- Но почему, почему машина не определила точно?! Ведь в Космоцентре должны быть данные обо всех запусках, от начала космонавтики!
Молчание.
Шуршащий, бормочущий эфир подобен некоему громадному колодцу, где долго бродят причудливо искаженные отзвуки твоих слов. Особенно когда собеседник молчит.
- Часть документации утрачена, Гурьев. _Особенно_ той, что касается конца двадцатого века. Вы же знаете, что тогда творилось на Земле... Ничего, скоро разберемся. А почему вас, собственно, так волнует тип ракеты?
Профессиональное терпение координатора оказалось большим, чем ожидал Гурьев. Кажется, на Земле-Главной смирились с допросом, а может быть, решили, что переполох да кольце спутников имеет основания.
- Не знаю... Мне подумалось... только вы не смейтесь! Мне подумалось: а вдруг это боевая ракета? Может быть, даже с атомным или термоядерным зарядом?
Там как будто улыбнулись.
- Исключено. Земля не вела войн в открытом космосе.
- Вы ведь сами говорите, что часть документации погибла!
Шептались, посмеивались, безмятежно текли эфирные волны.
- Извините, диспетчер, мне пора вернуться к моим прямым обязанностям. А вам, вероятно, к своим.
Щелчок отключения.
Наверное, уже разливали шампанское историки космоплавания - шутка ли, сама валится в руки жидкостная колымага эпохи первых экспедиций!
"А вам, вероятно, к своим".
Правильно, к самым непосредственным!
Есть право, дарованное уставом для крайних случаев: временно передать власть автоматам и догнать судно на сторожевом ионном катере, обычно праздно пылящемся в ангаре любой станции.
Потому-то и срастил Алексей швы скафандра и через шлюз-7 шагнул под своды безвоздушного ангара. Услужливо зажглись прожекторы, скрестив лучи на плоской, напоминающей портсигар машине с двумя соплами по бокам. Под закругленным лбом катера сидели глубоко утопленные глаза объективов.
Гурьев еще с главного пульта проверил готовность двигателя, открыл пилотский люк. Оставалось только забраться в кабину, что он и сделал без помощи трапа, словно всадник, вскакивающий в седло. Захлопнув колпак, тотчас же зажег оба микрореактора. Катер тронула нервная дрожь, стали выскакивать знаки на табло под видеокубом.
Расползлись бронированные створы. Свет прожекторов был обрублен на пороге, точно станция уперлась в эбонитовую стену. Но глаза мигом освоились, ощутили провал, нащупали звездную пыль.
Тут вещий голос разом зашептал в уши Гурьева такое, что Алексей чуть было не усыпил реакторы. Он даже пальцы убрал подальше от панели - вдруг сверхчуткий пульт воспримет биотоки, искаженные страхом? Уже, спеша обосновать отступление, вступала логика: да кому он нужен, кроме историков, этот глухонемой паровоз космоса, который меньше чем через пять часов будет подхвачен силовым каналом космодрома? Он, диспетчер, рядовой сотрудник Пояса, сделал все, что мог, всех предупредил, получил благодарность. Погоня является только его правом, но уже никак не обязанностью. Кто посмеет осудить?
...А за что, собственно, осудить? Можно подумать, что, не погнавшись за ракетой, Гурьев совершит страшное преступление!
"Совершишь", - сказал голос.
Ни к селу ни к городу захотелось услышать Нику. Чтобы она опять рассказала, как Митрич принес ей в постель задушенного воробья, был бит и недоумевал: за что? За лучшие побуждения?
Вспомнился еще младший братец, имевший наглость взяться за трехактную пьесу и теперь изводивший отца и мать чтением очередных сцен. После полушутливых жалоб матери Гурьев сообщил мальцу, что литературная деятельность начинается обычно с лирических стихов, а уж прозу и особенно драму может писать только человек опытный, много переживший, знающий людей и их отношения.
Что-то мучительно знакомое вдруг заскреблось в памяти - в отдаленной связи с прозой и драмой: "Демон... демон... великий демон, скользящий по морю жизни". Откуда это?..
Вздрогнув, словно морозный ветер обжег его спину, Алексей положил пальцы на зеленый стартовый квадрат. Вернулись нужные биотоки, катер выполнил приказ.
Две пленные фиолетовые молнии зазмеились у сопел. Почти лишенный веса на время взлета, "портсигар" скользнул над цельнометаллической плитой пола и исчез. Челюстями сомкнулись створы, погасли прожекторы - только волоски ламп долго тлели под потолком.
Курс на сближение был проложен безукоризненно. Весь путь занял около трех часов. Все это время Гурьева сковывало некое неописуемое ощущение, холодная лихорадка всепоглощающего стремления к цели. Глаза с потрясающей цепкостью вбирали в себя летящие огни видеокуба; руки, словно независимо от сознания, плясали по биопанели. Но и самый придирчивый кэп из пилотской школы не нашел бы ни единой ошибки!
