– Спасибо, сэр Самаэль, – ответил я. – Классная шляпа.
– Вы находите? – спросил он довольно. – Это я, кстати, ввел ее в моду. Люди такие, силой заставить трудно, а вот так показал и скрылся – уже на другой день появились эти штуки с перьями… Удивительный вы народ!
– Мы еще и не так удивим, – пообещал я. – А вообще-то мельчаете, сэр Самаэль. Когда-то с самим Творцом дрались!.. Вселенная содрогалась…
– Мы и сейчас деремся, – сообщил он угрюмо. – Только методы изменились.
– Ну да, – согласился я, – кроме горячей войны, бывают разновидности холодной: информационная, компроматная, ресурсная, демпинговая…
Он внимательно слушал, в черных живых глазах разгорался интерес.
– Кстати, – произнес он приятным голосом, – хочу поздравить с очень изящным и смелым ходом.
– Это о моем маркизстве?
– Да. Мне понравилось. Как находите Юг?
– Я его еще не нашел, – буркнул я. – Выводы делать рано. Одно могу сказать наверняка, я бы не назвал здешнее общество счастливым. Оно беспечно, как бабочки, но… что-то мне нравится не совсем, не совсем…
Он нахмурился, сказал уязвленно:
– Я и не утверждал, что все счастливы. Счастливой жизни вообще не бывает, бывают только счастливые дни. А то и часы. Но одно бесспорно, здесь живут богаче и зажиточнее.
– За счет чего? – спросил я напрямик.
Он поморщился.
– Я потому и зазывал так усиленно на Юг, что здесь сможете как разобраться лучше, чем все местные маги, так и что-то исправить!
Я покачал головой.
– Боюсь, это проблематично.
– Почему?
– На севере работают потому, – сказал я, – что если не трудиться – умрут с голода. В поте лица своего добывают хлеб, как и было сказано… благодаря вашей милости. А здесь, насколько я понял, почти все на халяву? Или хотя бы основное: продукты, металл… Сэр Самаэль, халявщика принудить трудиться сложно. Думаю, вообще невозможно. Одного бы еще так-сяк, но целые народы… Философия халявщиков удобна для человека и смертельна для общества.
Он хитро прищурился.
– Так уж и невозможно?
– Я же сказал, – ответил я, – это пока первые впечатления. Рад бы ошибиться. Но если летающие штуки перевозят народ, то нафиг строить дороги, мосты, вбивать по колено в грязи сваи в болота?.. Если нечто выплавляет металл и подает наверх, то зачем развивать горнорудную промышленность?.. Если увижу, как кто-то копает руду, я удивлюсь… и признаю, что не прав.
– Или скажете, что металла не хватает, – уточнил он.
– Да, или так, вы правы.
– Металла хватает, – заверил он. – Как и основного продовольствия. Народ благоденствует! Правда, сытых и довольных на свершения, вы правы, подвигнуть трудновато…
– Как долго благоденствуют? – спросил я в лоб. – Десять лет или десять столетий?.. Если столетий, то и концентрационные лагеря вряд ли таких горбатых исправят. В одной стране эти лагеря называли трудовыми, в другой – трудовыми исправительными, в третьей так и вообще… но нигде экономику не подняли и народ к труду не приучили. Я не гуманист, могу и целую толпу в лагерь, если для дела, но это ничего не даст… Чтобы обществу и прогрессу развиваться, эта скотина должна быть свободна. Чтобы сама рубаху на себе рвала от желания работать. Вернее, от желания заработать больше, чем сосед.
Его черные как смоль брови сдвинулись у переносицы. Глаза потемнели еще больше, в них заблистал космос.
– В поте лица добывать хлеб, – повторил он задумчиво, – это же кара за то, что люди послушались меня. Разве свободные от тяжелого труда люди менее счастливы?
– Может быть, более, – согласился я, – но мне еще и прогресса хочется! Пусть даже через несправедливость. А вам? Люди такие хитрые твари, что на Севере и кару небесную поставили себе на пользу! Работают так, что жилы рвутся, тянут колесницу прогресса… А здесь? Вы не ответили, но не сильно ошибусь, если скажу, что и тысячу лет было все так же… Разве не так?
– Это ни о чем не говорит, – возразил он. – Путь к прогрессу может быть быстрым, а может – длинным. Когда слишком быстро, то можно, как вы заметили верно, и жилы надорвать. А медленно и неспешно… Но мы не о том. Я все жду, когда согласитесь принять мою помощь. Здесь, надеюсь, ваше упрямство поколеблено?
– Упорство, – поправил я.
– Упорство, – согласился он с великой охотой и улыбкой как бы поблагодарил за более точное слово, хотя, конечно, это была не оговорка, Сатана следит за своими словами и умеет выбирать выражения. – Вы увидели Юг, его мощь, его возможности. И что?
