Уильям Тенн Он умрет со щелчком
Работа была просто чудо, и Макс Альбен знал, кому он этой работой обязан. Своему прадеду, вот кому.
— Добрый старый Джиованни Альбени, — в четверть голоса приговаривал он, торопливо шагая в лабораторию чуть впереди эскортирующих его ученых.
Все они, несмотря на напряженность момента, не забыли почтительно кивнуть группе полноватых мужчин с жесткими лицами, сидящих в креслах вокруг машины времени.
Он быстро скинул свое тряпье, как его проинструктировали заранее, и шагнул внутрь огромного механизма. Впервые он видел саму машину, а не ее копию — тренировки проходили на учебной модели, — и теперь испуганно и в то же время почтительно разглядывал огромные прозрачные спирали и потрескивающий энергетический пузырь.
Принцип, благодаря которому действовала машина, гордость и надежда 2089 года, был почти за пределами его понимания. Но Макс Альбен знал, как запустить ее, и знал, пусть в общих чертах, что после этого произойдет. Знал он также и то, что это первое столь продолжительное путешествие в прошлое имело равную вероятность успеха и неуспеха и для него могло закончиться смертью.
— Добрый старый Джиованни Альбени, — снова с нежностью повторил он.
Если бы на ранних стадиях экспериментов со временем его прадед не вызвался отправиться добровольцем в семидесятые годы прошлого века, во времена еще до Погибели, никогда бы, вероятно, не выяснилось, что он и его потомки обладают иммунитетом к темпоральной потере памяти.
А если бы этого не выяснилось, то сейчас, больше чем через сто лет после случая с его прадедом, нынешние земные правители не выдернули бы Макса Альбена с места отбывания им унылой государственной службы в качестве сменного охранника куриного заповедника в Северной Америке. И сегодняшнего положения героя (положения прилично оплачиваемого) не видать бы ему тогда, как своих ушей. Он по-прежнему ходил бы вдоль ограды из колючей проволоки, охраняя двух петухов и трех белых курочек леггорнской породы — что составляло примерно одну шестую куриного поголовья всего западного полушария, — довольствуясь в качестве награды половиной ведра сушеных абрикосов, которое ему давали за трудодень.
Нет, если бы его прадед много лет назад не продемонстрировал свою уникальную способность оставаться в сознании на протяжении всего путешествия во времени, Макс Альбен не переминался бы сейчас с ноги на ногу в лаборатории, не стоял бы с неуверенной и покорной улыбкой перед королями мирового черного рынка в ожидании последних инструкций.
Люди типа О'Хары, заправляющего грибным бизнесом, Левни, ягодного магната, Соргассо, монополиста по червям, — разве все эти воротилы черного рынка в противном случае удостоили бы хоть единого взгляда человека вроде Альбена, стали бы предлагать пожизненное пособие жене и пятерым его детям — каждому по полной ложке натурального сахара ежедневно?
Даже если он не вернется, его семья будет обеспечена так, как почти никакая другая на Земле. Это чертовски выгодная работа, и ему здорово повезло.
Альбен заметил, что Абд Садха поднялся с кресла в дальнем конце помещения и подошел к нему с запечатанным металлическим цилиндром в руке.
— В последний момент было решено предпринять дополнительные меры предосторожности, — сказал старик. — Ученые посоветовали сделать это, и я... в общем, я дал свое одобрение.
Последние слова были произнесены с вопросительной интонацией, и Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций быстро оглянулся на королей черного рынка, сидящих у него за спиной. Они ответили ему ничего не выражающими взглядами, но возражений не высказали. Он облегченно откашлялся и повернулся к Альбену.
— Уверен, молодой человек, что мне нет смысла еще раз вдаваться в подробности полученных вами инструкций. Вы входите в машину и возвращаетесь в прошлое в тот период времени, на который она настроена, — на сто тринадцать лет назад, к моменту взлета управляемой ракеты в 1976 году. В 1976-м, я правильно говорю? — В его голосе послышались нотки неуверенности.
— Да, сэр, — почтительно ответил один из ученых. — Эксперимент с управляемой ракетой, оснащенной атомной боеголовкой, результатом которого стала Погибель, произошел на этом самом месте 18 апреля 1976 года.
Ученый с гордым видом оглянулся на мужчин в креслах — словно ученик, удачно ответивший в присутствии посетивших школу высокопоставленных чиновников из министерства образования.
