Когда я рассказал Петьке Маремухе, что мы переезжаем, он отмахнулся. Он, слушая мой рассказ, недоверчиво заглядывал мне в глаза, думая, что я его обманываю.
Лишь когда мы подходили к главной улице города, Почтовке, Петька наконец поверил моим словам и - было видно по всему - огорчился, что я покидаю Заречье.
- Петро, давай меняться на твой зауэр, - предложил я.
- Выдумал! - сразу встрепенулся Маремуха. - Пистолет я ни на что менять не буду. Он мне нужен самому.
- "Нужен, нужен"! - передразнил я Маремуху. - Все равно его у тебя отымут.
- Кто отымет? - переполошился Маремуха.
- Известно кто: милиция.
- Кому он нужен? Он же ржавый.
- Ну и что ж такого? Все равно оружие.
- Какое там оружие! Ты же знаешь, что на Подзамче у каждого хлопца есть по десяти таких пистолетов. Обрезы прячут, и то ничего.
Петька говорил правду. После гражданской войны, после гетмана, петлюровцев и сичевиков в нашем городе оставалось много всякого оружия, и хлопцы продолжали хранить его в разных потайных местах.
Но все равно я решил припугнуть Маремуху и уверенно сказал:
- Отымут твой пистолет, вот посмотришь. Это раньше можно было держать оружие, а теперь война кончилась - и довольно. Давай лучше, пока не поздно, я выменяю его у тебя.
- Ну если у меня отымут, то и у тебя отымут! - живо ответил Петька Маремуха и, подмигнув, добавил: - Ты хитрый, Васька, думаешь, дурного нашел.
- Ничего не дурного. Я же в совпартшколу переезжаю, а там мне никто ничего не скажет. Там военные живут.
Несколько минут мы сидели молча.
Мы давно дружили, и я знал, что Петька трусоват. "Лучше помолчу, думал я. - Пусть призадумается над моими словами".
Помолчав немного, Петька засопел от волнения и спросил:
- Ну, а что бы ты дал за пистолет?
- Голубей могу дать...
- Всех? - приподымаясь, спросил Петька.
- Зачем всех? Пару...
- Ну, тоже, пару... За пару я не отдам...
- И не надо... Завтра пойду на Подзамче и на одного своего чубатого полдюжины пистолетов выменяю...
- Ну иди меняй, попробуй... А на мосту тебя милиционер задержит...
- А я нижней дорогой, возле мельницы, пройду.
- Ну и иди.
- Ну и пойду...
Мы опять замолчали.
Далеко внизу на реке женщина полоскала белье. Она гулко хлопала по нему вальком, то отжимала, то снова прополаскивала в быстрой воде. Рядом с ней чуть заметными белыми точками плавали гуси. Я следил за гусями. Вдруг Маремуха торопливо зашептал:
- Васька! Отдай всех голубей, я тебе тогда еще двенадцать запасных патронов дам. Хочешь?
Ага! Попался Петька. Моя взяла!
Я встал, потянулся и нехотя сказал:
- Ладно, только ради дружбы... А другому ни за что бы не отдал.
КОТЬКА ЧИНИТ ПОСУДУ
Когда мы шли по тропинке, каждый был доволен и думал, что надул другого. Петька изредка посапывал носом. Давно он зарился на моих голубей, еще с прошлой зимы, а теперь вот счастье неожиданно привалило. А у меня будет пистолет. Завтра же намочу его в керосине, чтобы отстала ржавчина, а потом и пострелять можно будет.
Новый бульвар давно кончился. Мы шли по Заречью. Потянулись базарные рундуки, низенькие будочки сапожников, стекольщиков, медников. На углу Житомирской, за афишной тумбой, виднелась мастерская одного из лучших медников Заречья, старика Захаржевского. Около мастерской на улице валялись покрытые белой накипью самоварные стояки, опрокинутые вверх дном котлы из красной меди, ржавые кастрюли с проломанными днищами, эмалированные миски, цинковые корыта. Из мастерской вышел сам Захаржевский в грязном брезентовом фартуке. Он стал рыться в своем добре. Резкими, сердитыми движениями он перебрасывал из одной кучи в другую завитки жести, блестящие полосы латуни; все это звенело, дребезжало.