– А ничего, – ответил я хладнокровно. – Я все еще не увидел, что может заставить этих людей двигать прогресс. Его пихает только необходимость! Вы помните, стимул – это заостренная палочка, которой кололи в задницу упрямого осла. Человеку всегда нужен стимул! В том числе необходимость каждый день жрать. А еще и семью кормить. Праздность – опытное поле, на котором ваша милость испытывает семена новых грехов и выращивает укоренившиеся пороки!
Он хитро улыбнулся.
– Стоит помнить, что у Сатаны есть свои чудеса.
– А вот чудеса противопоказаны, – огрызнулся я. – Потому Творец их никогда не являет, какие бы слухи про них ни распускали! Покажи человеку чудо хоть раз в жизни – тут же работать перестанет, будет надеяться.
Он смотрел серьезно, живое подвижное лицо напряглось, на лбу проступили глубокие морщины.
– Вы преувеличиваете, – сказал он наконец.
– Намного?
– Это неважно. Вы уже созрели, чтобы принять мою помощь?
Я помотал головой.
– Пока осматриваюсь, – ответил я уклончиво, даже Сатану не стоит раздражать без необходимости. – Когда осмотрюсь… будет видно.
Он снова улыбнулся, я увидел в его глазах уверенность и торжество, что в следующий раз я уж точно скажу то, к чему он меня подталкивает.
– Оставляю вас развлекаться, – произнес он с поклоном. – Конечно, это фигура речи… Я понимаю, что ваши развлечения весьма отличаются от общепринятых!
Он исчез, мгновением позже возобновилась прерванная музыка. Люди задвигались в танце, а я закрыл дверь, Эйсейбио оглянулся.
– Действуйте, маркиз! Вы весьма фактурны, а мужчине красота дает выигрыш в две недели.
Он хохотнул и пошел среди танцующих на ту сторону зала, а я прислушался к разговору шныряющих вдоль стен неприметных слуг, что в большом зале столы уже накрыты, сейчас церемониймейстер Его Величества призовет всех занимать места для королевского пира.
Я под стеночкой пробрался через главный зал к лестнице, можно бы улизнуть в свою комнату и переждать пир, когда графа Цурского можно будет увести к коням. Или попытаться высмотреть его прямо на пиру…
Столы покрыты белой скатертью и поставлены в виде огромной квадратной скобки. Я с лестницы видел, как герцог распоряжается умело и властно, по мановению его руки тут же добавили по два стола с каждой стороны, гостей ожидается много.
Ярко одетые люди в красном, синем и зеленом занимали места за столом неспешно, с достоинством, но со смешками и шуточками. Одеты, на мой взгляд, чересчур тепло, все-таки лето, хоть только что прошел дождь, а у каждого по две-три одежки разных цветов, да еще сверху всякого рода цветные накидки.
От огромного камина идет сухой жар и, ударившись в столы, остается в их загоне. Посуда на столах из серебра и золота, даже огромные кувшины и чаши с ручками и носиками, что уже не чаши, а что-то другое, вроде соусниц, только излишне громадных, но не громоздких из-за дивной работы умельцев, украшений и рисунка.
На обеденном столе светильникам места не нашлось, все занято роскошными блюдами. Из них только целиком зажаренных оленей внесли пять штук, гости отобрали двух, мясо порезано большими ломтями, печеная рыба, на диво много фруктов…
Герцог, уже зная от Эйсейбио, что я пытался улизнуть, усадил меня рядом, что вообще-то большая честь для никому не известного маркиза из дальнего медвежьего угла.
– Я польщен, – пробормотал я. – Весьма, весьма… Любит вас Его Величество! В гости изволил…
– Короли всегда одиноки, – ответил он спокойно. – Я у него единственный брат, которому он верит.
– Старший брат?
– Да. Но я уступил ему корону. Он очень уж хотел стать королем. Очень. У него сперва были такие планы…
Я по-новому посмотрел на герцога.
– А вы?
– Я, наверное, всегда был стар, – объяснил он. – А старость – это когда уже не ждешь от жизни ничего хорошего, а она от тебя – ничего плохого… Потому мы с королем всегда дружим, как бы нас ни пытались поссорить.
– А ваш венценосный брат, – сказал я осторожно, – выглядит так, словно это он старший по возрасту… Вообще по его виду счел бы вашим батюшкой.
Герцог усмехнулся одной стороной рта.
– Корона старит.
Я поежился.
– Да уж… Это пугает.
Он посмотрел на меня остро. Губы шелохнулись, но в последний момент удержался, смолчал, и я с облегчением перевел дух.
– Нас трое братьев, – сообщил он суховато. – Самый младший вообще хотел стать магом. До сих пор, говорят, пытается… А мы с Хенрихом общаемся часто.