— Да-да, именно так, — кивнул Абд Садха. — Восемнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Итак, молодой человек, вы материализуетесь в тот самый момент и на том самом месте, где находился пульт дистанционного управления ракетой... да, управления ракетой. Вы окажетесь в... в выгодном положении, открывающем перед вами возможность изменить траекторию ракеты и изменить тем самым историю человечества в лучшую сторону. Да.
Он замолчал — видимо, потерял нить рассуждений.
— И он переведет в свою сторону красный рычажок, — резко, нетерпеливо подсказал ему Гомес, сделавший себе состояние на корнях одуванчика.
— Да-да, красный рычажок. Он переведет в свою сторону маленький красный рычажок. Благодарю вас, мистер Гомес, вы очень любезны, сэр. Он переведет маленький красный рычажок, установленный на зеленом диспетчерском щите, тем самым предотвратив ошибку, в результате которой ракета взорвалась не в центре Тихого океана, как планировалось, а в бразильских джунглях. — Генеральный секретарь ООН лучезарно улыбнулся. — И это, казалось бы, незначительное действие начисто вымарает Погибель со страниц истории, и современный мир сделается таким, как будто ее никогда не было. Я правильно излагаю, джентльмены? — спросил он, снова беспокойно обернувшись.
Никто из сидящих в креслах не удостоил его ответом. Альбен тоже не отрывал от них подобострастного взгляда.
Он знал, кто в мире хозяева, — эти вот сытые, бесстрастные люди в чистой одежде, на которой практически нет заплат (а если и есть, то, по крайней мере, они совпадали по цвету с тканью).
И хотя Садха занимал пост Генерального секретаря ООН, это была все та же государственная служба, лишь на несколько общественных ступеней выше должности охранника куриного заповедника. Одежда на нем была ветхая, пестрая — почти такая же, какая грудой лежала у ног Альбена. И, без сомнения, живот у него сводило от голода точно так же.
— Надеюсь, вы понимаете, молодой человек, что, если что-то пойдет не так, — спросил Абд Садха, кивком подергивающейся головы предвосхищая ответ, — если случится что-то непредусмотренное, следует прервать эксперимент и немедленно вернуться?
— Он понимает все, что ему следует понимать, — ответил вместо Альбена Гомес. — Переходите к делу.
Старик снова улыбнулся.
— Да-да. Конечно, мистер Гомес. — Он подошел к Альбену, стоящему внутри механизма рядом с входным порталом машины времени, и вручил ему запечатанный металлический цилиндр. — Вот это и есть та дополнительная мера предосторожности, которую предложили ученые. Прибыв на место назначения, перед тем как материализоваться, вы бросите этот предмет в окружающую вас темпоральную среду. Наша цель, как вы, без сомнения...
Левни выпрямился в кресле и начальственно щелкнул пальцами.
— Кажется, Гомес только что вам сказал, чтобы вы переходили к делу, Садха. А оно стоит на месте. Мы — люди занятые и потратили впустую уже уйму времени.
— Я просто пытаюсь объяснить смысл этого решающе важного заключительного действия, — извиняющимся тоном объяснил Генеральный секретарь. — Действия, которое, возможно, окажет...
— Хватит с нас объяснений! — Левни повернулся к человеку, находящемуся внутри машины: — Давай, парень! Двигай!
Макс Альбен проглотил ком в горле, истово закивал, метнулся в глубину машины и повернул верньер.
Щелк!
Работа была просто чудо, и Мак Альбин знал, кому он этой работой обязан. Своему прадеду, вот кому.
— Добрый старый Джиованни Альбени, — он засмеялся, глядя на мрачные физиономии обоих своих коллег.
Боб Скит и Хьюго Хонек приложили не меньше него усилий, чтобы построить эту маленькую машину времени в тайной лаборатории под вертолетным гаражом. Они тоже страстно желали совершить это путешествие, но, к несчастью, им не повезло с предками.
Альбин не спеша снял с себя богато расшитую одежду — привилегия носить ее была дарована ему как отцу двоих детей — и втиснулся в тесное пространство. Он уже много раз видел машину прежде, поскольку помогал строить ее с того самого момента, как Хонек поднялся из-за чертежной доски, и теперь едва бросил взгляд на прозрачные спирали толщиной с большой палец, вырастающие из едва видимых энергетических пузырей.
Машина была последней надеждой 2089 года, даже несмотря на то, что мир 2089 года не знал ни о ее существовании, ни о попытке с ее помощью изменить существующую реальность. Однако лично для Мака Альбина она значила много больше, чем просто спасение мира, — это было рискованное предприятие, которое могло окончиться его смертью.