемы с придумыванием тостов - пили просто за достигнутую высоту, цифры беря с потолка. В итоге еще на середине восхождения «альпинисты» оказались на высоте двенадцати километров[1] , что ничуть их не смутило - с географией никто из присутствующих не дружил. Когда в кружках перестало ощущаться пиво, Лысый торжественно констатировал, что высочайшая гора мира покорена, но оставаться на холодном пике нельзя - пора начинать спуск. Теперь в кружки доливалось пиво - с каждым шагом содержание водки становилось меньше и меньше.
Момент возвращения в «базовый лагерь альпинистов» Тоха помнил очень смутно. Он уже слабо понимал, что пьет и вроде бы закусывал сгущенкой, потому что больше ничего не было - они ухитрились сожрать абсолютно все. Потом он блевал с крыльца домика, а Олег поддерживал его за плечо. Потом он вроде бы поддерживал Олега. И блевали они, похоже, неоднократно. Смутно помнилось, что Олег все время порывался идти куда-то за какой-то грандиозной по убойной силе травой, но его все время что-то отвлекало от этой важной задачи. Откуда появился коньяк и сколько его было, Тоха не знал, но совершенно четко помнил, что коньяк был. Потом…
Потом пришла амнезия.
Пробуждения бывают разными - хорошими и плохими. Сегодняшнее пробуждение было, наверное, самым неприятным в жизни Тохи. Он даже не сразу понял, что проснулся - это походило на ночной кошмар. Не может человеку наяву быть так плохо - никто ведь не выживет при подобном. Голова… В голове… Нет, лучше даже не пытаться описать процессы, проходящие в голове - среди цензурных слов нет ни одного, достойного подобного описания, а нецензурные слишком скромны для полноты раскрытия картины. В голове было очень плохо. Очень.
Вчера, вроде бы, пили не помои, но гадостный привкус во рту неопровержимо доказывал, что Тоха в этом заблуждался - именно помои. А еще, пока он спал, домашние животные использовали его ротовую полость в качестве туалета. При попытке открыть глаза правый заклинило - штора не поднималась. Веко оказалось заклеено какой-то подозрительной субстанцией. Отломив от нее кусочек, Тоха провел визуальный анализ, но так и не определил, с чем столкнулся - походило на подсохшую блевотину, но очень хотелось верить, что это всего лишь остатки пиццы, неисповедимыми путями попавшие ему на лицо.
С трудом подняв организм с холодного линолеума, Тоха, пошатываясь, направился к столу, в надежде найти там если не спасительный рассол, то хотя бы остатки томатного сока. Тщетно - банка из-под огурчиков была пуста и, похоже, неоднократно вылизана, а пачку, в которой вчера пребывало два литра сока, кто-то разрезал, чтобы добраться до последних капель, извлечению которых мешали особенности конструкции горловины.
Минералки тоже не было. Это уже серьезно - попахивало неминуемой смертью от обезвоживания. Глаза с трудом сфокусировались на кое-чем интересном - пластиковая бутылка с желтым содержимым. Сладкий напиток? Да какая разница - Тоха готов был даже мочу туберкулезника выпить, лишь бы не сильно теплую.
В бутылке оказалось растительное масло. Об этом Тоха догадался лишь после того, как сделал исполинский глоток. С утробным хрипом успел выскочить на улицу, перегнулся через перила, изверг из себя поток чего-то мерзкого, сдобренного проклятым маслом.
Из-за угла показался Паша - почти двухметрового роста белокурый синеглазый перекачанный тип с лицом атлета-херувима и душой рваного контрацептива. Он по утрам занимался бегом и от этой собачьей привычки не отказался даже на отдыхе. Из одежды на гиганте были лишь ядовито-желтые огромные трусы. Или это шорты называются? Да какая разница - он их надел не для того, чтобы Тоху озадачивать - он девкам местным свои трицепсы и разные ягодицепсы демонстрирует. Унылое создание - ему нечем похвастаться, кроме последствий злоупотреблений стероидами.
Паша, оценив происходящее, недовольно заметил:
- Утро доброе, Антоша. А слабо было в параше поблевать, как белый человек? Все ведь загадили, будто свиньи.
- Привет и тебе, мечта гомосека, - хрипло произнес Тоха. - Слушай, друг, принеси лучше водички, а то я тут не только наблюю, а еще и подохну.
Паша, рукой описав щедрый полукруг, указал на море, шумевшее перед носом:
- Вон тебе водичка - пей, не стесняйся.
- Паш, Земля ведь круглая - принеси водички, и добро к тебе когда-нибудь вернется.
Здоровяк становиться на праведный путь помощи страждущим упрямо не желал:
- Ступай к морю Антоша, ступай. Может утопишься заодно. И смотри детей по пути не распугай - выглядишь ты как труп на последней стадии разложения.
Развернувшись, Паша последовал куда-то вдаль, параллельно берегу. Наверное, ищет очередных девок, которые еще не видели его ягодицепсы. А может и мужиков - от этого громадного мешка с дерьмом всего можно ожидать. Подождав, когда качек удалится на безопасное расстояние, Тоха пробормотал ему вслед несколько очень нехороших слов и неспешно поплелся к морю. Ему действительно нужна была вода, хоть какая-нибудь - так почему бы и нет?
Босые ноги увязали в по-утреннему прохладном песке, каждый шаг казался подвигом, а проклятое море будто и не думало приближаться. Тоха уже решил, что не дойдет до него никогда, как тут под ступнями стало влажно. Еще несколько шагов, и вода достала ему до пояса, намочив низ рубашки. Тоха замер, с наслаждением сбросил напряжение в мочевом пузыре. Горячая струя, попав в ловушку мокрых джинсов, приятным теплом обдала пах. Нагнувшись, Тоха зачерпнул воды, затем еще и еще. Она оказалась не столько соленой, сколько неприятно горьковатой. Да и мочи в ней, наверное, хватало. По-хорошему надо бы отойти от этого оскверненного места - волнения почти нет, ореол загрязнения вокруг него растворяется далеко не мгновенно. Но Тоха и не думал отходить - ему было безразлично. Он зачерпывал живительную влагу снова и снова, не обращая внимания на неприятный вкус и зевак, несмотря на ранний час оккупировавших пляж. Две какие-то сомнительные парочки с помятыми физиономиями, ленивые рыбаки с длиннющими спиннингами, пацаны, накачивающие резиновую лодку. Кто-то смеялся. Наверное, над ним.
Хорошо бы, если б они все сдохли. Сразу. Все. Мгновенно. Немедленно.
Становилось холодно. Июньское море теплое, но стоять в нем подолгу без движения не получится. Тоха, устало волоча ноги, выбрался на сушу, через силу сделал несколько неуверенных шагов, рухнул на сухой песок. Все - дальше он уже никуда не пойдет. Будет валяться здесь. И правильно - идти к заблеванному коттеджу с вонючими телами Лысого и Олега и двойне вонючим Пашкой… Не пойдет он. Если подохнет, то подохнет здесь, а не среди тамошней блевотины.
Но спокойно помереть ему не позволяли:
- Папа, а почему этот дядя лежит в мокрых брюках? - чуть ли не над ухом мерзко вопросил пронзительный детский голосок неустановленной половой принадлежности.
Голос папы оказался не менее мерзким - визгливый, неприятно дребезжащий, действующий на нервы по всей их протяженности:
- Доча - дядя загорает.
- А почему он одетый загорает?
- Ну… чтобы не обгореть.
- А босой почему? Ножки ведь обгорят.