Он никогда не был честолюбив. Разумеется, почел бы счастьем отправиться куда-нибудь за тридевять световых лет, покорить фантастические миры и вернуться со сказочной, сверхчеловеческой славой Язона или Одиссея. Однако не представлялась ему черствой и судьба доброго, всеми уважаемого штурмана внутрисистемных трасс, имеющего в тылу озорную красивую жену Нику, дом, полный любимых книг, и двоих-троих здоровых сорванцов, от коих эти книги придется до поры беречь.
Вряд ли жажда отличиться, прославиться гнала Гурьева вслед за подозрительным бродягой. Скорее всего то была подсознательная, внушенная матерью тяга к ясности и порядочности - позвоночник гурьевской души. Плюс интуиция, конечно...
"Великий демон, скользящий по морю жизни..."
Да откуда же это, наконец?
Скорости уравнены. Кажется - совсем рядом висит, постреливая синими газовыми языками, сплошь покрытая узловатой коростой ожогов, утолщенная к носу туша. У нее круглая слепая голова и веера солнечных батарей, истрепанные, как крылья мельницы после урагана.
Вот оно! Поймал, вспомнил!..
"Белый Кит плыл у него перед глазами, как бредовое воплощение всякого зла, какое снедает порой душу глубоко чувствующего человека, покуда не оставит его с половиной сердца и половиной легкого - и живи как хочешь... Белый Кит неожиданно всплывал смутным и великим демоном, скользящим по морю жизни..."
Это Мелвилл. "Моби Дик", опаленная диковинными страстями исповедь китобоя-философа. Ника побаивается Мелвилла.
Интересно, посвящал ли какой-нибудь китобой царственную жертву любимой женщине?
Еще сорок, от силы пятьдесят минут - и ракета войдет в силовую воронку космодрома.
Словно пар над круглым бассейном, ходит пузырями и свилями веселая атмосфера близкой планеты. Сквозят, плавая по океанам, рыжие шапки горных массивов.
Меняются цифры на табло... Тормозит! Не хочет сгореть, со всего размаха вонзившись в воздушное одеяло!
А все-таки зловеща эта непреклонность слепой головы; жутковат маниакальный бег живого мертвеца к Земле!
Сблизиться... Еще сблизиться...
Кто сказал, что у Времени каменный лик? Наверное, стареющий джентльмен в кресле перед камином, сквозь дым верной трубки философски взиравший на будущее. Время - бешеный ночной поезд, с грохотом несущийся в тоннеле, пробуравленном его собственным прожектором. Короток освещенный клинок рельсов, и мрак бежит впереди, оборачиваясь и дразня.
Зуммер. Торопливый, прерывистый голос. Что это с координатором?
- Земля-Главная вызывает диспетчера Гурьева.
- Гурьев слушает.
- Немедленно меняйте курс. Уходите.
- Почему?
- Выполняйте приказ.
- Почему?!
Молчит эфир. Нет - стрекочет, посвистывает, щелкает серебряными язычками далеких соловьев, соек, дроздов и прочей лесной мелочи. Алексей, несмотря на все старания Ники, научился узнавать только дятла - по красной грибной шапочке да синиц - по грудке с аккуратным галстуком. Так же плохо знал он и лесные цветы, и травы. Стыдно.
- Вы были правы, Гурьев. Мы привлекли системы памяти Института истории материальной культуры и Музея войн. Это космическая ракета военного предназначения, с боеголовкой... в общем, термоядерной, но особой. Ее называли гамма-бомба. Приказываю вам уходить!
Гамма-бомба? Это ж надо, какое щупальце протянулось из прошлого... Там живут птицы - на занимающем уже полнеба лазоревом, зеленом, белопенном, клубящемся вихрями куполе. Там Ника, мама, отец и братец - явный графоман, добравшийся уже до середины второго акта.
- Координатор, что вы намерены делать?
- Применить лазер.
- Не успеете. Линейные размеры цели ничтожны. Поиск рассеянным лучом и наводка сфокусированного займут много времени.
- Другого выхода нет. Земля еще раз благодарит вас, Алеша, ваши заслуги бесценны, мы были бы совсем не подготовлены... Может быть, часть населения угрожаемого района успеет... успеет спуститься в подземные горизонты... Уходите же, чего вы ждете! Рассеянный луч уже ведет поиск.
- Поздно, координатор, поздно.
Там что-то закричали, Гурьев отключился.
"Прямо навстречу тебе плыву я, о все сокрушающий, но не все одолевающий кит: до последнего бьюсь я с тобой...".