Даниил Курсовский Настоящий формидабль Часть третья
1
На следующее утро, за завтраком, мама спросила меня:
— Ну что, ты решил, с чем будешь выступать сегодня перед мадам Пинчуковой?..
Я вздохнул и ответил:
— Да уж… Я об этом, можно сказать, всю ночь думал!.. Даже во сне.
— И?.. — осторожно спросила мама, ставя передо мной чашку с горячим какао. Мой любимый напиток с юных лет!..
— Ну, я думал сначала, что стоило бы рискнуть и рассказать, ну и показать конечно, историю Мишель…
— Да, вот это был бы настоящий формидабль!.. — рассмеялась мама.
— ….но потом я вспомнил, какое у нее всегда выражение лица…
— А какое?..
— Непробиваемое!.. Холодное, как лед! Такое, как будто у нее вообще нет никакого тепла и никакого чувства юмора!..
— И к чему же ты пришел?..
— В общем, я решил, что лучше я покажу ей «Охотника и медведя». Ну, помнишь ту сценку?..
Мама посмотрела на меня задумчиво.
— Тебе виднее!.. — сказала она. — Конечно, если у человека совсем нет чувства юмора, ему ничто не поможет. Ни охотники, ни медведи, ни летающие панталоны!..
И мама снова засмеялась, но теперь в ее смехе была слышна грусть. Как это ей удалось?.. Впрочем, это же моя мама!.. Она не только собой, она и своим голосом владеет так, как гениальный музыкант — своим инструментом.
Я занялся какао, стараясь не глотать его быстро, а пить глоток за глотком — как меня учила мама. Чтоб прочувствовать все оттенки его тонкого вкуса! Так взрослые ценители пьют хорошее вино.
Я прикрыл глаза, представил обширные плантации где–то в Южной Америке, и белозубых веселых сборщиков, с кожей цвета какао, быстро–быстро работающих руками под большими навесами, где сушатся эти самые бобы.
И вдруг мама сказала:
— Впрочем, я бы все–таки не ставила крест на мадам Пинчуковой. Что–то в ней чувствуется… Особенное. Скрытое!.. И очень может быть, что она совсем не такая, какой хочет казаться!..
Я чуть не поперхнулся. Конечно, мама ничего и никогда не говорит впустую. То есть, если она говорит, что если в ком–то что–то чувствуется, значит, так оно и есть.
Но мадам Пинчукова!.. Госпожа Медуза!.. От взгляда которой все замирает и каменеет!.. Что там в ней может чувствоваться, кроме льда?! И это не просто лед — это тот лед, который заморозил бы даже саму Снежную Королеву!..
Мама уловила мой взгляд и улыбнулась мне в ответ ободряюще.
— Ладно, действуй по обстоятельствам. — посоветовала она. — Но на всякий случай будь готов к любым неожиданностям!..
— Это как же можно подготовиться к неожиданностям?.. — пробормотал я. — К ним как ни готовься, они все равно возникают неожиданно! Характер у них такой!..
— Вот именно. — сказала мама. — И еще какой характер!.. Так что очень советую взять с собой платье.
— Платье?..
— Да. Платье Мишель!
— Взять–то можно… — с сомнением протянул я. — Только что я с ним буду делать до одиннадцати часов? Все увидят, начнут задавать лишние вопросы…
— Не увидят. Я его прямо на плечиках закрою большим пакетом. Непрозрачным!.. А в школе ты спрячешь его в кабинете Амалии Захаровны.
И я послушался маму. Правда, пакет с платьем оказался довольно большим и не очень удобным, и лишние вопросы тоже были, пока я нес его по школе к кабинету Амалии Захаровне.
Но как же я был потом благодарен своей мудрой маме!..
И какие в самом деле неожиданные последствия повлек за собой ее совет!..
2
В приемной директора секретарша Шурочка с очень деловым выражением лица громко стучала по клавиатуре.
— Привет, Шура! — сказал я.
Мы с Шурой большие друзья, и обращаемся друг к другу на «ты». У нас и разница в возрасте — всего двенадцать лет. В наше время это ерунда! Шурочка только в прошлом году закончила институт.
— Привет, Слава! — радостно ответила Шурочка. — Это что у тебя за пакет?
— Это новый костюм, для сегодняшнего представления… Вернее, это запасной костюм, так, на всякий случай…
Шурочка посмотрела на меня с большим интересом.
— Какой ты сегодня таинственный! — сказала она.
— Амалия Захаровна у себя? — спросил я быстро, предупреждая дальнейшие вопросы. Шурочка — замечательная секретарша, только любопытная очень.
— У себя. — сразу посерьезнела Шурочка. — И настроение у нее!..
— Какое?..
— Ужасное!
