Растопырившись у камина в позе, в живой природе характерной для морской звезды, а в мертвой — для цыпленка табака, я запоздало огляделась и выяснила, что свидетелей мое вторжение не имело. Это, конечно, не означало, что я могу располагаться в чужом доме, как в своем, но позволяло мне притвориться, будто я никуда и не уходила. А ведь официальное приглашение погреться у горящего очага у меня уже имелось, и срок его действия, как и количество подходов к камину, никто не оговаривал!
Ранее обрушенная мною многофункциональная сушилка для зонтов и курток так и лежала на боку, осколки бокалов тоже никуда не делись, фирменный конверт нашей конторы валялся на полу — Александр и не подумал утруждать себя уборкой.
Я не без злорадства предположила, что письмо красавицы настолько деморализовало чудовище, что ему сделалось абсолютно безразлично санитарно-гигиеническое состояние помещения.
Воображение тут же нарисовало мне бородача, самозабвенно рыдающего в подушку в дальней спальне.
— Тогда п-понятно, почему он не прибежал на шум, — сказал мой внутренний голос.
— Какой шум? — громко спросила я, похлопав ладонью по уху, чтобы выбить из него воду.
— Такой, как от гулянки русалок с Ихтиандром! — ответил внутренний голос, прозрачно намекая на эффектную водную феерию, которую я устроила.
— А-а!
Я не стала спорить (поберегла силы) и озвучила свое пожелание небесам, которые сегодня мне явно задолжали:
— Надеюсь, он там обрыдается и уснет мертвым сном.
У меня было четыре часа до самолета на родину, и минимум полтора из них я страстно желала провести у этого очага. В идеале — голой и босой, в окружении развешанных на просушку одежек и бельишка.
Участие в этой мизансцене малознакомого и, главное, несимпатичного персонажа мужского пола не представлялось мне интересным и желательным.
Я сняла ботинки и поставила их к огню. Положила на каминную полку носки так, чтобы они свесились лапками вниз. Распялила на сушилке куртку. Чтобы защитить босые ноги от осколков стекла, постелила на пол накидку с кресла и, похозяйничав таким образом, почувствовала, что обжилась в этом замке дракона вполне достаточно, чтобы рискнуть снять доспехи.
К числу последних я относила джинсы и майку, под коими оставались только доселе неприступные рубежи — трусы и лифчик. Их я в мужских берлогах никогда еще не снимала.
Я не отношусь к числу тех девушек, которые с легкостью раздеваются за пределами собственной спальни. Даже на пляже, разоблачаясь до купальника, я чувствую себя неловко и воображаю, что в этот самый момент на меня пялятся все мужики без исключения — от спасателя с биноклем на вышке до пацана в резиновом надувном круге. В раздевании на публике определенно есть что-то героическое!
Впрочем, и для того, чтобы разоблачиться в чужом доме в отсутствие его хозяина, нужен особый настрой.
Морально готовясь спустить штаны, я задумчиво смотрела в окно, вероятно, ассоциируя мир за ним с незримо присутствующей публикой.
Картина мира за окном была тусклой, скучной, грустной и, я бы даже сказала, зловещей.
Дождь еще не прекратился, но поутих (видимо, коварно ждал, пока я снова выйду). Кочковатая пустошь, отделенная от жилого квартала редкой цепочкой кривобоких молодых сосенок, поблескивала свежими лужами. Порывы ветра пугающе шевелили лохматую траву, растущую островками, похожими на зеленые скальпы зарывшихся в землю водяных и кикимор. Неопрятная пустошь незаметно переходила в песчаный берег, по которому давно не ступала нога уборщика: линию прибоя пунктирно очерчивали кучки мелкого мусора.
И никакой жизни, только длинными кувырками пролетел вдоль моря надутый ветром пластиковый пакет…
— Да есть здесь жизнь, гляди, мужик идет! — заспорил со мной внутренний голос.
Я послушно поглядела, но и мужик оказался не из тех, на кого приятно посмотреть — долговязый сутулый тип в грошовом полиэтиленовом дождевике с капюшоном. Не иначе, африканский гастарбайтер. Я уже видела парочку его черных братьев во дворах богатых вилл — один чесал граблями газон, другой возился в собачьем вольере.
— А этот что делает? — закономерно задумался внутренний голос.
Сутулый тип за окном бодро рысил вдоль сосенок, придерживая на боку большую спортивную сумку. На торбу нищего побирушки она нисколько не походила, будучи явно новой, чистой и дорогой, — я отчетливо видела крупный логотип известной фирмы.
