Двое мужчин прошли в гостиную с несколько принужденным видом, как и всегда, когда они оставались наедине: Билли побаивался нарваться на грубость, Лежанвье — показать себя ревнивым мужем.
Гость направился к бару, хозяин же включил все лампы, потом радиоприемник.
Оба готовы были спорить, что Диана сменит не только туфли, но и платье, а может быть, и прическу. И оба проиграли бы.
Она спустилась очень быстро, растерянная.
— Вернер!.. Ее дверь была приоткрыта, я толкнула ее… Жоэллы нет дома!
У адвоката, больше раздосадованного, чем встревоженного, все-таки кольнуло сердце.
— Разве она сегодня не у подруги?
— Да, у Жессики Оранж. Но ведь вы знаете, какие у той допотопные предки. Фабрис всегда привозил Жоэллу к полуночи, за исключением одного воскресенья, когда он приехал с ней во втором часу ночи. Вы в тот раз так напустились на беднягу что он весь побелел.
— Белый Оранж — недурно! — ввернул Билли.
Лежанвье пропустил эту реплику мимо ушей: он уже снял трубку телефона и накручивал диск.
— Алло? — после нескончаемого ожидания произнес на том конце провода заспанный голос. — Повесьте трубку, вы ошиблись!
— Фабрис Оранж?
— Он самый. Говорите тише. Мама спит, а папа ей помогает.
— Это Вернер Лежанвье. Извините, что я звоню так поздно, но дело в том, что Жоэлла до сих пор не вернулась. Она вроде бы собиралась провести нынешний вечер у вас?
Фабрис Оранж принялся бормотать что-то невнятное.
— Что он говорит? — забеспокоилась Диана. — Не отступайте, пусть выложит все начистоту!
Лежанвье слушал нахмурив брови: его собеседник никак не мог закруглиться.
— Благодарю вас, мой юный друг, для своего возраста вы не так уж неумело лжете! — сухо заключил адвокат и положил трубку.
— Что сказал Фабрис? — снова спросила Диана.
— Сказал, что привез Жоэллу сюда в обычное время, к полуночи, но он явно обеспечивал ей алиби. Обычная круговая порука молодых… Совершенно очевидно, что сегодня Жоэлла была не у Оранжей.
— А где же?
— Я бы и сам хотел это знать.
Лежанвье не любил Жоэллу, которая нисколько не походила на него — как, впрочем, и на Франсье. Тем не менее он гордился тем, что дал ей хорошее воспитание, не скупился ни на ласку, ни на нравоучения, как в доброе старое время. Когда она увлекалась танцами, он оплачивал ей учителя. Когда она охладела к танцам, он принялся водить ее по музеям, а когда ею овладела страсть к живописи, он оплатил ей длительное пребывание во Флоренции и в Риме. Когда она покончила с Италией — и с живописью, — он начал бывать с ней в «Комеди Франсез», в концертном зале «Плейель», в знаменитых кафе на площади Сен-Жермен-де-Пре, позволяя ей веселиться до изнеможения. Само собой разумеется, до его, Вернера, изнеможения. Такой же старомодный отец, как Филибер Оранж, он не отказывал дочери ни в чем, кроме ночных пирушек, но сейчас, на пороге своего восемнадцатилетия, Жоэлла, похоже, решила разрушить стены темницы…
— Говорила же я, что эта маленькая негодница водит вас за нос! — с неожиданной злобой воскликнула Диана, призывая Билли в свидетели. — И вот результат вашего либерального воспитания! В кои-то веки возвращаемся домой в три часа ночи, и приходится звонить посторонним людям, чтобы узнать, куда запропастилась ваша дочь!
Диана отвечала Жоэлле такой же неприязнью, но уж это в объяснениях не нуждалось. Жоэлла находила Диану некрасивой и вульгарной, как и всех женщин, окружавших ее отца; чтобы Жоэлла, которая была если не красивее, то, во всяком случае, моложе Дианы, не устроила на свадьбе скандал, ее пришлось отправить в Савойю, к дальним (в прямом и в переносном смысле) родственникам.
— Без четверти четыре! — кисло заметила Диана. — Не мне вам советовать, дорогой мэтр, но, будь Жоэлла моей дочерью, я обратилась бы в полицию.
Лежанвье пребывал в нерешительности. Сердце его колотилось у самого горла.
— Выпейте глоток, дорогой мэтр! — вмешался Билли — он все еще был здесь. — И позвоните… Лапушка права…
Лапушка?.. Правда, Билли Гамбург называл так всех женщин, но все же момент для подобной фамильярности, как показалась Вернеру Лежанвье, был выбран неудачно. Позволил бы он себе когда-нибудь назвать «лапушкой» Дото?..
— Алло! — нетерпеливо выкрикнул адвокат в трубку. — Алло!
