Некоторое время Стормгрен молчал. Он отнюдь не был доволен происходящим, но понимал точку зрения Кареллена и гнев его отчасти улетучился.
– Жаль,- сказал Стормгрен,- что приходится это делать в последние недели срока, но сегодня же я намерен поставить у своего дома охрану. Кроме того, надо обезопасить Питера. Кстати, как у него дела? Настолько ли все плохо, как я боялся?
– Вы будете разочарованы, узнав, какое малое значение имело ваше отсутствие. Я внимательно наблюдал за Питером всю последнюю неделю и намеренно избегал ему помогать. В целом он справляется – и все же он не тот человек, который мог бы занять ваше место.
– Рад за него,- произнес Стормгрен немного расстроенным голосом.- И еще… Вы связывались со своим руководством насчет того, чтобы нам показаться? Теперь я уверен, что это самый сильный аргумент, который есть у ваших врагов. Они постоянно мне говорили: «Мы никогда не поверим Властелинам, пока не сможем их увидеть».
Кареллен вздохнул.
– Ответа пока не было. Но я знаю, каким он будет.
Стормгрен не стал продолжать разговор на эту тему. Когда-то, возможно, он и попытался бы, но сейчас ему впервые пришел в голову неясный пока план. То, что он отказался сделать под принуждением, он тем не менее мог бы попробовать по собственной воле.
Пьер Дюваль вовсе не удивился, когда Стормгрен без предупреждения явился к нему в кабинет. Они были старыми друзьями, и нет ничего необычного в том, что генеральным секретарь нанес визит шефу Научного бюро. Вряд ли это могло показаться странным и Кареллену, если бы по удивительному совпадению он вдруг обратил внимание на этот уголок мира.
Какое-то время они беседовали о делах и обменивались политическими сплетнями; затем, немного поколебавшись, Стормгрен перешел к сути. Пока гость говорил, старый француз сидел, откинувшись на спинку кресла, и его брови, миллиметр за миллиметром, поднимались все выше, пока почти не слились с челкой. Пару раз он пытался заговорить, но передумывал.
Когда Стормгрен закончил, ученый нервно огляделся вокруг.
– Как думаешь, он нас слышал?
– Вряд ли это возможно. Ведь твой кабинет экранирован от всего подряд… Кареллен не волшебник. Он знает, где и, но не более того.
– Надеюсь, ты прав. И все же, не будет ли неприятностей, если он узнает, что ты задумал? А ты и сам понимаешь, что он узнает.
– Я готов рискнуть. К тому же он ко мне пока благоволит.
Физик некоторое время смотрел в пространство, вертя в пальцах карандаш.
– Очень интересная проблема. Мне она нравится, – просто сказал он. Нырнув в ящик стола, Дюваль достал огромный блокнот, самый большой из всех, какие доводилось видеть Стормгрену.
– Так,- начал он, что-то быстро записывая.- Я должен быть уверен, что в моем распоряжении все доступные факты. Расскажи мне все, что можешь, о комнате, где вы ведете свои беседы. Не упускай никаких деталей, сколь бы несущественными они ни казались.
Выслушав, француз перечитал свои записи, морща лоб.
– Это все, что ты можешь мне сообщить?
– Да.
Дюваль недовольно хмыкнул.
– Что с освещением? Ты сидишь в полной темноте? И как насчет отопления, вентиляции?
Стормгрен улыбнулся в ответ на хорошо знакомую вспышку раздражения.
– Светится весь потолок. Воздух, насколько понимаю, поступает через сетку громкоговорителя. Не знаю, куда он уходит; возможно, поток периодически меняет направление, но я этого не заметил. Не заметно никаких признаков обогревателей, но температура там всегда нормальная. Что касается летательного аппарата, который доставляет меня на корабль Кареллена, то в его кабине деталей не больше, чем в кабине лифта.
Несколько минут было тихо, физик исписывал блокнот замысловатыми микроскопическими значками. Вряд ли кто-то мог догадаться, что за этим все еще не покрытым морщинами лбом работает один из величайших умов мира, знаменитый холодной точностью в расчетах.
Затем Дюваль удовлетворенно кивнул, наклонился и направил карандаш на Стормгрена.
– Почему ты считаешь, Рикки,- спросил он,- что видеоэкран Кареллена, как ты его называешь, действительно является таковым? Не кажется ли куда более вероятным, что твой «видеоэкран»… не более чем одностороннее зеркало?