— Это дурно пахнет, — пробормотала я, подумав, что резвый товарищ подозрительно похож на вора.
Небось ограбил одну из пустующих вилл и уносит добычу в хозяйской сумке!
— Да, пованивает, — согласился мой внутренний голос. — Что это за запах?
— Запах?
С запозданием до меня дошло, что упоминание о вони не есть фигура речи.
Я вдумчиво потянула носом и чихнула.
— Чеснок?
Я покосилась на приоткрытую дверь в кухню.
Там было темно и тихо, так что мелькнувшую было мысль о том, что это хозяин дома мужественно поборол депрессию и теперь планирует подкрепить свои силы собственноручно приготовленным обедом, я развеяла.
Но запах-то остался!
Тревожное чувство, возникшее у меня при созерцании безрадостного вида за окном, заметно усилилось.
Я вдруг поняла, что должна заглянуть в кухню.
Обязательно.
Немедленно!
За пределами коврика, на роль которого я назначила накидку на кресло, могли быть осколки стекла, поэтому я предусмотрительно сунула ноги в ботинки. Они еще не просохли и хрипло каркали, отмечая мои шаги, что определенно звучало недобрым пророчеством.
Я заглянула в щель приоткрытой двери, но в кухне не имелось окна, а потому было еще темнее, чем в комнате.
— В мобильном есть фонарик, — напомнил внутренний голос, старательно сохраняя хладнокровие.
Я достала из кармана телефон, включила подсветку и вытянула руку с фонариком вперед…
И рассеянный голубой свет, неоднократно скомпрометированный голливудскими фильмами о похищениях землян инопланетянами, вполне оправдал свою дурную репутацию.
Нет, никаких пришельцев я не увидела. Речь шла скорее об ушельцах…
— Тихо! — гаркнул мой внутренний голос.
Свободной от фонарика рукой я зажала себе рот, сумев не выпустить наружу легендарный панический визг.
В призрачном свете гаджета отчетливо нарисовалась самая обычная газовая плита с открытой духовкой. Что я нашла решительно необычным, так это содержимое той духовки, явно представляющее собой человеческое тело!
Мне видна была его нижняя половина — в данной конфигурации ей больше подходило определение «задняя», поскольку человек стоял на четвереньках, погрузившись в духовку почти по пояс.
— Какая просторная духовка, — машинально отметил мой внутренний голос.
Боюсь, мне не удалось сохранить ясность ума.
Да и была ли она у меня, эта ясность? Четкого представления о том, что нужно делать в такой ситуации, я точно не имела.
Теоретически я знала, как спасать утопающих и пострадавших от воздействия электрического тока. Я запомнила, в какие точки нужно колоть бессознательного инсультника, и не затруднилась бы соорудить из подручного материала шину для фиксации поломанной конечности. Я даже смогла бы сделать кому-нибудь не особо противному искусственное дыхание рот-в-рот и непрямой массаж сердца, но ни одно из этих умений не предполагало такой ориентации пациента в пространстве, при которой для лечебного воздействия были доступны лишь его зад и пятки!
Не щекотать же мне его?!
— Просто вытяни парня из этой чертовой духовки! — рявкнул внутренний голос.
Что это именно парень, можно было догадаться по башмакам примерно сорок пятого размера.
Я положила на пол мобильник и двумя руками схватилась за пояс парня-в-духовке. Дернула так, что бабка, дедка, внучка и Жучка обзавидовались бы!
В недрах газовой печки что-то противно скрипнуло, человек-из-духовки явился мне целиком, и я не особенно удивилась, увидев бородатую физиономию.
— Боже мой, он покончил с собой! Какие страсти! — ахнул внутренний голос. — Отравился газом! Вот, значит, что это за запах…
— Цыц! — гаркнула я на него, чтобы не мешал.
Пощупала сначала запястье, а потом (кривясь от отвращения) шею парня под бородой, но никакого пульса не нашла.
Мама, мамочка, неужели мне придется делать ему искусственное дыханье рот-в-рот?! Такому явно мертвому и, что еще даже противнее, волосато-бородатому?!
Я сглотнула горькую слюну, предвещающую обильную рвоту.
Какая я, оказывается, неженка…
— Газ выключи, дура, пока тебя не вырвало! — крикнул внутренний голос.
— Пока не вырвало, — повторила я.
И вдруг меня как стукнуло: буквы в слове сами собой переставились, и получилось совсем уже жуткое:
— Пока не рвануло!