— Уголовная полиция, — отозвался равнодушный, но властный голос.
Лежанвье положил трубку на рычаг. Он вдруг понял, с кем ушла Жоэлла, и решил, что блюстителям порядка это знать совершенно необязательно.
Пять часов утра.
Билли Гамбург наконец убрался — после слезливого звонка Дото. Диана с сожалением поднялась в свою комнату.
У дома с визгом затормозил автомобиль и укатил прежде, чем в замочной скважине звякнул ключ. Тихонько отворилась и затворилась входная дверь, и по плиточному полу вестибюля бесшумно заскользили мягкие мокасины.
На пороге своего кабинета показался Вернер Лежанвье — он успел облачиться в тонкий домашний халат, который только подчеркивал его тучность.
— Жоэлла!
Девушка, которая поднялась уже до середины лестничного пролета, удивленно обернулась.
— Привет, Вэ-Эл!
— Мне нужно с тобой поговорить.
— В такое время? А завтра нельзя?
— К сожалению, нет.
— Ну давай, — вздохнула Жоэлла.
Адвоката, как всегда, покоробил наряд дочери — короткое пальто с капюшоном и джинсы, — делавший ее этаким неудавшимся мальчишкой.
— Где ты была?
— Какая разница?
— Я спрашиваю: где ты была?
— В «Розовой розе» — это тебе что-нибудь говорит?
— Рок-н-ролльное кабаре?
— Да, самое модное.
— И… кто же привез тебя домой?
Жоэлла подошла к креслу, плюхнулась в него, повернула колпак торшера, чтобы свет не падал прямо на нее, закинула ногу, на ногу и закурила вытащенную из кармана измятую сигарету.
— Допрос третьей степени, Вэ-Эл? В таком случае я буду говорить только в присутствии своего адвоката!
Лежанвье, который стоял за письменным столом, упираясь в него ладонями, с большим трудом сдержался.
— До сих пор я, кажется, не злоупотреблял своими отцовскими правами, — сказал он, взвешивая каждое слово. — Вероятно, я даже грешил излишней снисходительностью, о чем свидетельствует твоя развязность. Мне бы не хотелось прибегать к крайним мерам.
— Узнаю голос Дианы, — ответила Жоэлла. — Ради бога, Вэ-Эл, не надо проповедей, ты не на публике! — Она нервно затушила сигарету. — Хочешь знать, с кем я была? Изволь, я скажу. С мужчиной. Или тебе еще подавай, как его зовут?
— Вот именно, — отрезал Лежанвье. — Мы с Дианой были уверены, что ты у Оранжей. Ты обманула нас… — добавил он для полной ясности.
Жоэлла замотала своим «конским хвостом»:
— Возражаю! Все получилось неумышленно… Я действительно договорилась встретиться с Жессикой. Но когда я собиралась к ней, пришел Тони и забрал меня.
— Тони?
— Тони Лазарь.
Хотя Вернер Лежанвье и ожидал услышать это имя, он все равно словно получил удар под дых.
— Так значит, ты не в первый раз встречалась с этим человеком?
— Да нет… В пятый или в шестой… В общем, всякий раз, когда он приводил сюда…
— И ты пошла с ним по первому его зову?
— В моих глазах он обладает одним неоспоримым преимуществом.
— Каким же?
— Несправедливо обвиненный, он был оправдан твоими усилиями.
Отыскав наконец платок, Лежанвье приложил его к вспотевшему лбу.
— Он ухаживает за тобой?
— В наше время никто ни за кем не ухаживает.
— Он пытался поцеловать тебя, пытался… э-э?..
— Вэ-Эл! Вы вторгаетесь в частную жизнь.
Адвокат с усилием выпрямился, подошел к дочери, схватил ее за руку.
— Отвечай, целовал он тебя? Отвечай, иначе…
Жоэлла с удивительной легкостью высвободилась, отбежала к двери в свою комнату. На пороге она обернулась.
— Ревнуешь?.. Ну разумеется, он меня целовал и вообще… щупал! Он был не первый, но впервые дело того стоило!
На втором этаже хлопнула дверь: значит, Диана все слышала.
— Мне очень жаль, Вэ-Эл! — убегая крикнула Жоэлла, — но ты сам этого захотел.
Вернер Лежанвье не ответил.
Может быть, Жоэлла просто решила ответить ударом на удар, бросить вызов отцовской власти? Но как бы там ни было, Антонен Лазарь перешел всякие границы.
Антонен, он же Тони, заплатит все свои долги, решил Лежанвье.
IV
«Большая доза адреналина, введенная в вену, в течение пяти минут вызывает смерть. Поскольку это вещество тотчас растворяется в крови, то при вскрытии обнаружить хотя бы малейший его след невозможно. Адреналин часто используют при лечении астмы и сенной лихорадки. (Д-р Эберхардт)».