Стормгрену стало так досадно на самого себя, что несколько мгновений он сидел молча и вызывал в памяти прошлое. Изначально он никогда не подвергал сомнению историю Кареллена, но теперь вспомнил: Попечитель никогда и не говорил, что использует какую-либо телевизионную систему. Стормгрен просто воспринимал это как нечто само очевидное; а это была психологическая ловушка, в которую он с легкостью угодил. Он попытался утешить себя мыслью, что в подобных обстоятельствах попался бы даже Дюваль.
– Если ты прав,- сказал он,- все, что мне нужно сделать,- разбить стекло…
Дюваль вздохнул.
– Сразу видно непрофессионала! Какова, по-твоему, вероятность, что оно сделано из материала, который удастся разбить без помощи взрывчатки? И даже если бы тебе это удалось – какова вероятность, что Кареллен дышит тем же воздухом, что и мы? Как вам обоим понравится, если он, скажем, процветает в атмосфере из хлора?
Стормгрен слегка побледнел.
– Ну так что же предлагаешь ты? – несколько раздраженно спросил он.
– Нужно все обдумать. Прежде всего надо выяснить, верна ли моя теория, и если да, то узнать что-либо о материале, из которого сделан экран. Я привлеку к работе лучших сотрудников. Кстати… Полагаю, ты носишь с собой портфель, когда посещаешь Попечителя? И полагаю, вот этот.
– Да.
– Он довольно маленький. Не мог бы ты обзавестись другим, глубиной по крайней мере в десять сантиметров, И пользоваться им, чтобы приучить Кареллена к его виду?
– Хорошо,- с сомнением проговорил Стормгрен.- Хочешь, чтобы я носил с собой замаскированную рентгеновскую установку?
Физик усмехнулся.
– Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем. Я скажу тебе, что и как, примерно через месяц – Он негромко рассмеялся.- Знаешь, что мне все это напоминает?
– Да,- сразу же ответил Стормгрен,- те времена, когда ты собирал нелегальные радиоприемники во время немецкой оккупации.
На лице Дюваля отразилось разочарование.
– Что ж, видимо, я все-таки пару раз упоминал об этом раньше.
Облегченно вздохнув, Стормгрен положил на стол толстую пачку машинописных страниц.
– Слава богу, все наконец закончено,- сказал он.- Подумать только, что эти несколько сотен страниц содержат в себе будущее Европы.
Стормгрен бросил папку в портфель, заднюю стенку которого отделяло от черного прямоугольника экрана всего пятнадцать сантиметров. Время от времени пальцы нервно пробегали по замкам, но он не собирался нажимать потайную кнопку, пока не завершится беседа. Что-то могло пойти не так – хоть, по словам Дюваля, Кареллен не способен был ничего заметить, полной уверенности в этом не было.
– А теперь… Вы говорили, что у вас есть для меня новости, – продолжал Стормгрен с едва скрываемым нетерпением. – Это не о…
– Да. Несколько часов назад я получил решение Политического совета и уполномочен сделать важное заявление. Не думаю, что Лига Свободы им в полной мере удовлетворится, но оно поможет снять напряженность. Кстати, это мы записывать не будем.
Вы часто говорили, Рикки, что какими бы непохожими внешне мы ни были, человечество вскоре к нам привыкнет. Это свидетельствует лишь о том, что у вас нет воображения. Вероятно, это могло бы быть правдой в вашем случае, но следует помнить, что большая часть мирового населения до сих пор необразованна, по любым разумным стандартам, и подвержена множеству предрассудков и суеверий, на искоренение которых может потребоваться еще сто лет.
Вы должны принять как данность, что мы кое-что знаем о человеческой психологии. Нам вполне точно известно, что произойдет, если мы покажемся миру на его нынешней стадии развития. Не могу раскрывать детали, даже вам, так что придется поверить мне на слово. Однако мы можем дать определенное обещание, которое должно в какой-то степени вас удовлетворить. Через пятьдесят лет – через два поколения – мы спустимся с наших кораблей, и человечество на конец увидит нас такими, какие мы есть.
Стормгрен какое-то время молчал. Удовлетворения, которое, по мнению Кареллена, должны были принести его слова, он почти не испытывал. Частичный успех несколько сбил его с толку, и на мгновение его решимость пошатнулась. Правда все равно должна была со временем выйти наружу, и весь его хитроумный план выглядел ненужным и, возможно, неразумным. Если и стоило продолжать, то лишь из эгоистических побуждений: до названного дня ему не дожить.
Видимо, поняв отчасти его чувства, Кареллен продолжал:
– Прошу прощения, если разочаровал, но, по крайней мере, вам не придется нести ответственность за политические проблемы ближайшего будущего. Возможно, вы до сих пор считаете наши предосторожности необоснованными, но, поверьте, у нас есть убедительные доказательства того, как опасна может быть любая другая линия поведения.