Я вздохнул. Ужасное настроение у Амалии Захаровны бывало чрезвычайно редко. Значит, ничего хорошего от визита этой самой «Медузы Горгоны», то есть Елены Павловны Пинчуковой, она все–таки не ждет. Сердце у меня тревожно стукнуло.
— Ладно. — сказал я. — Зайду. Мне надо костюм здесь оставить. Чтоб его никто не увидел. Тем более, он может и не понадобиться!..
Глаза Шурочки заблестели.
Уже открывая дверь в кабинет Амалии Захаровны, я запоздало сообразил, что уж кто–кто, а Шурочка точно увидит нарядное платье Мишель! Как только Амалия Захаровна уйдет на урок, Шурочка немедленно зайдет в кабинет, чтоб специально взглянуть, что у меня в пакете!
Ну да ладно. Пусть смотрит! Куда уж тут деваться. Все равно, кабинет директора — лучшее место для хранения платья Мишель. В класс его вообще внести невозможно, сразу девчонки налетят. Вопросов будет миллион, а болтовни — еще больше.
Да уж, семиклассницы, здоровые девки, а трещат, как сороки. По любому поводу. Никаких секретов хранить не умеют!
А Шурочка — она хоть и любопытная, но умеет и помолчать, когда нужно. Так что на ее вопросы я отвечу!..
Я приоткрыл дверь в кабинет директора.
— Амалия Захаровна? Можно войти?
Амалия Захаровна подняла озабоченный взгляд от бумаг, которые лежали у нее на столе.
И тут же ее лицо расцвело улыбкой.
— А, Слава! Здравствуй! Конечно, входи! Очень рада тебя видеть! Какой у тебя большой пакет!
— Это сценический костюм. Запасной. Можно, я его у вас пока оставлю?
— Оставляй! Повесь в шкаф.
Я повесил пакет с платьем, и опять повернулся к Амалие Захаровне.
Она продолжала улыбаться, но на ее лбу были видны две глубокие вертикальные складки.
Мне захотелось сказать что–нибудь ободряющее.
— Амалия Захаровна, вы только это, не волнуйтесь слишком сильно! — сказал я как можно более бодрым голосом. — Все перемелется, и будет мука. Вот!
— И мука, и тесто, и вкусные булочки! — с улыбкой продолжила Амалия Захаровна.
От сердца у меня слегка отлегло. Раз Амалия Захаровна способна шутить, значит, все не так уж плохо.
Я улыбнулся в ответ на ее улыбку, и увидел, как ее складки на лбу немного разгладились.
— Спасибо, Ярослав! — сказала Амалия Захаровна.
— За что?! — искренне удивился я.
— За оптимизм, заботу и веру! — серьезно ответила Амалия Захаровна. — И еще — за искренность! Ты ведь умеешь несколькими словами прямо–таки напитать уверенностью!..
Амалия Захаровна так и сказала — напитать!..
— Нельзя так хвалить ребенка, Амалия Захаровна! — с легким упреком сказал я. — Это непедагогично. А вдруг я задеру нос, и у меня начнется звездная болезнь?..
— Звездная болезнь?.. Нет, тебе это не грозит.
— Почему?
— Потому что в тебе есть правильная жизненная закваска! Впрочем, если только я увижу, как твой нос начинает задираться, я немедленно что–нибудь предприму, чтобы он принял правильное положение. Можешь не сомневаться!
Амалия Захаровна посмотрела на меня внимательно и даже строго. И я сразу успокоился.
Тут в глазах Амалии Захаровны мелькнул какой–то совсем новый огонек.
— Да, не случайно в тебя влюблены все девочки нашей школы, с третьего по восьмой… Нет, даже по девятый класс! — неожиданно сказала она.
— По девятый? — удивился я.
— А ты не знал?..
— Ну, я как–то еще не думал о чем–нибудь подобном. И вообще!..
— Неужели?..
Тут я подумал об Анжеле, вспомнил ее улыбку, ее руки, ее прикосновения, то, как мы с ней вчера разговаривали, играли, и невольно покраснел.
Амалия Захаровна понимающе кивнула.
— Я очень рада. Она учится в нашей школе?..
— Кто?..
— Ну, кто… Ты–то уж точно знаешь!..
— Нет, она в другую школу ходит.
Амалия Захаровна вздохнула.
— Что ж, это вполне естественно. Оно и к лучшему!
Вот это последнюю фразу я не совсем понял. Но Амалия Захаровна не стала ничего объяснять. Она повернула голову к открытому окну и сказала:
— Какой теплый, какой удивительный в этом году апрель!
Из–за окна долетел шум, смех и тут же — пронзительный девчачий вопль: «Жека! Ну все, теперь прощайся с жизнью!»
— Жизнь продолжается! — невпопад, точнее, очень даже впопад заметила на это Амалия Захаровна.
Я сказал: